Джервас разделял восхищение племянника Розали и тоже мечтал с ней встретиться. Но он никак не мог отделаться от чувства вины за свое излишне вольное поведение во время их последнего свидания. Вряд ли он совершил преступление, поцеловав ее, убеждал он себя, но подозрение, что она восприняла его поступок иначе, мучило его. Теперь подходящим поводом для новой встречи станет возвращение картины Греза, которую еще предстояло отыскать, так что торопиться ему было некуда.
Он уединился в библиотеке, где его ждали утренние газеты. Новости из Виндзора были одна другой хуже. Король получил от умирающей дочери кольцо с выгравированной надписью и долго безутешно плакал. После этого его состояние здоровья резко ухудшилось. Он нездоров, сообщали газеты, и это многозначительное определение вновь напомнило англичанам слухи о безумии короля.
Придворные медики регулярно публиковали бюллетени о здоровье его величества и за всю неделю ни разу не попытались скрыть горькую правду. Тяжелая болезнь возобновилась, и тревога короля за принцессу Амелию сделала его пугающе безвольным и непоследовательным. Монарх не смог подписать акт о продлении парламентских каникул или исполнить свой долг, обратившись к обеим палатам. Первого ноября парламент собрался в Вестминстере. На следующий день умерла принцесса Амелия, и правительственный кризис усилился. Ее отец окончательно разболелся, и в его выздоровление уже никто не верил. И лорды, и простолюдины могли проголосовать лишь за двухнедельный перерыв в работе парламента. За это время виги объединились вокруг принца Уэльского и шумно требовали билля о регентстве, а тори постоянно расспрашивали врачей о здоровье короля, надеясь получить благоприятные сведения, способные предотвратить столь решительные меры.
Джервас отказался от членства в верхней палате. Ничто больше не удерживало его в Лондоне, и он ощутил, что мечтает вновь уехать в замок Хабердин. В клубах кипели политические споры, не отставали от мужчин и хозяйки салонов. Но для Джерваса эти страсти не шли ни в какое сравнение с буколическим очарованием Нортхемптоншира. В глубине души он считал, что регентсво неизбежно, но предпочитал не высказываться по этому поводу, во всяком случае до голосования.
Как-то в хмурый полдень, проезжая по городу и глядя на низко нависшие серые облака, он, повинуясь внезапному импульсу, направился в Айлингтон. Когда его экипаж приблизился к Оуэнз-Рау, он решил, что ему стоит выяснить, дома ли Розали де Барант.
Он осторожно дернул поводья и заставил лошадей повернуть. Ему захотелось как-то оправдать свое появление в глазах Розали, и он подумал, что ему надо поподробнее расспросить девушку о пропавшей картине Греза, и тем самым облегчить поиски.
Он на всем ходу остановил экипаж у ее дома и отдал поводья умелому груму. Подошел к двери и постучал в нее серебряным концом своего хлыста. Вскоре на пороге появилась бледная, худая служанка.
– Вас не затруднит ответить мне, принимает ли сегодня гостей мадемуазель де Барант? – поинтересовался он.
– Мисс Роз? Она уехала, сэр.
– А когда она обещала вернуться? – Девушка безучастно взглянула на него.
– Об этом она ничего не сказала. Надеюсь, что она вернется, но не думаю, что ей самой этого очень хочется, особенно если она не сможет больше танцевать.
– Она заболела?
– Я испугалась, когда увидела ее лежащей на лестнице, – сбивчиво проговорила служанка. – И лишь когда хозяйка вызвала врача, мы узнали, что у мисс Роз растянута лодыжка. Она не объяснила, как это случилось. Мисс Роз пролежала в постели неделю или больше, а потом попросила меня упаковать ее вещи и отправить их с почтовой каретой. Насколько мне известно, она покинула город в тот же день, и на правой ноге у нее по-прежнему была повязка.
Если бы он позволил Ниниану навестить ее раньше, с горечью подумал Джервас, или пришел бы сам, то узнал бы об этой драме.
– Вы не представляете, куда она отправилась?
– Нет, сэр. Ее навещала миссис Гримальди, жена клоуна. Может быть, она знает. А другие актеры, живущие здесь, не дружили с мисс Роз, и уж им-то она ничего не сказала.
– Если вы не возражаете, я пройду в дом и поговорю с вами. Как вас зовут?
– Пег Райли, – ответила она, входя с гостем в прихожую. – Я всегда готовила завтраки для мисс Роз и убирала ее комнаты. Больше здесь никого нет, так что можете смотреть, сколько вам угодно.
– Благодарю вас, я так и сделаю.
– Она забрала все свои вещи вазу для цветов, эстампы и фарфоровую статуэтку своей матери. – Пег вела Джерваса по узкой лестнице. – Знаете, она была француженкой, то есть она француженка, – поправилась служанка. – Я не должна говорить так, как будто она умерла, хотя, думаю, она в это время не раз мечтала о смерти. Однажды я увидела ее плачущей и, уверяю вас, не только от боли. Прежде она никогда не была такой грустной, даже когда рассказывала мне о гильотине.
Джервас торопливо поднялся на верхнюю ступеньку.
– О гильотине?
– И об убийцах. Когда она жила в Париже, одного ее знакомого закололи ножом. Он в это время находился в ванной, во всяком случае, я думаю, что она его знала. С кем-то из них она была знакома, с кем-то нет. – Она немного помолчала, остановившись у двери в конце коридора, открыла ее и сказала: – Вы можете войти сюда, сэр.
Его привели в ужас маленькая комнатка и убогая мебель – исцарапанный чайный столик, простые стулья и софа с выцветшей обивкой. Когда он переступил порог, под ним заскрипели половицы. Бегло осмотрев другую комнату, где стояли кровать, надтреснутое зеркало и гардероб, явно знавший лучшие времена, Джервас возвратился в тесную гостиную.
Ему стало больно от сознания, что милая, жизнерадостная танцовщица жила в столь бедной и гнетущей обстановке. Он мог бы с облегчением вздохнуть, узнав, что Розали наконец рассталась с этой мерзостью запустения. Но где она теперь, удалось ли ей найти себе более уютное пристанище. Эти вопросы не выходили у Джерваса из головы. «А вдруг ее положение еще более ухудшилось?» – с грустью думал он.
