или явление называется именно так, а не иначе, никто толком не знает. Многие словосочетания непереводимы на нормальный язык и не имеют логического обоснования.
Почему, например, на свободе телевизор называют ящиком, а в тюрьме ящик называют телевизором? Голову можно сломать, разгадывая подобные ребусы. Впрочем, арестанты редко когда задаются подобными вопросами - у них помимо этого хватает проблем. Вновь прибывшие заключенные принимают местное наречие как данное, не задумываясь, откуда и почему оно возникло.
После обыска, помывки, мед. осмотра и длительного сидения в тюремном подвале заключенного отводят в камеру. По дороге он делает короткую остановку возле каптерки, где ему торжественно вручают скатку. В скатку входят: вата (в переводе - матрас), принадлежавшая, судя по внешнему виду, больному энурезом, вонючее, никогда не стиранное короткое одеяло, впитавшее в себя многовековую пыль, и нечто по форме отдаленно напоминающее подушку. Пока ты с неподдельным интересом будешь рассматривать это, принесут весло, тромбон, шлёмку (она же нифель), обязательно одну короткую простынь и, язык не поворачивается сказать, наволочку.
- А-а... - невольно вырывается у тебя.
- Всё, что осталось. Отрываю от сердца, - перебивает, читая мысли, каптер. - Как будет на что - сразу же поменяю.
Чтобы каптерщик по своей воле что-нибудь поменял - такого ещё не бывало. Лучшее почему-то никогда не появляется само по себе. В тюрьме всё, вплоть до мелочей, приходится доставать.
Отчего ложку назвали веслом, ещё можно как-то понять. Допустим, равномерные движения ложки в затвердевшем гороховом супе смутно напоминают тренировку гребца накануне соревнований, но почему тарелка называется шлёмкой?
- Как почему? - удивился, затягиваясь травкой, Петюня Фастовский. - Шлёмка от слова 'шлем', потому как она, в натуре, похожа на каску времен Великой Отечественной. Теперь по поводу тромбона. Когда тюремную кружку прикладываешь донышком к кирпичной кладке, чтобы через стену перебазарить с братвой из соседней хаты, - она становится похожей на музыкальный инструмент, в какой дуют лохи из симфонического оркестра.
Не могу сказать, что Петюня отличался компетентностью в тюремной терминологии - он всего-навсего изложил собственную точку зрения, но какая-то логика в его пробитых мозгах, как ни странно, была.
После того, как ты переступишь порог камеры, смотрящий (если таковой имеется) или кто-то из старожилов укажет тебе, на какую нару кинуть скатку и в какой телевизор (ниша под столом для посуды) положить шлёмку, тромбон и весло. Можешь себе представить ту голову, чье незаурядное воображение увидело схожесть между вышеупомянутой нишей и телеэкраном! Долго же кто-то смотрел в эту дыру...
Если ты человек для тюрьмы новый и не спешишь раскрываться перед сокамерниками - тебе укажут нейтральное место, после чего за каждым твоим жестом, шагом, поступком будут наблюдать в течение двадцати четырех часов. Обычно, кто есть кто становится ясно спустя три-четыре дня. Затем придется съехать на более или на менее почетное по тюремным понятиям место.
Как на свободе, так и в тюрьме человек выдает себя в мелочах, в неосторожном взгляде и слове. Особенно ярко это проявляется в тех случаях, когда вновь прибывший шифруется (ведет себя скрытно), а затем срывается, не выдержав внутреннего напряжения. В тюрьме значительно тяжелее, нежели на воле, скрыть свои мысли - ты все время, круглые сутки, находишься под пристальным вниманием сокамерников и оперов.
Камера и тюремная нара после изолятора на Подоле кажутся невероятно удобными и просторными. (Невольно проносится мысль, что не зря ты ходатайствовал о скорейшем переводе из КПЗ в СИЗО). В тюрьме верхнюю нару принято называть пальмой. В Днепропетровске, для сравнения, - грушей. По всей видимости, киевские зеки, в отличие от днепропетровских, чаще ездят отрываться в жаркие страны.
По затхлому тюремному коридору нарезает тасы (или - выпал на тасы - то есть ходит туда и обратно) попкарь (контролер), который пасет (следит) арестантов. Сущность работы контролера наиболее точно отражает его прежнее название - надзиратель. Четко и ясно. Однако, на Украине решили, что 'надзиратель' режет слух и потому переименовали данную должность в 'контролер'.
Я как-то подсчитал, сколько времени проводит попкарь в тюремном коридоре в течение всей трудовой жизни. Получилось ни много ни мало - десять-двенадцать лет тюремного заключения, на которые они сами себя обрекают, имея равные с заключенными шансы заболеть туберкулезом.
В обязанности попкаря входит висеть на ушном (подслушивать разговоры в камерах) и на глазном (подсматривать) через сечку (специальное отверстие в стене и в двери).
Само по себе слово висеть оказалось достаточно универсальным. В тюрьме его можно пристроить к чему угодно и как угодно. К примеру, выражение 'лежать на верхней наре' в переводе на местный диалект будет звучать как 'висеть на пальме'.
Попкарь всё время ворчит и сквозь закрытую дверь грозит всевозможными неприятностями. Особенно если замечает причал (по-умному - устройство для налаживания межкамерной связи, а по-простому - обычная палка с крючком на конце, сделанная из обломков веника или из плотно свернутых газет), при помощи которого гоняют коней по дороге.
По большому счету, дорога - это любой вид связи. В данном случае, дорогой может служить обычная веревка, натянутая между камерами по внешней стене здания. По дороге отправляется пакован (специально сделанный пакет, в который пакуют чай и сигареты) или ксиву (она же малява), по-старому - документ, ныне - записка. Ксивы бывают нескольких видов - например, поисковая, когда ищут человека, или прогон (инструкция для всех арестантов). Ксива всегда пишется по определенному образцу и может выглядеть примерно так:
'Ночи доброй, братва!
Мир и уют вам в доме нашем! Братва! Дело такого рода! Нет ли у вас в хате........? Если есть - пусть отпишет.
К нам вчера заехал от вас........, отпишите, что за человек.
Загоните по возможности чая и курехи, а то совсем голяки.
На этом STOP. Здоровья вам, фарту, удачи, скорейшей свободы, всех благ.
С искренним арестантским уважением, братва хаты........'
Обычно в больших камерах имеются арестанты, которые целыми днями только тем и занимаются, что гоняют коней, поэтому их и называют конегонами.
Наивно думать, что все эти малявы и ксивы проходят мимо глаз и ушей опер. части. Неконтролируемых мусорами дорог в тюрьме нет. Нередко опера сами провоцируют и поощряют создание подобных дорог, чтобы в процессе переписки интересующие их арестанты проявили себя. Нередки случаи, когда камера по соседству на самом деле пустует (о чем арестанты и не догадываются), и из нее мусора под видом заключенных ведут переписку. Иногда они это делают от имени вымышленных лиц, иногда - прикрываясь именами реально существующих заключенных. Пока арестанты разберутся, что к чему (да и разберутся ли вообще?), пройдет не один день, а за это время опера успеют отработать поставленную перед ними задачу.
За нарушение режима арестанта могут кинуть в карцер или лишить кабана (продуктовой и вещевой передачи), что происходит чаще всего, так как карцер переполнен, и провинившийся ждет своей очереди две-три недели. Кабан разрешают передавать один раз в две недели. (Если арестованный не знает, от кого пришла передача - у него могут возникнуть трудности с её получением). Кабан передают через кормушку (прямоугольное отверстие в двери), через него же подается и баланда - некое подобие пищи.
Баланду готовят на комбижире из залежалых и полугнилых продуктов. Собаки и те её не едят. У человека после такой, с позволения сказать, 'еды' печень и желудок выходят из строя достаточно быстро. Так как у заключенных зачастую выбора нет, а что-то есть всё же надо - вот они её и едят, предварительно многократно промыв под водой, закусывая хлебом, замешанным на мусоре и осколках стекла. Говорят, его пекут в местной пекарне.
Заключенных, разносящих баланду, называют баландерами. Отношение к ним со стороны других заключенных - полупрезрительное: их недолюбливают за заискивание перед тюремным начальством и называют козлами. Все те, кто остаются досиживать срок в тюрьме, рассчитывают выйти на свободу досрочно. Кому-то везет, кому-то - нет.
По коридору время от времени прохаживается лепило (фельдшер), у которого из медикаментов нет
