Мгновение я смотрела на него молча, а потом разразилась потоком слез. Гарт достал мою ночную рубашку и помог просунуть руки в рукава.
– Если ты сейчас же не успокоишься, я вынужден буду тебя ударить.
– Ты… ты не посмеешь!
– Твое упрямство может стоить жизни нам обоим.
– Врешь, – бросила я ему в лицо. – Мы пассажиры, оплатившие проезд, разве не так? Он… Он ничего с нами не сделает. Не посмеет.
Гарт покачал головой.
– Ты так… молода, – произнес он устало. – Разве сегодняшний случай ничему тебя не научил? Неужели ты не понимаешь, что человек, торгующий людьми, как вещами, способен на все? Неужели ты всерьез думаешь, что те несколько несчастных монет, которые он получил, остановят его, если он вздумает избавиться от нас? Подумай, Элиза. Рассуждай как женщина, а не как наивное дитя. Наш капитан занят опасным промыслом, и сам он человек опасный.
– Ты тоже опасный человек. И все-таки я выжила.
– Выжила, – вздохнув, согласился Гарт. – Так почему бы тебе не взглянуть на то, что происходит, как на очередное испытание твоей воли и мужества? Ты должна пережить и это путешествие, и капитана Фоулера. Держись подальше от трюма и от капитана. Это упрямый и невежественный человек. Он действительно верит, что женщина на корабле приносит несчастье, и в определенном смысле он прав. Ты представляешь, что делает с сотней мужчин на борту присутствие единственной женщины? Ты не знаешь, о чем они думают, глядя на вас? Не понимаешь, что бы они с тобой сделали, будь у них хоть один шанс? Вспомни ту несчастную девочку в Даоми, Элиза. Она умерла, потому что матросы целых шесть недель кряду изводились от желания, глядя на красивую женщину и не имея возможности коснуться ее.
– Ты обвиняешь меня в ее смерти?
– Я только еще раз хочу предупредить тебя, Элиза: держи себя в узде. Я не шучу и не дразню тебя. Держись подальше от капитана и не впутывайся в его отношения с рабами.
– Ты боишься его? Ты просто трус, как я и подозревала!
Гарт сжал губы.
– Я не трус, Элиза, но я и не безрассудный дурак. В отличие от тебя. Мой тебе совет: взрослей побыстрее. Отбрось нелепые представления о человеческой порядочности и принимай действительность такой, как есть.
– Когда мне понадобится твой совет, я у тебя попрошу, – ядовито заметила я.
– Как тебе угодно. Только больше не приходи ко мне плакать от разочарований и обид. Тебе не стоило смотреть на то, что происходит в трюме. Об этом ты должна была догадаться сама, да и вычищать трюм ты не собираешься. Я не святой и не подвижник, да и ты не из их числа. Забудь о том, что видела. Забудь рабов. Все забудь.
– Никогда! – запальчиво ответила я. – Я никогда не забуду их и никогда не прощу тебе жестокосердие. Я не святая и не подвижница, но я – человек, и сердце мое истекает кровью при виде человеческих страданий. Я не могу поверить, что ты ничего не чувствуешь: ни злости, ни гнева, ни скорби. Что ты за человек, Гарт Мак-Клелланд?
Гарт собрал в кучу мою одежду, бросил ее в таз и пошел к двери.
– Куда ты с этим собрался?
– Выброшу это барахло за борт.
– Нет! У меня так мало вещей и одни-единственные туфли. Прошу тебя, не делай этого. Я сама все вычищу, Гарт.
Гарт поставил таз с вещами на пол.
– Как пожелает моя госпожа. Может быть, домашние дела отвлекут тебя от приносящей одни проблемы благотворительности.
С этим он вышел.
Я упала на койку и закрыла руками лицо. Ужас захлестнул меня; я словно предчувствовала: худшее ждет впереди. И я оказалась права.
Следующие несколько дней прошли без происшествий. Но стоны из трюма не прекращались ни днем, ни ночью. Я вставала под этот жалобный вой и засыпала с ним. В конце концов мне стало казаться, что стонет и плачет сам корабль, изливая свое неизбывное горе серым волнам и хмурому небу.
Я подозревала, что и на Гарта давит мрачная атмосфера на судне. Его обычная улыбочка куда-то пропала, а вместо нее появилась скорбная складка между бровями. Долгие часы он проводил где-то на корабле, как я предполагала, не в обществе капитана Фоулера, и часто совсем не приходил ночевать. Когда я пыталась вызвать его на разговор, он отвечал двумя-тремя короткими фразами. Было ясно: он не хочет со мной связываться. Гарт держался холоднее и отстраненнее со мной, чем обычно, и я стала тосковать по тем временам, когда он злился и ругал меня. Я не могла вынести его равнодушия, и даже упреки казались мне слаще, чем полное безразличие.
Команда была на грани бунта. Капитана Фоулера ненавидели все и несли службу спустя рукава. Рабы слабели с катастрофической быстротой, и судовой врач забил тревогу, настояв на том, чтобы капитан разрешил продлить пребывание рабов на палубе. Фоулер согласился, и доктор выдвинул следующее требование: ежедневно чистить трюм морской водой. Моряки больше всего ненавидели эту работу.
В трюме началась эпидемия, и самые слабые рабы, старики и дети, умерли. Вскоре болезнь настигла и команду. Большинство заболевших матросов поправились, но юнга и еще несколько человек погибли, а человек двадцать ослабели настолько, что не могли стоять на вахте.
Капитан был в ярости, граничащей с безумием. С каждым погибшим рабом уплывали его деньги. Смерть и болезнь членов команды вынуждали здоровых работать напряженнее, а за это матросы требовали дополнительной платы. Фоулер пристально следил за командой и симулянтов публично сек остальным в
