времен Сломанных Крыльев.
Она увидела его с Ярлом. Забеспокоилась? Стала думать, когда он ее сдаст? Он улыбнулся ей. Пусть понервничает.
У двери возникло движение.
- Господи! - сказал бен-Раби. - Вы только посмотрите!
Маус, центр всеобщего внимания, самый популярный мальчик в классе, вошел в зал в костюме миниатюрного Генриха VIII и в сопровождении не менее чем шести прилипших к нему красавиц.
- Везет нам, что у нас не демократия, - заметил Киндервоорт. - К концу года ваш друг стал бы капитаном - прошел бы на женщинах.
Мойше оставил двусмысленность без внимания.
- В самом деле? - сухо спросил он. Его раздражали причуды Мауса. Этот человек щеголял своим успехом...
Зависть была одним из самых противных недостатков бен-Раби. Он пытался ее подавить, но Маус делал эти попытки безрезультатными.
Он повернулся к бару и увидел перед собой какую-то мерзкого вида смесь в высоком бокале.
- Мятный ликер, - пояснил Киндервоорт. - Мы стараемся, чтобы выпивка соответствовала периоду.
Он пригубил из жестяной кружки. Ковбои с пистолетами стреляли друг в друга в упор. У торца стойки волосатый викинг размахивал топором и требовал кружку меда.
- Наверняка все это из одной бутылки.
- Вполне вероятно, - признал Киндервоорт.
- Твоя подача. Чего ты хочешь, Ярл? Киндервоорт поднял брови.
- Мойше, с тобой чертовски трудно иметь дело, ты это знаешь? Ну вот, теперь ты хмуришься. Я, оказывается, перешел на личности. Как вы умудряетесь прожить, друг друга не задевая?
- Не задеваем потому, что нас слишком много. Если только ты не Маус. Он вырос в достаточном просторе и ничего не желал. Вряд ли ты поймешь. Не сможешь, если никогда не жил на внутренних мирах.
Киндервоорт кивнул.
- Как ты посмотрел бы на то, чтобы все это бросить? Жить там, где хватает места, чтобы быть человеком? Где для выживания нет необходимости быть эмоциональным бревном?
Он сделал большой глоток, глядя на Мойше поверх кружки.
Ответа ему пришлось ждать долго.
Мойше знал, что ему предлагают. И какова цена за это.
Демоны его разума взвились и схлестнулись друг с другом в апокалиптической битве. Идеалы, верования, желания и соблазны штурмовали крепости друг друга. Он только старался, чтобы этот Армагеддон не отразился краской на его лице.
И это ему удалось. У него за спиной были десятилетия тренировки.
Он вспомнил, что Киндервоорт - из Безопасности, а контрразведчики не предлагают сделок без задней мысли.
- Отыди от меня, Сатана. Киндервоорт расхохотался:
- Ладно, обсудим это позже. Теперь давай найди Эми. Развлекись. Это же вечер отдыха.
И исчез раньше, чем Мойше мог ответить. Эми появилась немедленно.
- Как это подло было, Эми Многоименная, дать этому вампиру сосать мою кровь!
Уход Киндервоорта поднял его настроение, и теперь он был благорасположен ко всей вселенной. Пусть себе вертится.
- А что он сделал?
- Ничего особенного. Просто предложил мне стать перебежчиком.
Она уставилась на него, явно не понимая, почему он не вопит от радости. Редко когда назем-пик получал возможность стать сейнером.
'В человеческой природе считать, что именно твой акр земли избран Богом, - подумал он. - И земля Эми была той, на которую он не отказался бы вступить - но не на условиях Киндервоорта. Он не особенно любит Конфедерацию и Бюро, но никогда не станет предателем'.
- Пойдем танцевать? - предложила Эми. - Мы же за этим сюда и пришли?
Время медленно плыло, и Мойше начал радоваться жизни. До него стало доходить, что он проводит вечер с женщиной, которая значит для него больше, чем носительница половых органов, прикрытых шерстяным мешком, какой она для него была в момент их прибытия.
Где-то в разгаре вечера одна из кузин Эми пригласила их посидеть у кого-то в каюте. Не испытывая более напряжения и настороженности, он ответил:
'А почему бы и нет? Звучит заманчиво'. Через минуту он и Эми неслись в веселой толпе скутеров, дикими воплями распугивая прохожих. Компания подобралась в основном молодежная, из тех ребят, что только окончили школу, и почти таких же новичков на траулере, как Мойше. В небольшой группе и в тесной каюте они были совсем не так зажаты и сдержанны, как старшие сейнеры, с которыми он работал. Кажется, у этих ребят был архаистский уклон в молодежную субкультуру последних десятилетий двадцатого века. По крайней мере владелец каюты был явно влюблен в этот приблизительно период - точнее Мойше не мог определить.
Лилась выпивка, в воздухе столбом стоял дым. Время летело. Тихо сидя в углу, почти все время с Эми, а иногда без нее, он смотрел на них и постепенно впадал в странное состояние, будто отделился от окружающей обстановки. Виноват в этом был больше горьковато-сладкий дым, чем алкоголь. Он был настолько густ, что вызывал опьянение даже и без того, чтобы затягиваться странными маленькими сигаретками, которые ему предлагали.
Кто-то назвал их марихуаной. Он смутно помнил это название по раннему детству, когда старшие ребята в его банде что-то такое курили. Сам он никогда этого дурмана не пробовал. Здешние ребята кашляли, ловили ртом воздух, но стоически продолжали курить. Этот наркотик был Частью культа периода. Он и сам уплывал все дальше от реальности, свободно паря, пока не погрузился в туман неподавляемых иррациональных впечатлений.
Прикосновение женщины к его руке - плыви, серебряная красота - и вкус виски на языке. Танцующий свет, резкий в дальнем углу, изломы и тени рядом с ним. Пальцы его скользнули в теплую ямку на шее Эми. Она мурлыкнула, пересела с подлокотника кресла к нему на колени. Секс, подумал было он.., нет. Он был не настолько пьян, чтобы забыть Элис. Проснулся страх. Тени росли, манили. В сердце их таились темные твари, злобные духи из глубин прошлого явились закрепить концы и протащить его мимо берегов будущего. Магия в действии была в этой комнате. Вдруг они с Эми оказались одинокими в толпе.
Одинокими среди золотых людей, каждый из которых был моложе их на десять лет, каждый с новой с иголочки невинностью - или уже чуть запятнанной, ему было все равно. Они говорили друг с другом, она чуть серьезнее, он совсем рассеянно. Он не был готов ее исследовать. Но по намекам, которые она бросала, могло быть так, что прошлое его и ее окажутся сторонами одной монеты. За ней тоже был неудачный роман, и какое-то физическое, сексуальное переживание, которое она не готова была пока открыть, терзало ее сейчас. Где-то на краю сознания мелькали его собственные полуночные призраки.
Дальше. Дальше. Около полуночи, в момент просветления, когда она подала ему архаистского стиля банку пива, он впервые заметил, что она левша. Левша, наизнанку, наоборот, и он принял банку, изогнув руку, потому что сам был правшой. Он поразился, что не заметил этого раньше - ему полагалось быть наблюдательным. Это его профессия. Осенние эти мысли тут же исчезли, интерес его возрос, когда он заметил напряженность всех ее движений.
Она много смеялась, обычно над тем, что не смешно. В ней смыкались клыки ее собственных призраков, которых она хотела изгнать принужденным весельем. Она не хотела показывать своего дьявола, но Мойше его размытые контуры показались знакомыми. Это был кузен его собственного.
Пока двенадцать человек молча слушали песни кого-то по имени Саймон и Гарфункель или Бадди Холли, он понял, как они отлично друг другу подходят. Она просидела у него на коленях час, и ему не было неудобно. Его левая рука касалась сзади ее шеи, правая лежала на закруглении ее левого бедра, и голова ее лежала у него на левом плече, под подбородком. У волос ее был слабый, незнакомый, приятный запах.
