Он коснулся рукой ее подбородка и, не сводя с нее глаз, прильнул к ее губам таким нежным поцелуем, что Софи почувствовала: он ее не только любит, но и боготворит.
— Я должен был бы дождаться понедельника, — сказал Бенедикт, — но не хочу.
— А я не хочу, чтобы ты ждал, — прошептала Софи. Он вновь поцеловал ее, на сей раз более страстно.
— Какая же ты красивая, — восхитился он.
Губы его нашли ее щеку, потом подбородок, шею, и с каждым поцелуем у Софи все сильнее подкашивались ноги, и когда ей уже показалось, что она больше не выдержит и рухнет на пол, Бенедикт подхватил ее на руки и отнес в постель.
— В сердце моем ты моя жена, — торжественно проговорил он, уложив Софи на одеяло.
Софи почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
— После того как нас обвенчают, мы станем мужем и женой перед лицом Господа, — продолжал он, ложась с ней рядом, — но сейчас… — Голос Бенедикта стал хрипловатым. Приподнявшись на локте, он взглянул Софи прямо в глаза. — Но сейчас мы муж и жена перед лицом друг друга.
Протянув руку, Софи коснулась его лица.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — И всегда любила. Мне кажется, я полюбила тебя еще до того, как узнала о твоем существовании.
Бенедикт наклонился, чтобы снова ее поцеловать, однако Софи остановила его:
— Нет, подожди.
Он замер всего в нескольких дюймах от ее губ.
— На балу-маскараде, — призналась Софи несвойственным ей дрожащим голосом, — еще перед тем, как я тебя увидела, я тебя почувствовала. У меня вдруг возникло такое ощущение, что вот-вот что-то должно произойти. И когда я обернулась и заметила, как ты стоишь и словно ждешь меня, я поняла, что именно из-за тебя я и приехала тайком на бал.
Бенедикт открыл было рот, однако вместо слов у него вырвался хриплый звук, и Софи поняла: Бенедикт сейчас не в состоянии говорить. Он весь во власти нахлынувших на него чувств.
— Я родилась только для тебя, — тихо проговорила она. — И только ради тебя я существую.
Бенедикт снова поцеловал ее, решив на деле показать то, что не сумел сказать словами. Он и не подозревал, что в состоянии любить Софи больше, чем он любил ее несколько секунд назад, а оказывается, это возможно.
Он любит ее! Любит сильно, страстно. И внезапно все стало легко и просто. Он любит ее — только это и имеет значение.
Бенедикт скинул с себя халат, отшвырнул в сторону полотенце и принялся покрывать тело Софи страстными поцелуями.
— Софи, Софи, Софи… — бормотал он, не в силах больше проронить ни слова.
Софи улыбнулась ему, и внезапно Бенедикта охватило странное желание — смеяться. Он понял, что отчаянно, безумно счастлив. Как же это здорово!
Он привстал на локтях, готовясь войти в нее, сделать ее своей. В отличие от прошлого раза, когда оба они были охвачены безумной страстью, сегодня их переполняла безудержная нежность.
— Ты моя, — прошептал Бенедикт, не отрывая от нее взгляда. — Моя.
И уже гораздо позже, когда они, усталые и умиротворенные, лежали в объятиях друг друга, он снова прошептал ей на ушко:
— А я твой.
Несколько часов спустя Софи проснулась. Она поморгала, зевнула, потянулась, наслаждаясь теплом и уютом, и вдруг ее как громом поразило.
— Бенедикт! — ахнула она. — Который час?
Он не ответил, и Софи, схватив его за плечо, лихорадочно затрясла.
— Бенедикт! — воскликнула она. — Бенедикт!
Бенедикт со стоном перекатился на спину.
— Я сплю.
— Сколько сейчас времени?
— Понятия не имею, — буркнул он, уткнувшись лицом в подушку.
— Но ведь я должна была быть у твоей мамы в семь часов.
— В одиннадцать, — проворчал Бенедикт.
— Нет, в семь!
Он открыл один глаз. Похоже, и это далось ему с величайшим трудом.
— Когда ты согласилась принять ванну, ты уже прекрасно знала, что к семи не успеешь.
— Знаю, но я не думала, что не успею к девяти.
Поморгав, Бенедикт огляделся по сторонам.
— Я не думаю… — начал было он, но в этот момент Софи услышала, как каминные часы бьют три раза, да так и ахнула. — Что с тобой? — забеспокоился Бенедикт.
— Три часа утра!
— Значит, можно продолжать спать дальше, — улыбнулся он.
— Бенедикт!
— Ты же не захочешь, чтобы я будил слуг? Они все наверняка крепко спят.
— Но я…
— Пощади, женщина! — взмолился Бенедикт. — Все равно мы: на следующей неделе поженимся.
— На следующей неделе? — удивилась Софи. Бенедикт изобразил на лице самое серьезное выражение.
— Такие дела лучше делать быстро.
— Почему?
— Почему? — переспросил он.
— Да, почему?
— Ну, чтобы было поменьше сплетен.
Губы у Софи приоткрылись, глаза округлились.
— Ты думаешь, леди Уислдаун напишет обо мне?
— О Господи! Надеюсь, что нет, — пробормотал Бенедикт.
Лицо Софи вытянулось.
— Ладно, ладно, может, и напишет. А почему ты этого так хочешь?
— Я читаю ее статьи уже столько лет и всегда мечтала увидеть там свое имя.
— Странные у тебя, однако, мечты, — покачал головой Бенедикт.
— Бенедикт!
— Ну ладно. Я думаю, леди Уислдаун напишет о нашей свадьбе если не до нее, то наверняка вскоре после. От нее никогда ничего не может укрыться.
— Хотелось бы мне знать, кто она.
— Тебе и половине Лондона тоже.
— Не половине, а всему. — Софи вздохнула и нерешительно проговорила:
— Мне и в самом деле пора. Твоя мама наверняка беспокоится.
Бенедикт пожал плечами:
— Она знает, где ты.
— Но она станет плохо обо мне думать.
— Сомневаюсь. Она ведь знает, что мы через три дня поженимся. И вообще моя мать — женщина без предрассудков.
— Через три дня? — ахнула Софи. — Ты же сказал, на следующей неделе.
— Через три дня и будет на следующей неделе.
Софи нахмурилась.
— А ведь верно. Значит, в понедельник?
Бенедикт довольно кивнул.
— Ты только представь себе… Обо мне напишет леди Уислдаун.
