– Вы могли бы уехать на любое побережье, где вам на каждом шагу не грозила бы опасность Оставаясь здесь, вы совершаете героический поступок.
– А что я буду делать на дальнем востоке или еще дальше западу?
– По крайней мере не будете все время следить за дверьми, как делаете это весь сегодняшний вечер. – Ее улыбка развеяла его подозрения. Она его поняла. – Вы могли бы заняться судебной практикой, разве нет?
– Пожалуй, да.
– Вы по-прежнему могли бы творить справедливость, но делали бы это в зале суда, а не в прериях.
Она не понимала одного. Быть одиноким гораздо легче в пустынных прериях, а не в заполненном людьми городе. На Западе полно таких, как он, – молчаливых, одиноких, которые никогда не обзаводятся семьей. Они ездят из города в город – иногда открыто, иногда тайком – в поисках той жизни, о которой мечтали в юности. И разыскивая того, кто выхватит пистолет первым.
– Может, когда-нибудь я так и сделаю. – Он сказал это, чтобы успокоить ее. Не портить ей настроение.
Она поняла, что скрывалось за его словами. Длинная одинокая жизнь у океана привлекает не больше, чем короткая, но полная риска под открытым небом. Но почему он уверен, что всегда будет один? Он красив, состоятелен, умен, великодушен, обаятелен. Просто нужно время, чтобы прорвать его оборону.
Ему нужно сменить место жительства. На Западе у него нет будущего. Что он может предложить женщине? Вдовий траур? Если же он уедет из этих мест, все изменится. И тогда они с Камероном смогут быть вместе.
Делла вдруг вспомнила, что цыганка нагадала ей детей, и чуть покраснела.
Когда они уходили из ресторана, Делла бросила на Камерона осторожный взгляд. Он, как всегда, был напряжен и прижимал ее руку к себе.
Делле казалось, что он хочет ей что-то сказать. Впрочем, вряд ли он станет распространяться о своих чувствах. Иногда он как-то странно смотрел на нее, но по-прежнему ничего не говорил.
Поглощенная своими мыслями, она споткнулась.
– Мы слишком быстро идем?
Она остановилась, потерла лоб и пошла медленнее. Она и сама не собиралась замуж, пока цыганка не нагадала ей детей.
– Черт! Почему жизнь такая сложная штука?
– Что вы имеете в виду?
– Хотя бы нас с вами. – Она выдернула руку. – Вы хотите мне что-то сказать, но не можете. Я хочу выслушать, но не знаю, готова ли.
Но больше всего ей хотелось его целовать. Отдаться его ласкам, забыв обо всем на свете.
Делла открыла глаза. Ее била дрожь.
– Бог мой, – тихо проговорил он, коснулся пальцем ее щеки, провел по губам. – Делла.
Она поняла, что Камерон угадал ее мысли. Она дотронулась языком до его пальца, почувствовав вкус соли и мыла. Ее тело словно пронзила молния. И она прижалась к его груди. Ей было все равно, смотрит на них кто-нибудь или нет. Она стояла не двигаясь. Камерон обнял ее за талию.
Он заглянул ей в глаза, молча взял за руку и быстро преодолел оставшееся до гостиницы расстояние. Не произнося ни слова, они, тяжело дыша, остановились у двери номера.
Внезапно она оказалась в его объятиях, их губы слились в страстном поцелуе.
Он все крепче и крепче прижимал Деллу к себе. Она прильнула к нему, ощутив его возбужденную плоть. Он покрыл торопливыми поцелуями ее шею и вернулся к губам.
Охваченная желанием, Делла готова была капитулировать. Она с самого начала знала, чувствовала, что этот момент настанет.
– Камерон, – прошептала она, учащенно дыша. – Я… мы… Они стояли посреди коридора.
– Открой дверь… – Она положила ладонь ему на грудь и почувствовала, как бьется его сердце.
Выпрямившись, Камерон посмотрел на нее. Коснулся ее шеи, и Делла почувствовала, как дрожат его пальцы. Он лихорадочно выпустил воздух, на его скулах заиграли желваки. Отступив на шаг, Камерон стал искать ключ от номера.
Как только дверь открылась, Делла схватила Джеймса за Руку и потащила внутрь, но он не сдвинулся с места.
– Камерон?
Было видно, что он борется с собой.
– Увидимся утром. – Его голос был хриплым от страсти.
– В чем дело?
Он заговорил было, но потом чертыхнулся и быстрым шагом пошел прочь. На лестнице оглянулся, поймав ее взгляд, после чего сбежал вниз и исчез из виду.
Глава 15
Ей снился тот же сон. Она проснулась с сильной головной болью и терзавшим ее чувством вины. Утерев слезы краем простыни, она вдруг ощутила такую же сильную вспышку злости на Кларенса, как и в тот день, когда написала ему последнее письмо.
