совсем близко. Он шел тихо, даже не не насвистывая и не бормоча себе что-то под нос, по обыкновению но-пасаранцев.
«А вдруг это приведение Елены? – пришла дурная мысль в голову Костика. – Идет на место своей смерти, чтобы покарать убийцу? Перепутает, не дай Бог, в темноте – и мне достанется!»
– Кто тут? – замерло приведение, поравнявшись с вжавшимися в траву напарниками.
– Ме-е-е, – решился взять огонь на себя Мухтар.
– Тьфу ты, напугал, черт рогатый, – выругалось приведение, добавив для колориту незамысловатое непечатное выражение.
'Нечистая сила не ругается, – отметил про себя Костя, —
это мы еще в школе проходили, когда сказки Гоголя изучали. Значит, это человек'.
Недолго думая, он вскочил из своего убежища, наступив при этом лежащему Мухтару на хвост. Со стороны это выглядело так: сначала в темноте вырисовался силуэт рогатой козлиной головы, потом что-то произошло, и голова, издав мерзкий грубый рев, исчезла, а на ее месте выросла казавшаяся громадной в темноте фигура человека. И эта фигура, продолжая издавать обиженный звериный рев, который как бы отделился от нее и зажил самостоятельной жизнью, двинулась на ночного бродягу.
– Оборотень, – выдохнул бродяга. – Оборотень! – завизжал он уже во всю силу своих легких и рванул в обратном направлении.
– Окружай! – шепнул Костя Мухтару и начал преследование.
Мухтар, поняв, что от него требовалось, зацокал копытами вслед беглецу. Костя, ориентируясь на звуки копыт, побежал за ним. Бег в темноте стоил ему ушибленного колена и разорванной на локте рубахи, но расстояние между ним и преследуемым не сокращалось. Если бы не Мухтар, неизвестно, чем бы закончилась ночная погоня.
Наткнулся на преследуемого Костя так же неожиданно, как его увидел. С разбегу налетел он на что-то невысокое, мягкое, постанывающее. Это был человек, стоящий на четвереньках. Прямо перед ним, наклонив голову и грозно выставив рога, так же на четвереньках, по своему звериному обыкновению, стоял верный Мухтар.
– Я не виноват, не виноват я, – захлебывался в бормотании незнакомец, – отпусти только, я не виноват.
– Встать, руки вверх! – потребовал Костя.
– А ты кто? – сразу обрел нормальный человеческий голос пойманный.
– Младший лейтенант Комаров, – представился Костя.
– Слава тебе, господи, – кряхтя, поднялся с колен незнакомец, – а я грешным делом подумал, что приведение. Все, думаю, смерть моя пришла. А это милиция! Да дай я тебя, дорогой, расцелую! – и некто потянулся длинными ручищами к лицу участкового.
Только тут Костя узнал этот голос.
– Вы, что ли, Иван Васильевич? – догадался он.
– Я, родимый, я, – обрадовано ответил Смирнов, засветив карманный фонарик. – С рыбалки иду. Ждал тебя, ждал, не дождался. Вот до сумерек рыбачил, да припозднился – больно клев хороший был. А тут козел твой, прости Господи! Перепугал старика до полусмерти. Я вобще-то в байки бабьи не верю, но кто его знает! Жутковато как-то, когда ночью, да на тебя этакий рогач вонючий из кустов мычит. А что не пришел- то? Нехорошо так-то, ты конечно – власть, но стариков уважать надо бы и власти.
– Да тут такое, – махнул рукой Комаров, – такое...
– Никак проверка какая? – испугано всплеснул руками Смирнов.
– Хуже. Новое убийство. Елену Федорчук убили. Еще вчера ночью, судя по всему,
– Госпидя, – совсем по-бабьи запричитал Иван Васильевич, – да кака хорошенька была, девка-то, да кака молоденька-а-а. Да как же у ирода этого, Федьки, рука-то на нее поднялась?
Несвойственная старухинская лексика, напавшая на начальника горохового цеха, и искренние слезы растрогали Костика.
«Вот ведь как убивается, – подумал он, – и вроде не был с ней в близком знакомстве. Душевный человек».
– К сожалению, убил Елену не Федор, – вынужден был констатировать Костя. – У Федора алиби. Во время убийства Елены он уже сидел за решеткой. А вы не знали? Я, кажется, на бирюковском пустыре вам уже говорил. Когда вы за червями приходили.
– Не припомню, – опустил глаза Иван Васильевич, – может, и говорил. Память-то стариковская, ненадежная.
– Если не помните, значит, не сказал, – успокоил его Комаров, – такие вещи не забывают.
– Да, дела, – задумался Смирнов, – скоро из дому страшно выйти будет.
– Не беспокойтесь, я уже напал на след преступника и скоро его поймаю, – опрометчиво успокоил Ивана Васильевича Комаров.
– Поймай, родимый, поймай, – обрадовался Смирнов, – а я пока поостерегусь на рыбалку один ходить. А след-то хоть какой? И надежный ли?
– Тайна следствия, – выкрутился Комаров, – надежнее не бывает. И свидетель даже вырисовывается!
Ну не мог он сказать этому милому, беззащитному человеку, что убийца бродит на свободе и в любой момент может поднять руку на любого: самого Смирнова, Крестную Бабку, козла Мухтара.
– Уйди, уйди, Мухтарушка, – отбивался тем временем Иван Васильевич от козла, – нету у меня хлебушка. Весь на рыбалке скушал.
– Да он не хлебушка просит, – усмехнулся Комаров, увидев, что Мухтар назойливо тычет свой нос в карман ветровки Смирнова, – он сигареткой думает у вас разживиться.
– Курит? – хихикнул Иван Васильевич.
– Нет, он их на десерт предпочитает, вместо мороженого.
– Ишь ты, гурман какой! – восхитился Иван Васильевич. – Ну, на, так уж и быть.
Смирнов достал из кармана ветровки замусоленную пачку «Примы» и протянул одну из сигарет козлу. Тот понюхал предложенный ему десерт, обиженно мекнул и ткнулся носом в другой карман ветровки.
– Иш ты, разборчивый какой, – обрадовался начальник горохового цеха, – видите ли «Приму» он не кушает! Ну, мы не навязываем! Что есть, тем и рады.
Мухтар, поняв, что кроме уже предложенного лакомства ему ничего не светит, вздохнул и мягко взял губами «Приму».
– Вот так-то оно и лучше, – нравоучительным тоном сказал Смирнов, – нечего баловать-то. А ты, Константин Дмитриевич, заходи, если новое что откроется или помочь в чем надо будет. Всегда рад.
Осмотр тела Елены ничего нового не дал. Следов борьбы практически не было, ушибов и травм женщина тоже не получала. Ни под ногтями, ни на одежде не было найдено частиц кожи и волос убийцы. Следов сексуального контакта тоже не было. Золотая цепочка и обручальное кольцо остались на теле жертвы. Значит, это не сексуальный маньяк и не элементарный грабитель. И самое главное, в правой руке Елены была намертво зажата недокуренная сигарета марки «Парламент». Женщина не курила, это точно. Губы Ленки были накрашены алой, с золотым перламутром губной помадой, а на недокуренной сигарете следа от помады не было вообще. Добровольно недокурить такую дорогую по провинциальным меркам сигарету было бы преступно. Значит, тот, кто курил ее, находился в непосредственной близости от Елены перед самой ее смертью. А это одно из двух: либо любитель «Парламента» убийца, либо свидетель. Ведь не будет же Елена сутками носить в руке недокуренную сигарету!
Федор сидел за решеткой. Значит, убить жену он не мог просто физически. Но одно и то же место преступления, связь Елены и Сергея говорят о том, что смерть Куроедова потянула за собой смерть Елены. Из этого следует, что и первое преступление совершил не Федор. Или просто кто-то другой, воспользовавшись подозрением, падшим на Федорчука, решил расправиться с Еленой, чтобы и второе преступление пало на него? Например, обманутая жена. Но тогда этот некто должен был знать, что у Федора надежнейшее алиби – тюремная решетка. Может ли такое быть, чтобы новость об аресте Федорчука не моментально распространилась по всей деревне? Может, если убийца необщительный человек. Может, так как задержание Федора пришлось на выходные, а не все но-пасаранцы работают без
