Тэмпль развел руками.
— Все что угодно.
— Как давно вы живете здесь?
— С 1921 года. Я вышел в отставку, служил в армии военным врачом. В начале войны был в Италии, в медицинском батальоне, имею два ранения. Участвовал в кампании на Балканах, где попал в плен. Знаете ли, не шуточки… На этом моя военная карьера и закончилась.
Я был интернирован австрийцами вплоть до окончания войны.
— А после войны приехали в Штаты?
— Нет. Некоторое время я скитался по миру и лишь потом вернулся домой. Знаете ли, после войны многие так поступали. Друзей нет, семьи нет… Со временем здесь я и осел, и живу по сей день, изображая провинциального джентльмена, — Спасибо, господин доктор, — сказал Исхем более тепло. — Мы с вами здесь расстанемся, — Он чуть подумал и добавил; — Вам бы лучше вернуться в особняк Брэдов, мисс Линкольн. Мы едем на остров и доставим оттуда ваши вещи.
Эстер Линкольн, не поднимая головы, неожиданно заявила металлическим голосом;
— Я здесь не останусь. Я возвращаюсь обратно.
Лицо доктора Тэмпля вытянулось.
— Возвращаетесь обратно? — закричал он. — Вы в своем уме, Эстер? После всего, что случилось?
Эстер сбросила плечом его куртку и выпалила;
— Не надо мне указывать, что можно делать, а чего нельзя, доктор Тэмпль! Я возвращаюсь на остров, и да же вы меня не удержите! Ни за что на свете!
Вогн посмотрел на Исхема, который, казалось, пытался скрыть свое возмущение, Эллери разрядил обстановку, предложив:
— Послушайте, давайте все вместе возвратимся на остров. Может быть, из этого выйдет что-нибудь путное.
И снова полицейский катер пересек акваторию Кетчемской бухты, на этот раз достигнув острова без приключений. Когда они причалили, то первым, кого они увидели, спускаясь на берег, был некто, похожий на привидение, маленький старичок, лохматый, с нечесаной бородой и горящими глазами фанатика, закутанный в белый балахон, обутый в замысловатые сандалии. В правой руке он держал посох с набалдашником в виде грубо вырезанной фигурки змеи. Старец вылез из кустов, разогнул спину и с любопытством уставился на приезжих.
За ним высился недавний голый пловец, сейчас одетый в белые шорты и майку, но, как и прежде, босой. Некоторое время они молча взирали друг на друга, и, наконец, Эллери тепло поприветствовал аборигенов:
— Ба! Харашт собственной персоной!
Профессор Ярдли улыбнулся в бородку.
Старец-привидение пристально взглянул на Эллери, словно пытаясь припомнить его, но, похоже, это ему не удалось.
— Да! Я ношу это имя! — провозгласил он звонким голосом. — А вы почитатели гробниц?
— Смотри, как бы мы не стали почитателями ТВОЕЙ гробницы, старый бродяга, — зло прошипел инспектор Вогн, выходя вперед и хватая старика за руку. — Ты заправляешь этим вертепом? Где твоя хижина? Нам надо потолковать, Харашт выглядел совершенно беспомощным. Он повернулся к напарнику и заныл:
— Пол, ты видишь, Пол!
Пол Ромейн с ненавистью смотрел на доктора Тэмпля, который отвечал ему тем же.
Эстер, как успел заметить Эллери, скрылась в кустах.
Харашт опять заскулил;
— Кто вы такие? Что вам надо? Мы тут мирно обитаем…
Исхем фыркнул, а Вогн загремел;
— Ну-ну, прямо святой Моисей! Дедуля! Мы полицейские! Мы ищем убийцу!
Старик дернулся, словно от удара, губы его задрожали, и он заохал:
— Опять! Опять!!
Пол Ромейн опомнился первым, грубо оттащил Харашта от полицейских и встал перед инспектором.
— Говорите со мной. Старик немного не в себе. Ищете убийцу? Валяйте! Мы-то тут при чем?!
Тип решительно нравился Эллери. Он был красив физической, животной красотой, гипнотизировал мужественностью, и было ясно, почему впечатлительные и сентиментальные дамочки теряли из-за него головы.
Исхем спросил:
— Где вы и этот убогий были вчера ночью?
— На острове. А кого убили?
— А вы не знаете?
— Нет. Кого же?
— Томаса Брэда.
Ромейн часто заморгал и воскликнул:
— Брэда?! За что? А мы-то тут при чем? Мы знать никого не знаем, оставьте нас в покое!
Инспектор Вогн деликатно отодвинул прокурора в сторону. Вогн был высокого роста, его глаза приходились как раз на уровень глаз Ромейна, и взгляды их встретились.
— Послушай, ты! — Инспектор ткнул пальцем в грудь Ромейна. — Оставь свой идиотский тон! Ты разговариваешь с окружным прокурором штата и шефом Управления полиции. Советую отвечать как пай- мальчик, ясно?
Ромейн поднял было руку, но железные пальцы Вогна сомкнулись на его запястье.
— Ну ладно, — пробормотал Пол, — Если уж вам так приспичило, спрашивайте.
— Когда в последний раз ты и этот маразматик покидали остров?
— Бойся, Пол! Они неверные!! — заныл Харашт.
— Спокойно! — прикрикнул на него Ромейн, и тот притих. — Старик ни разу не покидал острова с момента поселения, а я неделю назад ездил за продуктами в город.
— Вот как? — Инспектор отпустил руку Ромейна. — Пошли! Нам надо осмотреть ваше поселение, или колонию, или как там вы это называете…
Вслед за Хараштом они направились в глубь острова.
Стояла удивительная тишина, нарушаемая только пением птиц и жужжанием пчел. Признаков человеческого жилья не было заметно.
Внезапно Ромейн что-то прокричал, очевидно, подал сигнал, предупреждающий о появлении чужих на острове, и через несколько минут путники вышли на поляну.
Они увидели огромную, нескладную, грубо сколоченную деревянную постройку, перед которой стояли колонисты Харашта, все, впрочем, одетые. Их было человек двадцать, мужчины и женщины всех возрастов и комплекций, наряженные в лоскутья. Ромейн снова издал какой-то крик, и они мигом исчезли внутри постройки.
Харашт тоже последовал к постройке, держа в руке самодельный урей и бормоча молитву. Войдя следом за ним и Ромейном, путники оказались в странной комнате, просторной и светлой, украшенной астрономическими рисунками и гипсовой фигуркой Гора, египетского бога с птичьей головой и коровьими рогами, где возвышалось нечто вроде кафедры, обложенной какими-то деревянными плитками, назначение которых было для Эллери загадочным. Потолка в комнате не было, и лучи полуденного солнца золотили стены.
Харашт прошел к алтарю и, не обращая внимания на своих спутников, опустился на колени, воздел руки к небу и стал возносить молитвы на незнакомом языке.
Эллери вопросительно посмотрел на профессора Ярдли, стоявшего неподалеку.
— Невероятно, — прошептал профессор. — Этот человек — живой анахронизм… Чтобы кто-либо, живущий в двадцатом веке, говорил на древнеегипетском?..
