спокойно спать под стоны, доносящиеся из трюма, стала почти равнодушной к боли и страданиям.
Высоко над кораблем кружились чайки. Поманят крылом и улетят.
– Совсем не так, как в блестящем Париже, не так ли?
Гарт Мак-Клелланд подошел ко мне и встал рядом, глядя на море. Сгущались сумерки, и палуба была почти безлюдна, поэтому я решилась выйти подышать воздухом. Я ничего не сказала, только смахнула слезы с ресниц и плотно сжала губы.
– И все же капитан Фоулер чем-то напоминает мне Бонапарта. Ты должна чувствовать себя совсем, как дома.
– Как остроумно! – с горечью ответила я. – Ты бы, наверное, и в инквизиции разглядел что-нибудь веселое.
Гарт, все с той же циничной улыбкой, с которой очень редко расставался, пожал плечами.
– Я не в ответе за ваше присутствие на борту этого судна, мадам.
– Это вы так считаете, мистер Мак-Клелланд, – с нажимом произнесла я. – Вы не в ответе за то, что происходит здесь, не в ответе и за то, что случилось с той девушкой на берегу. Если бы меня здесь не было, вы бы составили тем матросам компанию, не так ли?
– Вы льстите себе, если думаете, что можете удержать меня от того, чего мне хочется, мадам.
– Не думаю, что вам вообще есть до меня какое-нибудь дело. Почему вы не позволили капитану бросить меня в море?
– Возможно, потому, что с вами я надеялся сделать путешествие более приятным. Бог видит, как я ошибся.
Я покраснела.
– Я ничего вам не должна, сударь. У меня нет по отношению к вам никаких обязательств, ни супружеских, ни каких-нибудь еще.
– В самом деле? Вы вышли за меня по доброй воле и… – Встретив мой взгляд, Мак-Клелланд осекся. – Советую вам вернуться в каюту, если не хотите быть съеденной москитами.
Гарт набил трубку и, мимоходом взглянув на небо, зашагал прочь. Легкий ветерок играл его волосами и густой бородой, успевшей отрасти за время морского путешествия. Выбирая между потным подбородком и бритьем при качке, заявил Гарт, он предпочитает первое. Впрочем, большинство мужчин на корабле сделали тот же выбор. Арманд Валадон исчез. Вместо него возник американец, называвший себя Гартом Мак-Клелландом, отказывавшийся хоть слово произнести на французском. Дни напролет он проводил на палубе с матросами или обсуждал с капитаном проблемы навигации. Он помогал управляться со снастями, пил виски, разговаривал подчеркнуто грубо и курил в моем присутствии крепкий табак. Ночи он большей частью проводил в каюте капитана, играя в карты; приходил очень поздно, раздевался и молча ложился на койку. После первой ночи он ко мне не прикасался.
Щеки мои до сих пор горят, когда я вспоминаю ту ночь. В первый же день меня здорово укачало. На все лады склоняя свою несчастную судьбу, я отказывалась от пищи и питья и к концу дня совершенно выбилась из сил.
Когда Гарт вышел из каюты, я улеглась на койке и под мерное качание корабля вскоре уснула. Проснулась я от его взгляда. Он был совершенно голый и, кажется, собирался нырнуть ко мне под одеяло.
– Не смейте ко мне прикасаться, – взвизгнула я, натягивая к подбородку грубое одеяло. – Вы не смеете. Убирайтесь, грязное животное, или я буду кричать.
Он вырвал одеяло у меня из рук.
– Я решил, – он наклонился ко мне, – на полную катушку воспользоваться возможностями, которые ты сама мне предоставила.
Я почувствовала крепкий запах виски. Он был пьян. Никогда раньше я не видела его пьяным.
– Поцелуй меня, Элиза. – Он прилег рядом и положил руку мне на лицо. – Иди ко мне и поцелуй меня.
Он запустил руку в вырез рубашки и нащупал грудь, затем, перекатившись на живот, закинул ногу. И тут во мне словно что-то взорвалось. Он мне был омерзителен со своей любовью. Я лягалась, пиналась, кусалась, как пойманный зверь. В конце концов он оставил меня.
Я глубоко вздохнула и только собралась выложить ему все, что о нем думаю, как в дверь громко постучали. Гарт, надев брюки, вышел, а я прижалась к стене, всхлипывая и размазывая по лицу слезы и пот.
В коридоре слышался приглушенный разговор, затем Гарт отчетливо произнес:
– Нет, ничего особенного. Вы когда-нибудь слышали, чтобы женщина устраивала истерику не из-за пустяков?
Смех. Бормотание.
– Нет, благодарю, не надо. На этот раз обойдемся без девятихвостой плетки. Если вы, конечно, не считаете, что она заслужила публичной порки. Лично я так не считаю.
Бормотание. Смех. Бормотание.
– Совершенно с вами согласен. Спокойной ночи.
Дверь открылась и закрылась вновь. Я все еще плакала.
– Вы шли к этому весь день и наконец своего добились. Может быть, сейчас вы утихомиритесь. Я выйду подышать, но на палубе я спать не намерен, Элиза, и на полу – тоже. Мы разделим эту койку…
– Если вы еще раз подойдете ко мне, я убью вас, клянусь, – предупредила я.
