Он послушно написал, разыскав ручку.
— Верочка! — Ефим Давыдович шел по коридору студии, служившему по совместительству складом осветительной техники, отмеряя шаги ударами массивной бамбуковой трости об пол, рядом с очаровательной, чуть располневшей тридцатилетней редакторшей, — позвони Габриловичу и закажи ему диалоги к двум новым сценам, которые написала эта бездарность...
— Вы же так расхваливали его, — лукаво заметила Верочка.
— Ну, положим, первый вариант был действительно здорово придуман!
— Интрига — да.
— Это — уже много! — Ефим Давыдович вдруг резко остановился возле попавшегося по пути Севы, чтобы сменить тему разговора — он не любил признавать свои ошибки. — Вот, познакомься, мой новый ассистент. Сева.
— А где старый? — Редакторша проявляла язвительность.
— Вера, — отчеканил Давыдович, — ты работаешь со мной уже два года. Пора знать, что одного подхалимажа для работы у меня — мало.
— А у этого есть что-нибудь, кроме подхалимажа? — Верочка была зубастой.
— Есть. Сева, принесешь ей свои рассказы. Понял? Сегодня же!
— У меня не все перепечатаны, — слабо возразил Сева.
— Ничего, у Верочки зоркий глаз: она читает и самотек!
— Несите, насладимся новым открытием Ефима Давыдовича, — Верочка была снисходительна, — я в 302-й комнате.
Она внимательно осмотрела Севу.
— Почему она с вами так... запросто? — спросил ассистент, когда редакторша удалилась.
— Наблюдателен... Ей кажется, что она мне нужна в нынешней ситуации.
Он лежал на скрипевшей при каждом его движении железной трубчатой кровати и пробовал что-то писать. Не писалось. Из репродуктора доносилось «Когда мы были молоды, бродили мы по городу, встречали мы с подружками рассвет...». Стало жаль самого себя — одинокого. Он отбросил на стол блокнот и карандаш. Положил руки под голову, но лежать спокойно ему было отпущено совсем не долго. Зазвонил телефон. Сева не торопился подходить к трубке — может быть, это кого-то из соседок, но в дверь требовательно грохнули, и он понял: его.
— Я прочитала твои опусы, — говорила Верочка из квартиры своей подруги Тамары, — легко написано — у тебя есть перо. И достаточно убедительно нафантазировано...
— Это по большей части наблюдения, — уточнил Сева со скрытой обидой.
— Ну, тогда это имеет двойную цену! — Рядом с Верочкой сидела Тамара, плотная, но без весовых излишеств, натуральная шатенка с приятным, открытым, чуть тяжелым лицом. Держа на весу перед собой чашечку кофе и затягиваясь тонкой и длинной — нездешней — сигаретой, она внимательно слушала переговоры подруги.
— Спасибо, — только и смог выдавить Сева после комплимента Веры.
— Я подозревала, если говорить правду, что ты — очередной восторг Ефима Давыдовича с его любовью открывать самородки, которые на поверку оказываются обычными булыжниками! Ну, о твоих писаниях стоит поговорить не по телефону.
— У нас завтра съемки на натуре. На студии я буду только к пяти...
— Перенесем все разговоры в домашнюю обстановку. На день рождения моей молодой подруги. Ты — не против?
— Не против... — В Москве в гости его еще не приглашали, и он попросил: — Координаты, если можно, поточнее, чтобы не заблудиться.
— Не заблудишься — это рядом с Кремлем. Форма одежды, как говорят у вас на флоте, парадная.
— Ну, тогда я не смогу прийти...
— Почему?
— У меня парадная — она же повседневная.
На том конце провода засмеялись.
Подруги переглянулись, и Тамара, зажав ладонью трубку, подмигнула Верочке:
— Пусть приходит в одной тельняшке — это пикантно!
— Приходи в чем хочешь!
Губан стоял с фужером вина над столиком веселой и нарядной компании пижонов — это было заметно по небрежно повязанным галстукам, брошенным на спинки стульев твидовым пиджакам. Девицы, как в униформе, были в нейлоне.
Что говорил им Губан, не было слышно за столиком Севы: играл входивший тогда в моду малый джазовый состав. И, конечно, «Бесаме мучо».
Со своего места, что было напротив Губана, поднялся парень с мощной спиной гимнаста, и Губан, заглотнув фужер вина, тут же отошел от компании, поискал глазами удобное место и плюхнулся за столик одинокого Севы.
— Суки! Их папаши нахватали сталинских премий за то, что лизали жопу власти, а эти выродки считают, что они тоже таланты...
— Ты им это сказал?
— Ну, сказал.
— Зачем?
— А чтобы знали. Я для них — ничтожество, грязный репортер. — Он глотнул кофе из Севиной чашки.
— Значит, отдал концы?
— В каком смысле? — не понял Губан.
— В прямом — порвал знакомство, — пояснил Сева
— Да пошел ты со своими флотскими примочками. — Губан встал было со стула.
Но Сева удержал его:
— Ну брось! И что? Выродки изменили свое мнение о тебе?
— Да ты-то что выступаешь? Прибыл из своей провинции и трешься здесь в надежде наверх вылезти.
— Я тебе это говорил? — вскипел Сева.
— Да это ясно без всяких разговоров. Любым способом полезешь, без всяких принципов!
— Я тебя сюда не приглашал! — Теперь уже Сева встал со своего места.
— А... забрало! — Губан пьяно захохотал и ушел.
На день рождения, по понятиям Севы, нужно было приходить с подарком. У букиниста он попросил «Книгу о вкусной и здоровой пище».
— Есть. Практически новый экземпляр. Только вот здесь надпись — кому-то дарили.
— Мне тоже для подарка.
— Надпись можно вытравить хлоркой. Берете ручку, макаете в хлорку...
— Я знаю этот способ, — прервал букиниста Сева, перелистывая книгу. — сколько?
— Практически даром — пятьдесят.
— Не слабо! — вырвалось у Севы, и он полез по карманам. — А у меня, как вы говорите, практически всего сорок два рубля.
Букинист великодушно развел руками:
— Придется уценить!
Тамара поблагодарила за подарок, повертела книгу в руках и крикнула куда-то в глубину квартиры:
— Клаша!
Появилась повариха Клаша, вытирая мокрые руки о белый передник.
— Вот. Посмотри. Может, ты чего не знаешь — научишься.
— Да я и без книжки, шо кажите, умею.
— Я говорю, посмотри, — мягко, но настойчиво попросила Тамара.
— Гарно. — После просьбы Клаша с готовностью согласилась, осторожно взяла книгу и унесла на
