– Не знаю, за какие заслуги провидение послало мне тебя, Эва.
Она улыбнулась.
– Насколько я помню, ты пытался отказать мне в работе. Мне пришлось штурмовать цитадель и требовать признания.
– Да, верно. И с тех пор ты берешь штурмом мои укрепления одно за другим. – Он поднял руку и дотронулся до ее щеки тыльной стороной ладони. – Продолжай в том же духе. – Его пальцы скользнули вниз по ее щеке к шее и легким как перышко прикосновением охватили ее. – Мне надо, чтобы ты всегда была рядом.
Как бы поежившись, Эва зажала его пальцы между щекой и плечом, ощущая бурную радость оттого, что преодолено опасное препятствие.
– Может, тебе надо быть поосторожнее с просьбами?
А то вдруг получишь то, что просишь.
– Я на это рассчитываю… и на тебя, Эва. – Он откинул свою посеребренную голову назад, на кремовый кожаный подголовник, и закрыл глаза. Однако его рука осталась там, где была, ласково напоминая о том, что между ними возникла новая связь. – Я на это рассчитываю, – устало повторил он.
Он заснул так быстро, что Эва даже не стала отвечать. Она знала, что ею одержана безмерно трудная, но необходимая победа над его прошлым. Теперь все, что бы ни случилось, будет касаться лишь настоящего и, может быть (может быть!), будущего.
– Он никогда и не любил меня. Я была просто частью его «жизненных планов», причем, как оказалось, наименее ценной.
– И поняла это, когда было уже поздно? – Ник смотрел, как Эва жует зеленый салат.
Они сидели в уютном уголке сельского торгового центра, в нескольких милях от резервации индейцев чероки, расположенной в Великих Дымных Горах, что на западе Северной Каролины. Когда-то в этом здании помещался сельский магазин, где продавали корма и зерно. Теперь здесь был торговый центр прикладного искусства, где в многочисленных киосках торговали изделиями местных индейских и деревенских ремесел, коллекционными предметами фермерского быта и антиквариатом. Они оказались здесь совершенно случайно, после того как Ник проспал в машине почти весь день. Где-то между обсуждением того, покупать или нет боевой головной убор ручной работы, и поглощением чая со льдом и салатов зашел разговор о замужестве Эвы.
Эва задумалась над ответом.
– Мне тогда только исполнилось двадцать лет. Я выросла в маленьком городке, в семье с небольшим доходом. Билл Ролстон был, что называется, мечтой каждой женщины – красивый, умный, вундеркинд от электроники, работающий на фирме в Хартфорде, и богатый. Мы познакомились на вечеринке у общих друзей. Он был на несколько лет старше. Мне ли было бросать вызов его высокомерию и самоуверенности? Тем более что он использовал свое немалое обаяние, чтобы произвести на меня впечатление.
Она сокрушенно усмехнулась.
– Он казался мне идеалом. К тому же терпеливо слушал все, что бы я ни говорила, при каждой встрече старался расположить к себе. Разумеется, я влюбилась. Это была большая ошибка.
Эва увидела, как рука Ника, лежавшая на столе, стала приближаться к ней. Она пыталась остановить этот жест сочувствия, слегка покачав головой. Но он не отступил. Взглянув ей прямо в глаза, он сказал:
– Расскажи мне об этом.
Она невольно засмотрелась на складную фигуру сидящего напротив мужчины. Внезапно ее поразила мысль о том, что Билл и Ник во многом похожи: оба красивы, умны, богаты. Но здесь сходство и кончалось. Билл оказался неспособен на настоящее чувство, был начисто лишен самокритичности, сочувствие было ему чуждо. Те почти незаметные, но определяющие признаки характера, отсутствовавшие на приятном лице Билла, в изобилии проступали сейчас на лице Ника. Нет, у самовлюбленного человека не могло быть глаз, выражающих такую силу, такую печаль, такую нежность. Она сама не раз наблюдала выражение, можно сказать, воинственного сопереживания у него на лице, когда он считал, что какое-то стоящее дело приносится в жертву «политической целесообразности», или видел, что кого-то обманывают или используют. В этот момент он сопереживал ей.
Она ощутила, как ее сердце захлестнула теплая волна. Он смотрел на нее с таким сосредоточенным вниманием, словно ожидал последних важнейших подробностей коммерческой сделки, а не пустяковых фактов очень короткого и несчастливого замужества.
Гоняя по тарелке лист одуванчика, Эва старалась вспомнить ту молодую и несчастную жену, какой она была когда-то. Но эти воспоминания были такими далекими, что казалось, будто не она, а кто-то другой прожил ту жизнь.
Бесстрастная отрешенность передалась и ее голосу, когда она снова заговорила:
– Расскажу покороче. Уже через два месяца он сделал мне предложение. Я чувствовала себя Золушкой, к которой постучался Сказочный Принц с хрустальным башмачком в руках. Поэтому я помахала ручкой последнему году учебы в колледже и вышла за него замуж.
Только после свадьбы я поняла, что для Билла сделать предложение не означало любить, а слушать не означало слышать. Он довел до совершенства свои манеры тонко чувствующего современного человека, но они были лишь инструментом в его руках. Тот факт, что мне было плохо с самого первого дня, не имел никакого значения. У него было то, что он хотел, – послушная, покорная, уступчивая жена…
– Я как-то не могу вообразить тебя покорной или послушной, – перебил ее Ник. Взгляд его темных глаз стал еще интимнее. – А вот уступчивость я держу в голове весь день.
Эва избегала смотреть на него, но была благодарна за улыбку, которая слышалась в его голосе.
– Даже в постели он вел себя как эгоист, но я по неопытности думала, что сама виновата и что потом все наладится. Но через полгода, придя однажды с работы, он сказал, что не уверен, правильное ли решение я приняла – не он, а я! – став его женой. Что если бы я действительно прислушалась к своему сердцу, то поняла бы, что не люблю его или люблю с недостаточной преданностью.
– Вот подонок, – пробормотал Ник.
