– Подожди, постой! Послушай меня одну минуту.
– Только минуту, и это ни на что уже не повлияет. – Штрих взялся за дверную ручку.
– Я разделяю твое желание как можно скорее слиться. Но не забывай про Сливу, ведь он там с Виктором Палычем, так что никак не получится просто выйти из клуба и слинять. Нам предстоит долгий, неприятный разговор.
– Ой, да ладно тебе! Вытащим Сливу, скажем: «Извините, Виктор Палыч» – и свалим. Какие проблемы?
– Ты, может, не врубаешься, что Виктор Палыч не обрадуется, если узнает, что мы не нашли диск? Я даже думаю, он, скорее всего, не поверит и решит, что в последний момент мы скинули диск кому-то еще.
– Да пусть решает, это его проблемы, он же лох. Офисная крыса, белый воротничок! – Штрих отошел от двери, он чувствовал, что Олег что-то недоговаривает. – Я ведь прав? Или с Виктором Палычем все не так чисто?
– Все так, да не совсем. Слива дал мне вчера почитать одну интересную статейку двухлетней давности. Если бы он откопал ее раньше, меня ни за какие деньги невозможно было бы втянуть в это дело. – Олег старался не смотреть Штриху в глаза.
– Какую еще статейку? – напрягся Штрих.
– Интересную такую статейку. В ней рассказывается, что делают ревнивые мужья со своими неверными женами. И как ты думаешь, кто является главным действующим лицом той истории?
– Э-э-э… – Штрих сделал неопределенный жест рукой. Он понял, к чему клонит Олег, но не хотел в это врубаться.
– Да, именно, наша офисная крыса. Еще там фигурирует его голая жена, подвешенная за ноги на балконе восьмого этажа. И ее сослуживец, имевший неосторожность оплодотворять потерпевшую прямо на дому. Тоже голый, только уже успевший слямзиться с балкона. Не знаю, во сколько это ему обошлось, но адвокат убедил присяжных, что он совершил эти действия в состоянии полного шока и даже самообороны, и ему дали два года. А самое неприятное заключается в том, что неделю назад Слива продал Виктору Палычу ствол. Так что теперь у этого психа нет необходимости подвешивать нас за ноги на балконе.
Штрих сел на унитаз, стоявший посреди туалета, и с ужасом уставился на Олега. Бред какой-то. Виктор Палыч – душевнобольной, который валит всех, кто сильно его разочаровывает… Так вот почему Слива всю дорогу бросал на него испуганный взгляд.
– Он полный псих, понимаешь? И если уж реально смотреть на вещи, он просто поставит нас на четвереньки и сделает такое, что не снилось узникам Освенцима. И будет с нами это делать, пока мы не отдадим ему диск, которого у нас нет.
– Почему я слышу все это, про пистолет и про балкон, только сейчас?! – Что за дела, знал бы Штрих про такой расклад раньше, он никогда бы не ввязался в эту историю!
– Скажи я тебе об этом раньше, ты бы соскочил, а Слива без тебя тоже бы не вписался. Тогда бы все накрылось, – попытался оправдаться Олег.
– Зато теперь мы в полной жопе.
– Да, но кто мог знать!
Штрих попытался представить, что бы сделал на его месте Мейер Лански, его кумир. Когда Штрих сталкивался с какими-нибудь сложностями, он всегда его вспоминал, потому что тот был его воплощенной мечтой.
Штрих не имел в детстве тех проблем, с которыми столкнулся Олег и которые привели подростка на свалку, из-за чего так пострадала его психика. Адик Штрихельман рос в приличной еврейской семье, вместе с братьями и сестрами исправно посещал синагогу, ел мацу, носил кипу и хорошо учился.
Он несколько отличался от своих родичей лишь тем, что с детства имел склонность к мошенничеству. Мама даже не догадывалась, что деньги, которые она давала ему на завтраки, юный Штрих приумножает, нечестно играя в карты на вкладыши от жвачек с одноклассниками и на деньги – с пенсионерами в парке отдыха.
По вечерам он слушал Высоцкого, и, когда дело доходило до «Охоты на волков», сердце Штриха вначале замирало, а потом начинало неистово биться. В этой песне ему слышался вызов обществу, призыв вырваться из этого тесного мирка с его дурацкими правилами и традициями.
Приятель как-то дал ему послушать Александра Новикова: «Я родом из еврейского квартала». Потом были Михаил Круг, Сергей Наговицын.
По вечерам, отложив тору, он взахлеб перечитывал «Крестного отца». Он раз двадцать смотрел «Однажды в Америке», обожал «Лицо со шрамом» и сериал «Криминальные истории» с Деннисом Фариной и Энтони Джоном Денисоном.
Правда, Штрих долго еще оставался прилежным учеником и послушным сыном.
Поворотным моментом, после которого мелкий мошенник превратился в отъявленного уголовника, стало знакомство с историей жизни Арнольда Ротстейна и Мейера Лански.
Позже ему довелось услышать о таком супергангстере еврейского происхождения, как Бенжамин Сигел, известном полиции Соединенных Штатов как Багси, человеке, превратившем маленький, затерянный в пустыне городишко Лас-Вегас в мировую игорную столицу. Еще он вдохновлялся биографиями Артура Флегенгеймера по кличке Голландец Шульц, ставшего известным на весь мир благодаря фильму «Убить Голландца». Луиса Липке, Эбнера Цвиллмана, Макса Хоффа.
Но не каждому дано быть вписанным в историю, пусть даже криминальную. Штриху было уже тридцать, но ничего серьезного он так и не добился.
Собрав в ближайших дворах команду, которая занялась ограблением квартир, и провернув удачно первых два дела, девятнадцатилетний Штрих купил себе старенький, местами покрытый ржавчиной BMW, и уж было решил, что весь мир скоро будет у него в кармане. Он подумывал напасть на какую-нибудь мелкую братву, крышующую соседние магазинчики, и захапать их территорию себе. У него еще не было оружия, но
