Кубанский Г
Гринька - Красный мститель
Г. Кубанский
Гринька - Красный мститель
НЕОБЫЧАЙНОЕ ЗНАКОМСТВО
Базарный день подходил к концу. Длинные ряды мажар1 с отпряженными конями сильно поредели. Немного оставалось на них лоснящихся арбузов, душистых узорчатых дынь и помидоров. Редкие покупатели неторопливо бродили по затихающему привозу. Опустевшая улица, по которой далеко - к самому взморью - тянулся привоз, стала широкой и бесконечно длинной. Ослепительно белели под августовским солнцем саманные хаты. Стремительный степной ветерок, словно обрадовавшись простору, стлался низко, по самой земле, сметая пыль и соломинки под колеса мажар и к дощатым заборам. А то вдруг высоко взмахнет он густой пыльной завесой и бросит ее наземь, разобьет на маленькие, бойко вертящиеся вихорьки. А сам помчится дальше, погонит по широкой улице пыльные волны. Все больше мажар оставалось на попечении мальчишек. Гордо восседали казачата на солнцепеке. В черных бешметах, туго перехваченных узкими сыромятными поясками с серебряным набором, в смушковых кубанках, надвинутых на самые брови, они грозно поглядывали на прохожих. Жизнь базара перешла с привоза в торговые ряды. Там станичники шли густой толпой. Отцы семей - важные бородатые казаки - спешили в хозяйственные и кожевенные лавки. Женщины постарше заполнили мануфактурный ряд. Молодые шумно толпились возле галантерейных лотков. Свисавшие с навесов разноцветные ленты, кружева и горящие на солнце мониста привлекали девчат, хотя на любой из них было столько бус, что с каждым ее шагом слышалось тяжелое, густое бряканье. Галантерейный ряд растянулся почти по всему базару. Последние лотки его стояли у переезда через полотно железной дороги. Дальше уже шли добротно сколоченные будки кожевников. На переезде, у черно-белого полосатого шлагбаума, сидел на столбике чумазый оборванный мальчишка. Не успел Роман Петрович поравняться со шлагбаумом, как беспризорник соскочил со столбика и окликнул его: - Дяденька! Роман Петрович откинул полу рабочего фартука и сунул руку в карман за кошельком. - Не надо мне денег, - остановил его мальчишка. - Отойдем в сторону. Дело есть. Роман Петрович присмотрелся к пареньку. Лицо его было в копоти и лоснилось, запыленные космы жестко торчали во все стороны из-под большой фуражки, вылинявшей, без козырька, с четким следом ополченческого креста. Быть может, поэтому влажный, яркий рот мальчугана и серые чистые глаза казались чужими на его чумазом лице. - Дело? - переспросил Роман Петрович. - Какое же у тебя ко мне дело? - Пойдем! - шепнул мальчуган и показал глазами в сторону. - Потолкуем. - Пойдем... Они свернули с переезда на железнодорожную насыпь, поросшую иссохшей, жесткой травой. Мальчуган остановился. Внимательно осмотрел он фартук Романа Петровича и спросил: - Ты, дядь, рабочий? - Рабочий. Паренек еще раз взглянул на фартук, испещренный разноцветными пятнами: - Маляр? - А ты что, - усмехнулся Роман Петрович, - собрался собственный дом красить? Мальчишка не смутился. Все так же деловито огляделся он по сторонам. Поблизости никого не было. - Скажи... - Он придвинулся к Роману Петровичу почти вплотную и дрогнувшим голосом спросил: - Скажи, где теперь большевики? Роман Петрович опешил. Если бы оборвыш действительно сказал, что ему требуется выкрасить собственный дом, то он, пожалуй, удивил бы его не больше, чем вопросом о большевиках. - Зачем они тебе? - спросил Роман Петрович, стараясь выиграть время и обдумать, как держать себя. Паренек понял, что собеседник его уклоняется от ответа. - Ты, дядь, не бойся меня, - быстро зашептал он. - Не бойся. Я парень хороший. Свой парень! - И он стукнул себя в оголенную загорелую грудь грязным кулаком. Услышав, что бояться нечего, Роман Петрович чуть не засмеялся. Ростом мальчишка был ему немного выше пояса. В дыры серых обтрепанных брюк проглядывало смуглое тело. Рваный офицерский френч с большими накладными карманами и наполовину подрезанными рукавами свисал до колен. Роман Петрович сдержал себя, не засмеялся. - Большевики, малец, далеко сейчас, - ответил он серьезно. - Где-то за Ростовом. - Насчет Ростова любой знает, - махнул рукой мальчуган. - Ты мне про здешних скажи. Где они? - Про здешних? - переспросил Роман Петрович. Настойчивость оборванца уже не нравилась ему. - Ничего, малец, не могу тебе сказать. Я даже не слышал, есть ли в городе большевики. - Ты не слышал, зато я... - Беспризорник оборвал фразу и выжидающе посматривал на собеседника. - Слышал, что ли? - Слышал. - Где? - В Общественном собрании. - Ты? - Роман Петрович осмотрел собеседника от босых, почти черных ног до громадной измятой фуражки. - В Общественном собрании? - Я! - гордо ответил мальчуган. - Сижу и слушаю, как там беляки разговаривают. - Где ж ты сидел там? - не выдержал Роман Петрович. - А на заборе. В аккурат против балкона. Беляки курили, а я слушаю... Один говорит: 'Теперь здешним большевикам крышка'. А другой отвечает: 'Генерал Тугаевский не зря приехал сюда. Он еще себя покажет!' А потом как пошли чесать языками! Я такое узнал! - Он зорко взглянул на собеседника, проверяя, какое впечатление произвели его слова. - А потом ихний хор пел. Я этому хору такого рака печеного приготовил! Всю ночь думал. Такое придумал! - Что же ты придумал такое? - спросил Роман Петрович с самым безразличным видом, хотя, услышав о генерале Тугаевском, он насторожился. Мало ли что мог услышать бойкий беспризорный мальчишка, с утра до ночи бегающий по городу паренек заметил, что собеседник заинтересовался его рассказом, и плутовато подмигнул ему: - Интересно? - Расскажи. - А ты прежде скажи: где теперь большевики? - Мальчуган вдруг сорвался с деловитого тона и как-то очень по- ребячьи произнес: - Я их, дядь, который день ищу. - Как же ты ищешь? - А так. Увижу, идет по улице рабочий посурьезнее - я к нему: 'Скажи, где тут большевики?' Ну, как и тебе говорю. - И что же они? Мальчуган вздохнул: - Ни черт-ма толку! Кто смеется, а кто и серчает, прочь гонит. А один нашелся чудило, говорит: 'Большевики сейчас в подполье'. Обдурить захотел. - Почему же обдурить? - остановил Роман Петрович нахмурившегося паренька. - Если в городе и остались большевики, так только в подполье. - В подполье? - вспыхнул мальчуган. - Да я сам который уж день в подпольях да сараях ночую, - никого там нету. Одни крысы! Он круто повернулся, соскочил на откос насыпи и на широко расставленных ногах съехал по сухой, скользкой траве вниз. Роман Петрович окликнул его, но тот даже не обернулся, юркнул в проход между будками, стоявшими тыльной стороной к полотну железной дороги. Просьба мальчонки удивила Романа Петровича и встревожила. В городе, где прочно обосновались деникинцы, за одно лишь знакомство с человеком, состоявшим в партии большевиков, можно было сесть за тюремную решетку. И вдруг... бездомный паренек останавливает прохожего в людном месте и спрашивает, как ему разыскать большевиков! Размышляя об этом, Роман Петрович все еще смотрел в сторону будок, за которыми скрылся оборвыш. Кто он и почему ищет большевиков? Не зря же парнишка завел такой разговор! Скользя по иссохшей траве, Роман Петрович спустился с крутой насыпи и пошел по кожевенному ряду. Он бродил между будками, увешанными ботинками, туфлями и громадными рыбацкими сапогами. Останавливался у прилавков, на которых были разложены подошвы, стельки, хром, юфта. Внимание его привлекла кучка людей. Роман Петрович подошел к ним и увидел, что они обступили его недавнего собеседника. Мальчуган поднял руки над головой и, звучно щелкая зажатыми в пальцах гладкими бараньими ребрышками, собирал публику. Потом он опустил руки, деловито осмотрел обступивших его людей и звонко прокричал: - Граждане дорогие! Дяденьки и тетеньки! Братишки и сестрицы! Не жалости жду я вашей, а уважения к моему таланту и голому сиротству. С малолетства остался я без отца; без матери, сиротою безродным и никому не нужным. Не знаю я ни материнской ласки, ни отцовского уважения. И пропасть бы мне в пучине жизненной, если б не открылся во мне счастье-талант бесценный. И теперь только он, талант мой, кормит меня и поит, одевает и обувает... Многие слушатели улыбались, глядя на худую, тонкую шею и рваный френч певца. Видно было, что 'талант' кормил и одевал его обладателя очень неважно. Не обращая внимания на улыбки и шутки, оборванец кашлянул в кулак и запел, ловко прищелкивая костяшками о колено:
Котенок Васька Зелены глазки, Любил на теплой печке спать. Его поймали, Винтовку дали, На фронт послали воевать. Усы обрили И глаз подбили. Теперь не Васька он - солдат...
Хлеборобы и солдаты, торговцы- разносчики и ремесленники внимательно вслушивались в слова наивной и злой песенки. Она высмеивала порядки, при которых даже безобидного серого котенка Ваську заставили воевать неизвестно за что. Кое- кто из слушателей испробовал на себе унтерские кулаки и понимал, о чем идет речь в песенке. Беспризорник закончил песенку. Широким жестом он сорвал с головы фуражку: - Граждане! Кто сколько не пожалеет! В измятую фуражку посыпались монеты. - Тоже работа! - обернулся к Роману Петровичу немолодой солдат с темным лицом, изрытым глубокими, редкими оспинами. - Кормится!.. - А ну подходи, подходи! - закричал уличный 'артист', доставая из-за пазухи листки, исписанные тусклым химическим карандашом. - Кому слова новой песни 'Котенок серый'? Бери, хватай! Торговля шла бойко. Роман Петрович тоже взял грязноватый листок, исписанный неровным почерком. Уличный певец поднял вверх пустые руки, показывая, что песен у него больше нет. Слушатели уже собрались расходиться, когда в его руках как-то особенно звучно щелкнули костяшки. Оборвыш наморщил острый, чуть облупившийся носик. Часто и
