интеллигентности их культуры было бы, по меньшей мере, самонадеянно.
Антропологи знают о мексиканских народах немного, но даже в этих крупицах есть кое-что, заслуживающее размышления.
Во-первых, народы, считающие себя потомками 'толтеков' (ацтеки, тацкоканцы, чолултеки, тлакскалтеки и др.), еще в начале XVI века были объединены узами хорошо развитого языка - _нагуатл_. 'Толтеки' в представлении этих народов превратились в сообщество совершенных людей мастеров всех искусств и наук. Сами слова 'мастерство', 'наивысшее достижение' в языке _нагуатл_ стало звучать как _толтекайотл_ ('толтектность'). Куда ушли толтеки и какова их историческая судьба тайна, которая современной науке неведома. Но уцелевшие народы связывают с толтеками все собственные достижения - как в архитектуре, математике, астрономии, так и в религии, метафизике и философии. Эту этническую общность, считающую себя наследником толтеков, связанную единым и древним языком, сходством культурных традиций, а ныне рассеянную по обширным землям Северной Мексики, антропологи называют народами _нагуа_.
Никто из ученых не сомневается, что у народов нагуа существовала изумительная архитектура, искусство скульптуры, точная наука о времени, сложная религия и организованная торговля. Во многих отношениях их цивилизация ничем не уступала древнеегипетской, индийской или вавилонской. К сожалению, древних источников почти не сохранилось. Уже после конкисты первые монахи-исследователи обращались к _тламатиниме_ (ученым, хранителям традиционных знания _нагуа_) с вопросом: 'Когда вы обратились к богам и стали считать их богами?' Ответ всегда звучал так: 'Это было очень давно'. То, что _тламатиниме_ имели в виду времена толтеков, доказывает их утверждение, будто _истинные_ боги - в _Туле_, _Гуапалкалко_, _Хучатлапане_, _Теотигуакане_ (древние города толтеков).
Антропологические тексты и исследования (в частности, 'Анналы Куаутитлана' и сообщения информаторов Саагуна) всегда указывают, что самым глубоким и абстрактным рассуждениям относительно божества приписывается толтекское происхождение. Недаром древнейшие сказания народов нагуа обычно начинаются словами: 'И толтеки знали...' Во всех текстах, где описывается образ и основные черты певцов, художников, ювелиров и т.д., о них всегда говорится, что они _толтеки_, что их творения - результат _толтекайотла_.
Нагуасские ученые _тламатиниме_ рассказывали о своих предках:
'_Толтеки были искусным народом,
все их произведения были хорошими, правильными,
все было хорошо сделано, все восхитительно.
Их дома были прекрасны,
дома с мозаичными инкрустациями из бирюзы,
изящно оштукатуренные, были чудесны.
Словом, толтекский дом
это хорошо сделанное, во всех отношениях прекрасное
произведение...
Художники, скульпторы, резчики по камню,
мастера по изделиям из перьев, гончары, прядильщики,
ткачи, искусные во всем,
они совершали открытия и стали способными
отделывать зеленые камни, бирюзу.
Они знали бирюзу, ее рудники,
они нашли рудники и горы, где имелось серебро,
золото, медь, олово и лунный металл...
Эти толтеки действительно были учеными,
могли разговаривать с собственным сердцем...
Они заставляли звучать барабаны и бубны,
были певцами, слагали песни,
распространяли их
и держали в своей памяти,
своим сердцем обожествляли
чудесные песни, которые они слагали_... '
('Textos de los informantes de Sahagun' (ed. facs. de Paso у Troncoso, vol. VIII, fol. 172 v. a 176 r.)
'Эти толтеки действительно были учеными... ' Те искаженные фрагменты воззрений на мир, чудом сохранившиеся метафоры и обрывки философских диалогов, что дошли до нас через обедневшие сердца их покоренных и униженных потомков, демонстрируют подлинную глубину мысли и напряженную работу чувства. Они 'могли разговаривать с собственным сердцем...' Ощущение _нереальности_ мира, постигаемое только через интеллектуальное восхождение к абстракции, к восприятию сквозь пелену категорий, концепций и схем (см. подраздел 'Сны разума'), настигло толтеков много веков тому назад:
_Мы приходим только грезить, приходим только спать:
неправда, неправда,
что на землю мы приходим жить_...
('Ms. Cantares Mexicanos', fol. 17, r.)
Укоренившееся убеждение, заставляющее утверждать, что жизнь - это сон, содержится не только в песнях, собранных Саагуном, но и в моральных поучениях Гуэгуэтлатолли или в беседах старцев, хранящих древнее знание. Отрицание всякой основы и постоянства у всего, что существует в 'этом мире', вызывает один из самых глубоких и насущных вопросов: есть ли какая-либо надежда на то, что человек, обладая более истинным бытием, сможет избавиться от фикции снов, от мира того, что уходит навсегда? 'Здесь лишь как сон,- повторяют певцы нагуа,- мы просыпаемся ото сна...' Поэтому направление поиска - выйти за пределы этого мира грез и постичь истинную науку о 'том, что стоит над нами, что на той стороне'.
Поэтический дифразизм как нельзя лучше выражает сущность этого Непознанного и Непостижимого - 'ночь и ветер', невидимое и неосязаемое, как говорили _тламатиниме_.
Но как можно выразить нечто истинное относительно того, что находится по ту сторону всякого опыта? Ибо, несомненно, существует опасность, что все наши слова 'будут земными' и не будет никакой возможности отнести их к 'стоящему над нами, к потусторонности', потому что жизнь наша - всего лишь сон. В таком случае человеку останется в качестве утешения лишь 'напиваться грибным вином', чтобы забыть, что 'за один день мы уйдем и за одну ночь спустимся в область тайны... ' ('Ms. Cantares Mexicanos', fol. 25, v.)
И еще _тламатиниме_ говорили, что выйти из сна мира можно, лишь создав в себе 'настоящее лицо и настоящее сердце'. Что это за особый путь, что за таинственная метафора? Когда же читаешь, что мир - это 'зеркало, благодаря которому возникают вещи', как не вспомнить о 'пузыре восприятия' и о том, что наш мир отражается на его стенках?
В целом мировоззренческий и философский подход ученых нагуа (т.е. наследников толтеков) к проблеме _истинности_ Вселенной и человека сильно отличается от обычного пути культуры через мифологию к религии и метафизике. Вместо того, чтобы создавать бесчисленное множество гипотез (как происходит обычно), они сначала поставили себе вопрос, противостоящий верованиям их религии: возможно ли 'сказать истину на земле'? Ибо, придав своей мысли ясную внефизическую направленность, они поняли, что если на земле все гибнет, все является сном, то 'здесь не то место, где находится истина'. Поэтому представлялось необходимым идти дальше того, 'что осязается, что видимо', за тем, 'что нас превосходит, область мертвых и богов'.
Цивилизация ацтеков, потерявшая загадочные толтекские пути к этим запредельным областям, но сохранившая смутные воспоминания о древних людях, ставших богоподобными в особых битвах и почитавших себя воинами, породила так называемую 'военно-мистическую доктрину'. Ацтеки считали себя 'народом Солнца' - своего главного бога, часто изображаемого ими в виде Орла. (Вот они, обрывки толтекских сказаний, древних 'видящих' - по дону Хуану!) Но вот странная деталь, которую мы постичь не можем: со времен толтеков мыслители испытывали серьезные опасения по поводу сохранности Вселенной в ее пространственно-временной форме, стремились противостоять ее разрушению и полагали себя в этом смысле сотрудниками богов. Таким образом возник лейтмотив ацтекской мысли: человек становится воином, чтобы спасти и сохранить свое Солнце, чтобы не позволить мирозданию рухнуть и прекратиться.
Эту доктрину мистического воина, объединив основные сказания, излагает знаменитый исследователь мексиканской культуры Касо Альфонсо:
'Молодой воин каждое утро рождается в утробе старой богини Земли и умирает каждый вечер, чтобы освещать своим угасающим светом мир мертвых. Но, рождаясь, бог должен вступить в борьбу со своими братьями - звездами и со своей сестрой - Луной, и, вооруженный огненной змеей - солнечным лучом, он
