накрыться!
Воспоминание о рыбалке тепло согрело душу.
– Нет. Все-таки, как не отравляют нам, мужикам, жизнь эти особи с другим строением тела и перевернутыми мозгами, есть у нас и свои, маленькие мужские радости, недоступные им.
С раннего детства праздники, успех и просто хорошее настроение ассоциировалось у Кости с лимонадом. Костя представил эту картину: потревоженная бутылка злобно и предостерегающе шипит, пытаясь в последний момент отпугнуть покушающегося на ее непорочность человека, потом, в зависимости от характера, одни покоряются сразу, деликатно и заискивающе уменьшая звук шипения, другие – героически плюют, пытаясь испортить одежду своему погубителю. Но то бутылки. Они сами по себе. Лимонад, который они скрывают, весел и безмятежен, он нисколечко не боится уйти в небытие и даже старается привлечь к себе внимание человека: играет пузыриками, тихо шепчет что-то ласковое и непонятное. Он живет даже во рту: приятно щиплет за язык, холодит небо, возвращает почти забытый вкус детства.
– Почему бы и нет? – пожал плечами Костя, – удачное завершение первого в моей жизни дела вполне можно отпраздновать. Иду за лимонадом!
Возле сельпо он увидел Мальвину.
'Как и в тот раз, – отметил он про себя, – хорошая
примета. С чего дело началось, тем и закончилось: магазин, голубая французская болонка и...'
Костя замер. Собаченция вела себя в полной мере неадекватно.
Голубая французская болонка, которой самой природой было
предусмотрено возлежать на дорогих диванах перед
средневековым камином, задорно кувыркалась в роскошной,
существующей только в российской глубинке, пыли. Француженка
привставала на задние лапы, замирала на несколько секунд, опять падала, рвала зубами что-то мелкое и плохо видимое, терлась спиной об это что-то и грозно, как ей казалось, порыкивала.
– Дежа вю, – прошептал Костя.
Болонка опять, как в удачно забытом страшном сне, забавлялась с человеческим ухом.
Глава 12
Мотылек по имени ленка
Рыбалка была забыта. По пыльной сельской улице огромными прыжками мчался юноша с вытаращенными глазами. То отставая, то забегая вперед, рядом несся козел.
– Козлика пасете? – попыталась было проявить вежливость прохожая старушка, но закрученная водоворотом ветра, поднятого стремительным бегом человека и животного, испуганно примолкла.
Нет, Костя не бежал куда глаза глядят из мрачного заколдованного Но-Пасарана. Он мчался в заросли орешника, расположенные на границе владений Семена Семеновича Куркулева, именуемого в народе Бирюком. Почему он мчался именно туда? Он и сам не мог объяснить. Подсознательно он надеялся, что в кустах орешника найдет труп усатого мужчины с разбитой губой и окровавленным ножом на груди. Тогда все встанет на свои места. Просто он сошел с ума, можно спокойно паковать вещи и ехать к маме. У мамы такие вкусные котлеты и мягкие руки! Если же трупа именно Куроедова там нет, то значит просто у но-пасаранских преступников принято подносить Мальвинке ухо каждой убитой ими жертвы. Хороший тон такой. Или просто на удачу. В таком случае тоже можно паковать чемодан и ехать к маме. Потому что городскому Косте никогда не разобраться в нравах этого параллельного мира, называемого деревней.
До орешника Костя долетел быстро. Он всегда великолепно бегал, легкие у него были – будь здоров – а в данной ситуации ускорение бегу придавала неординарность ситуации и простое холодное любопытство. Около кустов он остановился. Круглые резные листья жутковато шуршали, кругом было пугающе тихо. Даже пичужки испуганно примолкли. Костя набрал в грудь побольше воздуха и медленно, словно неохотно приблизился к кустарнику и раздвинул руками густую листву.
Она была как живая. Казалось, скажет сейчас что-нибудь ядовитое, зальется своим особенным смехом и кокетливо обнажит колено. Только глаза говорили о другом. В них уже не плясали жадные до удовольствий чертики, они уже не могли одним взглядом заставлять суетиться мужиков всех возрастов и национальностей, они спокойно и мудро смотрели в темнеющее небо.
Отлетался беззаботный и легкий мотылек по имени Ленка. Не оставил в этом слишком прагматичном и взыскательном мире после себя ничего: ни сына, ни дочки. Осталась только легкая память в шероховатых и подсохших мужских сердцах о бескорыстной и искренней ласке, которую она им походя дарила, осталась вечно ноющая точка в душе ее подруги, остался грубый, не дающий легко и свободно вздохнуть шрам в памяти мужа.
– Ленка, – прошептал Комаров. – Как же так, кто же тебя, Ленка?
Он не был привязан к этой неуравновешенной и легкомысленной бабенке, даже сторонился ее. Но это в жизни. Видеть ее холодной, равнодушной ко всему земному было настолько невыносимо, что в глазах Костика противно и предательски защипало. За спиной его затрещали ветки, будто под копытами лося, и сильная рука мягко отбросила его в сторону. Калерия на мгновение замерла и тут же рухнула, как подкошенная, рядом с замолчавшей навеки подругой.
– Уходи отсюда, Калерия, – мягко тронул ее за плечо
Костик, тебе не надо этого видеть.
Девушка медленно подняла на него сухие глаза. Еще ни разу Костя не видел ее такой серьезной. Кричащей, плачущей, шумной, неудержимой, но только не такой.
– Я найду этого гада. Для тебя найду, – сказал он тихо и серьезно.
Уже увезли тело Ленки, разошелся охающий и причитающий народ, сгустились сумерки, а Комаров все ползал по месту преступления, надеясь отыскать хоть какие-то признаки, указывающие на убийцу. В этот раз ножа не было. Молодая женщина была задушена собственным газовым шарфиком. Не было окурков, фантиков от конфет, пуговиц – их Костя убрал еще в прошлый раз. Следы были все те же. Но Костя не уходил. Нацепив на лоб шахтерский фонарик, он упорно изучал сантиметр за сантиметром, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в этом мистическом деле. Мухтар мирно пасся неподалеку.
Ничего. Ничего, что могло бы помочь ему выполнить свое обещание перед Калерией. Темнота уже сгустилась настолько, что свет фонарика мог выхватывать только отдельные кружочки пространства. Все вокруг было погружено в густой, непроглядный мрак. Дальнейшие попытки поиска улик были бесплодны. Комаров встал и огляделся. Собственно, оглядывать было нечего. Безлунная ночь настолько властно и безапеляционно захватила окрестности Но-Пасарана, что видеть Костя мог лишь силуэты ближайших к нему деревьев, да далекие голубоватые огоньки окошек но-пасаранских домов.
«Телевизоры смотрят, – позавидовал Костя. – До чего же народ быстро привыкает к потрясениям! Совсем недавно причитали над телом Ленки, а сейчас, наверняка, рыдают над безответным чувством дона Педро».
Поминутно спотыкаясь и попадая в незначительные при дневном свете, но такие коварные в темноте ямки, брел Комаров домой. Сельский житель, не избалованный плодами цивилизации в виде ночного электрического освещения деревенских улиц и лесных тропок, прекрасно ориентируется в темноте. Подобно куперовскому Зверобою, он интуитивно чувствует, куда поставить ногу, где может быть незапланированная кочка, а где уютно и неприметно расположилась свежая коровья лепешка. Поэтому шаг его даже в полной темноте скор, уверен и легок. Городской же житель, утративший не по своей воле связь с природой и добрый процент интуиции, при лишении естественного или искусственного освещения мог пробираться только наощупь, спотыкаясь и используя ненормативную лексику на каждом шагу.
Заряд батареек в фонаре закончился, естественно, неожиданно. Костя не прошел и половины пути. В принципе, потеряться он не мог. Приветливый свет окошек не дал сгинуть бы ему в эту темную тихую ночь. Но вот ровную дорогу нащупать было гораздо сложнее. Особенно трудно было рассчитать высоту подъема ноги и степень ее опускания на землю. Но Комаров учился. И сегодня это у него получалось гораздо лучше, чем вчера.
Вдруг Мухтар, шедший впереди, резко встал, ткнулся холодным носом Косте в ладонь и аккуратно, беззвучно лег на еще не остывшую пыльную дорогу. Костя только вознамерился было дернуть его за ошейник, как услышал впереди тихие, крадущиеся шаги. Он присел, чтобы незнакомец ненароком не заметил его силуэт, и гусиным шагом отправился на обочину. Мухтар прополз за ним. Незнакомец был уже
