– Вам кого? – прикрывая лицо рукой, с какой-то надеждой спросила она.
– Я бы хотел видеть Анатолия Васильевича, – учтиво ответил я.
– Я бы и сама хотела его видеть! – вдруг разревелась блондинка. – Он сегодня не ночевал дома. Наверное, с Толиком что-то случилось.
– Успокойтесь, ради бога, подумаешь, одну ночь не ночевал дома, – неуклюже успокаивал я бедную женщину. – С нашим братом такое случается.
– Да нет же, он не такой, мы с ним уже шесть лет как женаты, и ничего такого не было. Он даже когда на работе задерживался, то всегда звонил. И все эти последние дни аккуратно мне звонил, предупреждал, что или задержится или вообще придет только под утро, а вчера и сегодня полное молчание.
– И когда вы последний раз его видели?
– Как вчера утром ушел, так и с концами.
Ну вот, кажется, и все, дело зашло в тупик, подумал я, подходя к машине. Скорее всего, Анатолий Васильевич, основательно почистив граждан Франции, ударился в бега, и, когда он теперь объявится в нашем городе, одному только Богу известно. Наверное, он все-таки нашел церковные ценности, иначе зачем ему понадобилось убивать Рафаловичей? Убил, когда увидел, как мало ему причитается и как много увозят с собою они. На всей этой истории можно ставить точку, и ничего тут не попишешь, господин Гончаров, надо честно признаться, что на этот раз ты проиграл. Пора ехать домой, плюнуть и забыть, как говорит любимый тесть, а главное – отоспаться.
… Сидя за обеденным столом, отец Никодим вел с полковником тайные переговоры, к которым не был допущен даже я. Вполголоса назывались какие-то фамилии, сроки и суммы. Особенно не прислушиваясь и понимая, что и без меня они отлично поладили, я прошел к Милке в спальню и молча завалился под бок.
Проснулся я аж в десять часов, наверное, сказалась усталость всех последних дней. Проснулся от смутной тревоги – словно сделал что-то не так, а может, и вовсе ничего не сделал. Походив по комнате и не понимая, что меня взбудоражило, я набрал телефон Котова, и зареванный голос его жены сообщил, что ничего нового на этот час не произошло, Толика до сих пор нет дома.
– Ты что ходишь, как тигр по клетке? – преградил мне дорогу тесть.
– А хрен его знает, – честно признался я. – Чего-то не так.
– Так давай возьмем Милку и закатимся в какой-нибудь бар, посидим, расслабимся, отдохнем.
– Нет, настроение у меня диаметрально противоположное. Ощущение такое: что-то где-то я упустил, а что именно – не могу сообразить.
– Плюнь и забудь. Мудрый совет! Все кончилось.
– В том-то и дело, что меня не отпускает чувство незаконченности. Знаете что, Алексей Николаевич, съезжу-ка я в это село Белое в последний раз, просто так, для очистки совести.
– Смотри, как бы опять не влип. Где тебя там искать?
– У бабы Любы Стешкиной.
Моя тревога оказалась не напрасной. Еще не доезжая до ее ворот, я заметил вишневую «семерку», стоящую у ее дома, и принадлежать эта машина могла не кому иному, как Кларе Оттовне Стариковой. Не доезжая полусотни метров до нее, я остановил машину и, стараясь как можно меньше шуметь, прокрался во двор. Буквально на цыпочках я подобрался к освещенному окну и замер.
Баба Люба сидела на той самой койке, где когда-то спал я. Сидела она точно посередине. Обе ее руки вразлет были накрепко привязаны к спинкам койки, а рот запечатан широкой клейкой лентой. Старые валенки, в которые были всунуты ее ноги, прибиты к полу большими гвоздями. Но ее никто не пытал. Кларе Оттовне Стариковой было не до нее. Она трудилась, как пчелка. Радостно заныривая в подполье, она вытаскивала оттуда всякие затейливые вещицы и, тщательно регистрируя их в тетрадку, любовно складывала в картонные коробки, стоящие возле входной двери.
От удовольствия я даже хихикнул. Еще немного полюбовавшись ее аккуратной и методичной работой, я решил, что пора действовать. Но как? Наверняка двери она закрыла на крючок, а когда я начну в них ломиться, она может выкинуть самый неожиданный фортель, вплоть до пули из пистолета. Мне было необходимо все время держать ее в поле зрения. Подождав, когда она в очередной раз вытащит свою добычу и, нагнувшись, начнет старательно укладывать в картонку, я спиной, с разбегу и всей своей массой, вместе со стеклами и оконным переплетом ввалился в избу. Вскочив между ней и открытым подпольем, я поклонился.
– Добрый вечер, уважаемая Клара Оттовна. Вам одной-то не трудно? Может быть, я смогу вам помочь? – с любопытством разглядывая коронки и пломбы в ее открытом рту, куртуазно-глумливо спросил я, но, не получив ответа, добавил: – Закрой рот, курва.
Рот она послушно закрыла, но удивляться не перестала, а ее рука потянулась ко внутреннему карману куртки, где меня мог ждать большой сюрприз.
– Руки за голову, сука! – еще менее учтиво скомандовал я. – Не двигаться, урою!
Покорно замерев, она в бессильной ярости пепелила меня глазищами, но это было уже не так страшно. Бесцеремонно отодвинув ее левую грудь, я запустил руку за пазуху и вытащил старый, потертый «ТТ».
– Ложись на пол, – отойдя на пару шагов, чтобы самому не загреметь в подпол, распорядился я. – Быстро и мордой вниз. Да не мычи ты, старая калоша! – заметил я бабе Любе, с удовольствием наблюдая, как Клархен послушно укладывается на пол. – Ну а теперь рассказывай, как ты дошла до жизни такой?
– Ничего я вам рассказывать не намерена, – глухо отозвалась поверженная мной Клара.
– Расскажешь, милая, еще как расскажешь! – весело возразил я, и тут произошло неожиданное: ноги птичками вылетели из-под меня, я ударился лбом об пол и полетел в черноту преисподней…
Очевидно, падая вниз, я ударился головой о чурку, потому что долго не мог прийти в себя. Если и дальше будет продолжаться в таком же духе, то очень скоро я стану полным идиотом, а может быть, уже им являюсь, потому как до сих пор не могу понять, почему оказался в подполье, если Клара лежала на животе в двух метрах от меня, а баба Люба только мычала коровой, надежно привязанная к спинкам кровати. Кстати сказать, я тоже связан, причем грамотно и умело, с минимумом веревок и узлов, но так, что пошевелиться для меня целая проблема. Словно сам черт дернул меня за ноги из преисподней.
– Ну что, Гончаров? – Над освещенным квадратом сверху показалась голова Клары. – Вы хотели со мной поговорить, и я к вашим услугам, только не телитесь: я, как всегда, тороплюсь, и мне, как всегда, некогда.
– Клара Оттовна, я хотел вам сказать, что вы замечательно паскудная баба и рано или поздно, но я до вас доберусь и утоплю в дерьме.
– Сожалею, но у вас это не получится хотя бы потому, что на этом свете мы с вами больше не встретимся.
– На том свете мы с вами не встретимся. Вы убили собственную мать, а страшнее греха не бывает. Вам гореть в аду, а мне собирать райские яблоки.
– Собирайте, я не против. Полагаю, что наш содержательный разговор исчерпан? Прощай, великий сыщик Гончаров. Паша, у нас все готово? Мы можем ехать?
– Да, Клара Оттовна, я все упаковал, – ответил густой мужской бас. – Все перевязано, ничего не забыто. А как быть с этой старушенцией?
– Закинь ее в подпол, чтоб господину Гончарову не было скучно умирать одному.
– А его тачка?
– За руль его машины сядешь ты, – категорично заявила полунемка Клархен. – Незачем оставлять ее здесь, только лишние разговоры.
– Эй, мужик, принимай подругу! – довольный своим остроумием, захохотал парень, и костлявое старушечье тельце упало мне на грудь. – Клевая, между прочим, телка, еще скажешь мне спасибо. Отлично оттянешься. Ну, спокойной вам ночи, – пожелал весельчак и захлопнул люк, а через какое-то время надо мной послышались удары молотка, и я понял, что подпол заколачивают, как гроб.
Стук наконец прекратился, послышался смех и звук затворяемой двери. Все смолкло, и даже шума запускаемых двигателей я не услышал.
– Баба Люба, ты живая? – дернув животом, спросил я, заранее опасаясь, что на мне лежит мертвое старухино тело.
– М-м-м, – промычала она в ответ, и я немного успокоился.
