Литинститута:
— О ком ты написал? О знакомых урках? И ничего хорошего в жизни не нашел. Не нужно нам этого... у нас Литературный институт, а не библиотека блатных воспоминаний.
Мимо скамейки проходили веселые удачливые абитуриенты, оживленно бросали на ходу:
— Он думал, я Олешу не знаю! А я с ним лично знаком!
— А меня мучил метафорами!
— Ну, главное — все завершилось.
Рецензент глянул на Севу, заметил его почти скорбное выражение лица и успокоил:
— Но ты не расстраивайся! Научиться быть писателем в институте — нельзя... — рецензент поднялся, — сам пиши и читай хороших писателей.
— Что ж вы сами в институте преподаете? — поднялся следом Сева.
— Я? Я... Кормиться семье надо.
Консультант протянул Севе его «творения» и ушел, влившись в Бульварное кольцо.
Он сидел за столиком, уткнувшись взглядом в чашечку остывшего кофе. Разлившаяся невзначай кофейная жижа накрыла часть надписи на блюдце и можно было прочесть «фе „Националь“.
Напротив него на пустующее место плюхнулся кто-то солидный — он видел только рыхлый живот, прикрытый широким пестрым галстуком. Поднял взор и обнаружил пятидесятилетнего мощного мужика в темно-синем габардиновом пиджаке с привинченным к отвороту орденом Ленина, которым награждали до войны — штучно.
Рядом с мужиком уже стояли официантка с метрдотелем. Мужик диктовал:
— Банку крабов с майонезом...
— Нужно узнать, есть ли...
— Узнайте, — тоном, не терпящим возражений, перебил посетитель и продолжил: — И два раза пожарские котлеты с макаронами в одну тарелку.
Он узнал посетителя.
Обслуга ушла, и посетитель обратил свое незанятое внимание на него: тельняшка, суконка — непривычный наряд для этого заведения.
— Ты знаешь, кто я? — спросил посетитель.
— Вы кинорежиссер.
— И народный артист, — похоже угрожающе добавил режиссер, — а откуда меня знаешь?
— Ваши портреты висят в кинотеатрах.
— Какие фильмы я поставил?
Сева приготовился было отвечать, но подошел метрдотель и угодливо поставил перед режиссером банку с крабами:
— Нашли последнюю...
Режиссер с упоением занялся принесенным, а Сева, чтобы не мешать мэтру, на блокнотном листке перечислил все творческое наследие режиссера и протянул реестр...
Режиссер облачился в золотые очки явно забугорного изготовления и глянул в листок.
— Правильно! Ты что — моряк?
— Недавно демобилизовался
— Где служил? — допрашивал народный артист, глядя поверх золотых очков.
— На Балтике.
— Точнее!
— Рижская военно-морская база...
— О! — оживился режиссер, — я поднимал в Риге национальное кино. Там тогда командовал адмирал Головко-младший...
— Он и сейчас командует...
— Хочешь у меня работать? — великодушно спросил народный.
Вопрос не требовал ответа.
На этой съемке ни Севе, ни его нынешнему коллеге ассистенту режиссера Певзнеру нечего было делать. Командовал съемочной площадкой представительный мужчина с обширными залысинами и волевым профилем — второй режиссер Иван Иванович, которого в обиходе для удобства звали Ван Ванычем.
— Мотор! — Ефим Давыдович — режиссер, которого мы видели в «Национале», откинувшись в кресле, командовал тихо, не затрачивая энергии.
И Ваныч так же негромко вторил через микрофон:
— Мотор!
Сторож с берданкой на плече стоял, подперев дверь магазина.
— Сторож, высморкайся и уйди налево, — приказал шеф.
Второй повторил в микрофон.
Сторож оставался неподвижен.
— Сторож, высморкайся и уйди налево, — снова приказал шеф.
Ван Ваныч старательно повторил в микрофон:
— Сторож, высморкайся и уйди налево!
Команда не действовала на сторожа.
Шеф начал терять терпение:
— Пусть немедленно уйдет налево!
Второй повторил:
— Сторож, уходи налево!
Сторож по-прежнему стоял.
— Стоп! — закричал шеф без микрофона так, что Севе захотелось заткнуть уши, — он что, глухой?
— Сейчас выясню, — Ваныч важно направился к сторожу, заслонил его собственной фигурой и, как-то объяснившись, вернулся к съемочной камере.
— Он — глухой.
— Ты узнал это только сейчас? — угрожающе спросил шеф.
— Да.
— Какой ты второй режиссер! — кричал Давыдович, воздев массивную палку над собой, — второй режиссер обязан знать не только занятость актера, но и его медицинскую карту! Это — начальник штаба! В его руках — все: от последней вилки в реквизите до тысячной массовки, которой он руководит! Этого может не знать еще, — шеф поискал глазами и нашел Севу, — вот он! — и ткнул в направлении Севы палкой, — ему я могу простить. Он в кино без году неделя! А ты? Говорили мне, что ты — работник во-о-о-от такого масштаба, — Ефим Давыдович показал кончик указательного пальца и горестно развел руками.
Ван Ваныч воспользовался паузой и высказался:
— Хорошо, что сторож глухой. Мы же снимаем ограбление магазина!
Съемочная группа захохотала.
— Ты это серьезно или шутишь? — Шеф, белый от бешенства, подошел вплотную ко второму.
Тот не отвечал, боясь высказаться невпопад.
— Я спрашиваю: ты это серьезно или шутишь? — повторил Давыдович шепотом.
— Шучу, — наугад ответил второй.
— Ну, тогда работай пока, — махнул рукой шеф и отошел от Ваныча, нелепо торчавшего в центре пустой съемочной площадки.
— Кадр семь, дубль четыре! — Щелчок дощечки, и помреж Люся Яровая выбежала из кадра, открыв строй заключенных из бригады хозобслуги во дворе пересыльной тюрьмы.
— Плотники — шаг вперед! — звучит голос нарядчика.
Зеки названной специальности выходят из строя.
Начальник, стоящий под сторожевой вышкой, наблюдает за назначением на работы.
— Каменщики — два шага вперед!
Снова хлопушка «Цена человека».
