В общем, это была копия грубых лап Одноглазого, только в сотни раз большего размера. Эти руки принялись за прополку чудовищных насаждений Гоблина, вырывая растения с корнем и связывая их стебли первоклассными, сложными морскими узлами. Получился длиннющий венок.
– Да у них такие способности, о которых я и не подозревал, – заметил Ловец Душ. – Только они растрачиваются легкомысленно.
– Не знаю, – ответил я.
Это представление возымело положительный эффект на состояние духа зрителей. Почувствовав прилив той смелости, которая оживает во мне в критические моменты, я решился продолжить.
– Эта колдовство, которое люди могут понять и оценить, в отличие от гнетущих и мрачных заклятий Поверженных.
На секунду черный шлем Ловца повернулся в мою сторону. Я представил себе, какой огонь полыхает за узкими прорезями для глаз. Зазвучало девичье хихиканье.
– Ты прав. В нас так много угрюмости, интриг и жестокости, что можно заразить целую армию. Люди забывают вкус настоящей жизни.
Странно, подумал я. Поверженный приоткрыл свой непробиваемый панцирь, сдвинул завесу, скрывающую его тайну. Во мне проснулся хранитель Анналов, который почуял запах удивительного сюжета и ринулся в атаку.
Ловец увернулся от меня, как будто прочитал мои мысли.
– К тебе приходили прошлой ночью?
Голос преследователя, хранителя Анналов умер, не успев вырваться наружу.
– У меня был странный сон. О Леди.
Ловец довольно рассмеялся. Это был низкий, глубокий грохот. Его постоянные перемены голосов могли обратить в панику любого тупицу и трижды флегматика. Я ушел в глубокую оборону. Его дружеский тон тоже внушал мне беспокойство.
– Я думаю, Костоправ, она к тебе благоволит. Какая-то небольшая подробность захватила ее воображение, когда и ты начал думать о ней. Ну и что она сказала?
Какая-то задняя мысль подсказала мне, что надо быть осторожным. Ловец осведомился дружески и бесцеремонно, но в вопросе было какое-то внутреннее напряжение, которое говорило, что это не просто любопытство.
– Просто успокаивала, – ответил я. – Что-то насчет того, что Лестница – не центральный пункт в ее плане. Но это же просто сон.
– Конечно. – Он выглядел удовлетворенным. – Только сон.
Но сказал он это тем женским голосом, который использовал только когда был предельно серьезен.
Народ охал и ахал. Я повернулся, чтобы посмотреть, как развивается дуэль.
С клубком хищных растений Гоблина произошла метаморфоза. Теперь это была громадная воинственная медуза, парящая в воздухе. Коричневые руки запутались в ее бахроме и не могли вырваться. А над обрывом, оглядываясь, плыло огромное розовое лицо, бородатое, обрамленное спутанными оранжевыми волосами. Один глаз был сонно полуоткрыт из-за синевато-багрового шрама. Я нахмурился, сбитый с толку.
– Что это?
Я знал, что это не было творением ни Гоблина, ни Одноглазого, и подумал, что, может, это Немой включился в игру.
Ловец Душ издал звук, который был очень правдоподобной имитацией писка умирающей птички.
– Твердый, – сказал он и резко развернулся к Капитану, взревев. – К оружию, они идут!
Через секунду люди уже летели с своим позициям. То, что осталось от битвы между Гоблином и Одноглазым, превратилось в клочья тумана, которые плыли по ветру прямо в злобную физиономию Твердого. Там, где они соприкасались, медленно вспухали большие волдыри. Остроумно, подумал я, но не советую вам смотреть на него свысока, ребята. Он в игрушки не играет.
Ответом на наш переполох был донесшийся снизу рев множества рогов и барабанный бой, звук которого отражался от стен каньона, как раскаты отдаленного грома.
Повстанцы лезли на нас весь день, но понятно, что все это было несерьезно. Твердый хотел лишь поворошить осиное гнездо и посмотреть, что будет. Ему было хорошо известно о трудностях штурма Лестницы.
Все это говорило о том, что Твердый приготовил нам какую-то особенную гадость.
Несмотря на это, схватка подняла наш боевой дух. Люди начали верить, что есть шанс удержаться.
Глава 5
Хотя комета все так же плыла среди звезд, и море вражеских огней освещало Лестницу снизу, ночь будила во мне чувство, что Лестница станет решающей в войне. Я сидел на краю обрыва, обозревая лагерь неприятеля.
Поджав колени к груди и положив на них подбородок, я перебирал в памяти последние новости с востока. Шелест осадила Мороз, а перед этим разгромила армию Брелока и нанесла поражение Мотыльку и Боку среди говорящих холмов Равнины Страха. Кажется, дела повстанцев на востоке были еще хуже, чем у нас здесь, на севере.
Но могло стать еще хуже. Мотылек, Бок и Щука присоединились к Твердому.
Там, внизу, были и другие из Восемнадцати. Пока неизвестно, кто именно. Наши враги определенно чуяли запах крови.
Я никогда не видел северного сияния. Мы бы застали такую картину, если б могли удержать Весло и Дил подольше, чтобы перезимовать там. Судя по рассказам об этом мягком цветном свечении, это единственное, что может сравниться с каньонами, заполненными огнями лагеря повстанцев. Длинные- длинные, тонкие полотнища слабого света извивались, поднимаясь к звездам, мерцали и волновались как морские водоросли в слабом течении.
Мягкие розовые и зеленые, желтые и голубые оттенки. В моем мозгу всплыло название. Древнее. Пастельные Войны.
Гвардия тоже участвовала в Пастельных Войнах, много-много лет назад. Я попытался вспомнить, что говорят Анналы об этих конфликтах. Всего я вспомнить не смог, но и того, что осталось в моей памяти, оказалось достаточно, чтобы испугаться. Я поспешил к палаткам начальства, выискивая Ловца Душ.
Я нашел его и пересказал то, что вспомнил. Он поблагодарил меня за беспокойство и сказал, что сам знаком как с Пастельными Войнами, так и с интригами повстанцев, вызывающими эти огни. Причин для беспокойства не было. Эту атаку ожидали, и Повешенный был здесь специально, чтобы ее отбить.
– Присядь где-нибудь, Костоправ. Гоблин и Одноглазый уже показали свое представление, теперь очередь за Десятью.
От него исходила злая уверенность, и я подумал: скорее всего Твердый уже попался в какую-нибудь ловушку Поверженных.
Я последовал совету Ловца и побрел назад, на свой одинокий наблюдательный пункт. В предчувствии надвигающихся событий в лагере нарастало напряжение. Отголосок страха носился повсюду, то усиливаясь, то затихая, как шепот далекого прибоя.
Свечение цветных шлейфов стало ярче, и в их движении появилась какая-то резкость, что говорило о враждебных намерениях. Может, конечно. Ловец и был прав, и все это закончится ничем. Просто красивое представление.
Я снова уселся на высоте. На дне каньона ничего больше не мерцало. Там как будто разлилось море чернил, и перед свечением корчащихся цветных полотнищ темнота не отступала ни на шаг. Но если увидеть ничего нельзя, то многое можно услышать. Акустика была превосходной.
Твердый двинулся. Только перемещение всей его армии могло вызвать такое бряцание и звон
