Она продолжала сидеть рядом с ним, испытывая смущение, но одновременно и покой, то и дело отщипывая по кусочку от фруктов. Через некоторое время она снова прилегла, спустив ноги на пол, вытянувшись поперек кровати. Ее движение привлекло его внимание.
Повернувшись к ней, он уставился на нее так, словно перед этим забыл о том, что в комнате находится еще и она.
— Тебе пора вставать, — сказал он ей. — Светает, скоро утро.
— Поговори со мной, — попросила она.
Он сильно потер лоб.
— Значит, все это было не по-настоящему? Все — не по-настоящему?
— Мы даже не прикоснулись друг к другу.
Он схватил ее руку и стиснул в своей.
— Значит, это оно… сделало все это.
— Нейронная стимуляция.
— Каким образом?
— Оанкали умеют напрямую подключаться к человеческой нервной системе. В этом плане они очень здорово впереди нас, чрезвычайно развиты в плане контроля нервных связей, гораздо чувствительнее нас, и прочее. Все, что нам кажется быстрым, легким и мимолетным ощущением, для них несет гораздо больший объем информации, физической и духовной, и чувствительность их простирается далеко за пределы нашей. Прежде чем мы почувствуем нечто, они уже далеко углубятся в соответствующее переживание. Благодаря этому они могут предотвращать любое болевое ощущение прежде, чем мы ощутим его.
— И ты уже проделывала такое с ними прежде?
Лилит кивнула.
— С другим мужчиной?
— Нет, только с Никани и членами его семьи.
Внезапно резко поднявшись с кровати, он принялся мерить шагами комнату.
— Они не люди, — сказала она.
— Тогда каким же образом им удается?.. Их нервная система должна существенно отличаться от нашей. Каким образом им удается заставить меня чувствовать… то, что я чувствовал?
— Для этого им необходимо всего лишь верно выбирать электрохимические связи, которые необходимо стимулировать. Не могу сказать, что я тут много понимаю. Можно считать, что это подобно человеческому языку, сравнение будет, в нашем понимании, наиболее близким. Они знают наши тела гораздо лучше, чем их знаем мы.
— Как ты смогла заставить себя позволить им прикоснуться к тебе?
— Я хотела перемен. Мне нужна была сила, способность к быстрому исцелению…
Он остановился перед ней, глядя ей прямо в лицо.
— Вот как? И это все?
Она подняла на него глаза, увидев в них неверие и презрение, но оправдываться не захотела.
— Мне понравилось то, что я чувствовала при этом, — спокойно ответила она. — А тебе, разве тебе не понравилось?
— Если на то будет моя воля, я никогда больше не позволю этому существу прикоснуться ко мне.
Она не стала с ним спорить.
— Со мной в жизни ничего подобного никогда не происходило! — почти прокричал он.
Она вздрогнула, но опять ничего не сказала.
— Если бы эту штуку можно было бы разлить по бутылочкам, она наверняка произвела бы революцию, став самым популярным наркотиком на черном рынке.
— Сегодня утром я собираюсь Пробудить десятерых, — сказала она ему. — Ты мне поможешь?
— Значит, ты твердо это решила?
— Да, твердо.
Джозеф тяжело вздохнул.
— Тогда пойдем.
Сказав это, он не двинулся с места. Он по-прежнему стоял и смотрел на нее.
— Эта штука… она похожа на наркотик? — наконец спросил он.
— Хочешь узнать, не наркоманка ли я?
— Да.
— Не думаю. Мне хорошо с тобой. И мне не хочется, чтобы Никани проходило сюда.
— Я не желаю, чтобы оно появлялось здесь снова.
— Никани — оолой и, по-моему, ему наши желания безразличны.
— Не позволяй ему прикасаться к себе! Если оно предложит тебе выбирать, скажи, что не желаешь больше иметь с ним дела!
Такой категорический отказ от общества Никани несколько встревожил ее, воскресив отголоски воспоминаний о Поле Титусе. Если бы в Джозефе внезапно проявился Поль Титус, это бы стало для нее сильнейшим ударом.
— Никани не мужчина, Джозеф.
— Это неважно — по отношению к нам здесь нет никакой разницы!
— Как никакой разницы нет в любом традиционном самообмане! Мы должны узнать оанкали как можно лучше, во всем, и главное, в их нечеловеческих качествах — и поверь мне, последнего в оолой как раз-то больше всего.
Она встала, отчетливо понимая, что ни под каким видом не станет сейчас давать ему никаких обещаний, тех, что он так хочет от нее услышать, понимая при этом, что ее молчание он запомнит надолго. Заставив стену раствориться, она вышла из комнаты.
Еще десятеро новичков.
Для всех нашлось занятие — новичков всячески обухаживали, старались удержать их подальше от неприятностей и на все лады объясняли суть происходящего. Женщина, с которой занимался Питер, рассмеялась ему в лицо и назвала его психом, когда он сказал ей, что «существует возможность того, что наши хозяева являются инопланетянами».
Подзаботный Леа, худощавый блондин, лишь только открыв глаза, набросился на нее, повалили на пол и возможно, добился бы своего, окажись сам чуть покрупнее, а Леа — поменьше и послабее. Она сумела вырваться из рук блондина сама, а с дальнейшим ей помог Габриэль. Как ни странно, но она отнеслась к попытке изнасилования вполне терпимо. Была более удивлена, чем рассержена.
Как правило, ничего из того, что вновь пробужденные делали в первые минуты своего Пробуждения, в дальнейшем не вспоминалось и не воспринималось всерьез. Насильника Леа просто держали за руки до тех пор, пока он не прекратил вырываться, не затих и взгляд его не прояснился, пока он не стал обводить многочисленных присутствующих изумленными глазами и пока наконец не начал плакать.
Имя блондина было Врай Ордвэй, и уже через несколько дней после Пробуждения он сошелся с Леа и спал с ней с полного ее согласия.
Еще через два дня Питер Ван Верден и семеро его сообщников одновременно напали на Лилит, схватили ее и держали за руки до тех пор, пока Деррик Вольский выгребал из одной из кладовых бисквиты и пытался проломить заднюю стену. Он бился в стену до тех пор, пока
