гносеологической установке реализма (т.е. предмет познания реален и независим от сознания и познавательных актов), мы открываемся бесконечному числу углов зрения на реальность, неизбежно полагая ее неисчерпаемой и непредсказуемой для познающего разума. Опыт мыслительной машины человека здесь не критерий и не опора, а лишь некое освоенное изнутри пространство, в определенной части своей субъективное, в другой же - объективное, но никто не дал нам бесспорной меры для начертания границ между ними. Философский идеализм в строгом понимании гегельянца не терпит объявившейся пропасти между субъектом и источником переживания бытия - для него мир имеет смысл только как чрезмерная объективация Логоса, а сам переживающий - как единичная субъективация Логоса. Такой предельно однородный мир прост в обращении, но держится все-таки на умозрительной посылке, вряд ли для исследователя удовлетворительной. Абсолютная экспансия Логоса на деле оказывается интеллектуальной ловушкой. Попав в нее, мы обречены видеть реальность однозначно, предсказуемо и даже механистично, ибо все, созданное человеческим разумом, в конечном итоге - механизм: отдельные цепи его могут быть недостроены, отдельные узлы неотчетливо разработаны, но сам принцип в любой миг готов лечь раз и навсегда установленным штампом на всякую, доселе невиданную деталь.
Для подобной конструкции мысли события, итоженные и книгах Кастанеды, зачастую невозможны, как неприемлемы исходные положения, декларируемые доном Хуаном. Но если мы не ищем подтверждения уже привычных философских максим, к пробуем на свой страх и риск исследовать материал изнутри, полагаясь лишь на чистое переживание безразличного ко всяким концепциям опыта, то вопрос об 'исторической' подлинности кастанедовского путешествия перестанет быть вопросом документальности, фиксированности фактического материала. За пестрой канвой событий, которыми переполнены все девять книг этого автора, мы разглядим единый, непротиворечивый комплекс идей, и каждый эпизод, даже самый неправдоподобный, окажется иллюстрацией этого комплекса, его прямым либо косвенным подтверждением, логическим продолжением и развитием. Даже там, где Кастанеда отвлекается на время от изложения теории и практики дона Хуана, все в изображаемом мире с неизменной убедительностью говорит 'да' размышлениям индейского учителя из племени яки. И нам уже не важно, летал ли дон Хуан 'подобна воздушному змею', мы просто _понимаем_, что для подобных вещей нет преград, нет препятствий, ибо преграды сняты - и не магической 'суггестией' одаренного гипнотизера, который всякого может заставить гулять в 'кущах небесных', а самой установкой к бытию, предельно последовательной и даже философски безупречной. Именно здесь, а не в головокружительных 'фокусах', заключен подлинный вызов человеческому существу, урок и предмет для исследования.
Мы не знаем наверняка, что происходило на самом деле с Карлосом Кастанедой во время его многочисленных поездок в Сонору. Однако всей своей книгой мы намерены показать читателю, что описанные им события _действительно могли иметь место_, а это, пожалуй, важнее биографических изысканий репортеров. Нас интересует сущность предложенного пути и новый взгляд на природу человека и мири. Мог ли автором подобных идей оказаться сам Кастанеда? В таком случае, позвольте мне считать его гением. На вопрос Сэма Кина (интервью _Psychology Today_) Карлос ответил:
'Идея, что дон Хуан - плод моего воображения, совершенно нелепа. Для изобретения такой фигуры мой воспитанный в западно-европейской традиции интеллект попросту непригоден. Я ничего не сочинил. Я всего лишь рассказчик. Я даже не был готов к тем радикальным изменениям в своей жизни, которых с необходимостью потребовало дальнейшее развитие нашего знакомства.'
Действительно, книги Кастанеды демонстрируют процесс значительного изменения в сознании самого автора, что довольно трудно имитировать при написании художественных сочинений. Мы легко можем проследить, как идеи и понятия, воспринятые Кастанедой из общения с доном Хуаном, в сознании автора претерпевают радикальную трансформацию. То, что в первых книгах кажется главным, все более отходит на задний план, а вскользь упомянутое и вроде бы незначительное вдруг оказывается в центре внимания, определяя весь ход 'ученичества'.
Конечно, скептиков хватает. 'Цивилизованное' здравомыслие, которое на деле часто оказывается обычной узостью ума и душевной ленью, любит позубоскалить над всем тем, что ему не по вкусу. В США опубликовано уже несколько пародий на Кастанеду. Новые критики сравнивают дона Хуана с мифическим Оссианом - вымышленным галльским поэтом III в. н.э., чьи труды в действительности сочинил в XVIII веке Макферсон, ловко мистифицировав всю 'культурную' публику. Немало и завистников. В самом деле, кому из антропологов прежде удавалось достичь такой ошеломляющей популярности миллионные тиражи и такие же гонорары, бесплодные попытки Голливуда договориться с автором о съемках фильма и т.д. и т.п.? Даже великий Феллини в свое время безуспешно гонялся за Карлосом по всей Америке, но и он получил отказ. Само собой, кое-кто из коллег уже не мог равнодушно глядеть на этого 'выскочку'.
Но предметом нашего исследования вовсе не является личность Карлоса Кастанеды - доктора антропологии и бывшего профессора Калифорнийского университета. Мы намерены по возможности подробно рассмотреть хуановский космос, оценить и проанализировать основополагающие идеи, наиболее важные элементы праксиса, попытаться выявить внутреннее родство мировоззрения _нагвалей_ с некоторыми подходами мирового оккультизма к проблеме постижения истины. Мы хотели бы также сделать для всех очевидной уникальность учения дона Хуана и его чрезвычайную важность для изучения великой тайны человека и бытия, тем более, что его роль по-прежнему остается предметом спора в ученом обществе.
Кроме того, насущная необходимость проведения данного исследования связана и с определенным практическим моментом. Информация, предоставленная читателю Карлосом Кастанедой, расположена в том виде и порядке, каковые отражают, в первую очередь, становление самого автора. И не всегда легко разобраться, какое место занимает тот или иной элемент в системе - ведь зачастую этого не понимает сам Кастанеда. Из книги в книгу он поправляет себя, расставляет более верные акценты, но читателю трудно уследить за всеми перипетиями такого созревания. Помимо этого, многие дидактические приемы дона Хуана, особенно в первых книгах, остаются нерасшифрованными, и это еще более усложняет восприятие целого. Мы взяли на себя смелость систематизировать разрозненный материал и предложить комплексный метод его интерпретации. Немалую помощь в этом специфическом анализе автору данной работы оказал личный опыт 'внутреннего' изучения измененных состоянии сознания, придавший его оценкам определенную степень уверенности. Хочется верить, что этот сложный материал станет немного яснее для тех, кто, как и мы, тщится разгадать самую великую Тайну - тайну внутри нас и вне нас. 'Дон Хуан повернул мой взор вовне и научил меня видеть великолепие мира,' - сказал Кастанеда.
Оказаться без посредников, лицом к лицу с этой могущественной тайной бытия, ощутить, наконец, нашу способность и наше право говорить на равных со всей грандиозностью мироздания - быть может, именно это исцелит человека от его вечной хандры и безвольных скитаний по мифам? По крайней мере, дон Хуан думает так. 'Это единственный способ уравновесить ужас перед тем, что ты человек, и восхищение тем, что ты человек.'
I
ОПИСАНИЕ МИРА
_Тени разума, бессмысленные и назойливые, ополчились на меня; их
несметное множество составляло некое подобие мира и, чтобы избежать
смятения, каждому призраку дал я имя, каждому приписал сложные законы
существования. Теперь они реальны, а я - нет.
Только в редкие минуты чистого сознания вспоминаю я, что это просто
тени, и тогда гоню их прочь_.
Даниэль. О созерцании.
ГЛАВА 1. ТОНАЛЬ И НАГУАЛЬ
_Рассуждая отвлеченно, мы все, конечно, знаем, что мир не
исчерпывается тем, что в нем уже известно и знакомо, что познано нами,
а, напротив, бесконечно шире и содержательнее всего нам уже
известного. Но на практике нашего познавательного отношения к миру и
более того - нашей общей установки к бытию мы все склонны жить а
'привычном', т.е. уже известном, - жить так, как если бы мир им и
кончался_.
С. Л. Франк. Непостижимое.
1. Res integra*
Обращаясь к знанию дона Хуана - знанию, принципиально незнакомому в традиционном культурном контексте и шокирующему в своем последовательно применяемом виде - мы с самого начала вынуждены признать ложность исходных посылок в отношении к бытию у так называемой 'современной личности'.
* Вещь целостная (лат.)
На протяжении сотен и сотен страниц мы наблюдаем, как дон Хуан методично и беспощадно разрушает не только привычное мировоззрение, но и само мироощущение, миро-
