Если узнает…
А ему и не обязательно знать.
— Проснись, ясноглазая.
Хани с трудом открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Светило солнце, а глаза Гидеона смотрели на нее с нежностью.
Просунув руку ей под плечи, он посадил ее.
— Проснись, лежебока. Мы уезжаем. — Гидеон пятерней расчесал ей волосы. — Как только прибудем в Керрилос, купим тебе щетку для волос. Новое платье тоже не помешает.
Хани посмотрела на свое рваное, в пятнах платье. Отец никогда не жалел денег на дорогие наряды, и она верила, что элегантная одежда делает ее еще привлекательнее. Но, взглянув в глаза Гидеону, она почувствовала себя — в этих рваных тряпках и со спутанными волосами! — как никогда красивой.
Потом до нее дошли слова Гидеона.
— В Керрилос? — переспросила она.
— Ага, — ответил он, все еще расчесывая ей волосы. — Я сейчас же отвезу тебя туда и посажу в поезд. Но первым делом дам телеграмму, чтобы кто-нибудь из твоей семьи тебя забрал, а то ты снова удерешь из поезда.
Кто-нибудь, помрачнела Хани. Это непременно будет ее отец, готовый шкуру с нее содрать за ограбление банка и за кражу лошади.
— Я бы предпочла остаться с тобой. Не могли бы мы просто…
— Нет, — отрезал Гидеон и встал. — Давай, поторопись. Нам пора ехать. Я уже оседлал твоего коня. Чем скорее мы отсюда уедем, тем лучше.
Хани нехотя, но все же встала. Признаться, и ей вовсе не улыбалась перспектива снова встретиться с Дуайтом Сэмьюэлом и его похотливой бандой. Она спустилась вслед за Гидеоном. У потухшего костра бодрствовал один Дуайт, остальные спали, завернувшись в одеяла.
— Доброе утро, мисс Логан, — приветствовал ее бородач, галантно дотронувшись до полей шляпы.
— Доброе утро, мистер Сэмьюэл, — как можно строже ответила Хани. Даже борода не могла скрыть плотоядной улыбки Дуайта. Понимая, о чем он думает, девушка залилась краской. Но что еще можно подумать после того, как они с Гидеоном уединились в пещере прошлой ночью?
Гидеон подвел к ней Нарцисса.
— Пора ехать.
— Не забудь прислать нам телеграмму, как обещал, кузен, — сказал Дуайт. — Мы будем ждать здесь. Сколько это займет времени, как считаешь?
— Дня два, три.
— Надо же! Я уже столько лет занимаюсь черт знает чем, а не знал, как легко можно…
— Я понял тебя, кузен, — оборвал его Гидеон и вскочил на свою лошадь.
Дуайт Сэмьюэл сорвал с головы свою засаленную шляпу и прижал ее к груди.
— Рад был с вами познакомиться, мисс Логан. Передайте привет вашему папочке и скажите ему, — тут бородач засмеялся, видимо довольный собой, — что Дуайт Сэмьюэл «сердечно его благодарит».
Тут Гидеон хлопнул по крупу Нарцисса так, что тот взвился и пустился вскачь. Только когда они отъехали на достаточное расстояние от костра и их не могли услышать, Хани поинтересовалась:
— Что он имел в виду? За что благодарит моего отца?
— Возможно, — пожал плечами Гидеон, — это один из способов выразить свое восхищение твоей внешностью, ясноглазая.
— Хоть он и невежа, но толк в женской красоте знает. — Гидеон подмигнул.
Хани фыркнула. Конечно же, Гидеон лжет, но сейчас она была не в настроении выяснять правду — окончательно проснувшись, наслаждалась прекрасным солнечным утром. Еще будет время расспросить Гидеона, что означало странное замечание Дуайта.
Сейчас ей хотелось обсудить с ним кое-что другое.
— Послушай, Гидеон, — сказала она как можно более беззаботно, — что произойдет, если ты вернешь все деньги?
— Ну, — рассмеялся он, обернувшись, — с полдюжины банкиров бросятся пожимать мне руку и восхитятся тем, каким я оказался замечательным парнем.
Девушка нахмурилась. Вовсе не обязательно быть таким развязным.
— Я серьезно, — настаивала Хани. — Что произойдет? Тебя все равно посадят?
— Да нет. — Гидеон повернулся в седле лицом к ней. Он уже не смеялся, а был, как никогда, мрачен. — В тюрьму я больше не вернусь, Эд.
— Но что, если…
— Ни-ког-да.
Гидеон пришпорил коня и умчался, так что Хани пришлось подстегнуть Нарцисса, чтобы догнать его. Всего пять минут назад Гидеон казался раскованным и веселым, а теперь так напрягся, что мускулы на спине отчетливо проступили под рубашкой. Ей захотелось провести ладонями по этой спине, снять напряжение. Если бы он поговорил с ней, рассказал о том, каково ему пришлось в тюрьме, если бы извлек на свет Божий все призраки, все страхи, ему бы сразу полегчало.
Догнав его, она попросила:
— Расскажи мне о тюрьме. Я не представляю себе, что такое камера-одиночка.
— И дай тебе Бог никогда этого не знать, ясноглазая. Тюрьма есть тюрьма, и она ломает людей, опустошает их.
— Значит, с тобой плохо обращались? — полюбопытствовала она.
— Хуже, чем с собакой. Мы с надзирателем не сошлись характерами, и он все время вымещал на мне ненависть к моим кузенам.
— Какая жестокость! Это несправедливо.
— Возможно. Но считается, что тюрьма должна сломить человека, а не исправить его.
— Тебя они не смогли сломить.
— Не смогли, — эхом отозвался он, а потом тихо добавил: — Но они очень старались. Откровенно говоря, мне неохота об этом вспоминать, Эд.
— Прошу тебя, — попросила Хани. — Мне хочется получше тебя узнать, Гидеон.
— Я хочу знать о тебе всё.
— Всё? — Он рассмеялся. — Не такой уж я интересный, поверь. Просто один из бандитов приграничной полосы, с которым война сыграла злую шутку. Не будь этой треклятой войны, моя жизнь наверняка была бы другой.
— А чем бы ты сейчас занимался, если бы не война?
Гидеон обернулся и внимательно посмотрел на девушку. Сердце его забилось. Он понял, что ее вопрос не был праздным: ей действительно хотелось знать все о его прошлом, возможно, ей небезразлично и его будущее. Никто раньше не проявлял к нему такого искреннего интереса. У него комок подступил к горлу.
Никогда еще не встречал он такой женщины, как Хани Логан. По правде говоря, он вообще не был знаком с приличными женщинами, а тем более с девушками из богатых привилегированных семей. Возможно, они другие. Во всех этих пансионах их, наверное, учат, как озадачивать мужчин вопросами о их личной жизни, симулируя интерес и сочувствие, как привораживать мужчин блеском своих загадочных глаз. Похоже, все именно так. Она просто играет заученную роль. А он на это попался как дурак. Как малый ребенок.
Гидеон натянул поводья и остановился.
— Что тебе от меня нужно? — прорычал он.
Хани в страхе тоже остановилась. Она уже видела Гидеона рассерженным, но не таким. Его глаза потемнели, губы сжались в упрямую линию, костяшки пальцев вцепившихся в луку седла, побелели.
— Я не понимаю, о чем ты, — запинаясь, ответила она.
— Черта с два не понимаешь, ясноглазая. — Он выхватил ее из седла и усадил к себе.
— Прекрати! — завопила она. — Ты с ума сошел, Гидеон! Какой бес в тебя вселился?
— Ты, — жарко зашептал он ей в ухо. — Ты в меня вселилась. А все твои большие глаза да сладкие
