Встречающих было трое — сам Петр, его двоюродный брат Николай и восемнадцатилетняя дочка от первого брака Люда. Может быть, поэтому встреча получилась скомканной: обменявшись приветствиями, они все неловко пожали друг другу руки и толпой пошли на пристанционную площадь, где дожидался их зеленый запыленный «Москвич» Николая.
Люда села впереди, рядом с дядей, а Ксения и Петр устроились сзади. Вероятно, встречающие приехали задолго до прибытия Ксениной электрички, потому что машина накалилась на солнце и на сиденьях, покрытых кожзаменителем, трудно было усидеть. Как только дверцы были закрыты, в салоне зависла ужасающая духота, составляющей которой была весьма ощутимая примесь бензина. Впрочем, была надежда, что, как только машина тронется, ветерок выдует эти прелести и ехать может быть даже приятно.
— Пристегнись, коза, — сказал впереди Николай, и Ксения дернулась от неожиданности. Но, поняв, что это обращение адресовано не ей, а девушке, успокоилась.
Петр сидел рядом и молчал, только изредка на нее взглядывая. Ксении вначале было не по себе, но потом она решила, что так даже лучше. Какой смысл разговаривать по дороге, тем более при посторонних, если впереди у них целые выходные? Она покрутила ручку и, опустив стекло, подставила лицо ветру.
— Не дует? — помолчав, заботливо спросил Петр.
— Все замечательно! — почти крикнула она, не отрываясь от свежего потока, который охлаждал ее разгоряченные щеки и безжалостно трепал волосы (по настоянию Александра — русого, почти естественного цвета).
— А то закрыть? — предложил Петр.
Она, отказываясь, помотала головой — ни в коем случае.
Дом был совершенно не похож на то, что придумала себе Ксения. Огромный двухэтажный особняк белого кирпича, с евроокнами и полукруглой застекленной верандой. К веранде вели широкие ступени, выложенные светлой узорчатой плиткой. Ксения долго очищала туфли возле порога, чтобы не испачкать плитку.
— Сюда, — сказал Петр и открыл входную дверь. Веранда была вся пронизана светом. Использовать ее как подсобное помещение было, конечно, глупо, но Ксения подумала, что это — ее точка зрения. Хозяевам, кажется, совершенно не мешали все эти корзины с овощами, рассада в ящиках, лопаты, грабли и длиннющий, свернутый кольцами, поливочный шланг, напоминающий огромную зеленую змею.
— Сюда, — опять сказал Петр и открыл перед ней еще одну дверь.
Они вступили в большую комнату, кажется, это была гостиная. Во всяком случае, приготовление ко встрече одной гостьи здесь шло вовсю. Во-первых, здесь было полно народу. Какие-то тетки носились вокруг стола, уставляя его тарелками со снедью. Тарелок было так много, что их уже некуда было ставить. Все очень обрадовались появлению Ксении, и она видела, что радость эта искренняя. На широких загорелых лицах теток цвели улыбки, и только Люда, дочь Петра, была сдержанна. Но Ксения ее понимала, теткам-то что, а девочка, в случае чего, обзаводилась мачехой. Все мачехи в сказках злые. Ксения улыбнулась.
«Чего-то я не понимаю», — сказала себе Ксения, пытаясь справиться с одеялом, которое было коротковатым, и из-за этого ей приходилось натягивать его то на плечи, то на ноги. Она на самом деле не понимала, что происходит, потому что… не происходило абсолютно ничего. К вечеру у Ксении сложилось стойкое впечатление, что она приехала в гости к дальним родственникам, которые проживают в деревне. Эти родственники организовали пышную встречу, накормили ее всяческими деревенскими деликатесами и отправились по своим хозяйственным делам. Все, включая, Петра, который ради ее приезда мог бы отложить дела и уделить ей хоть какое-то внимание. Но Петр монотонно орудовал граблями в огороде, Ксения постояла возле него около получаса, но даже нормального разговора у них не получилось: «жених» почти все время молчал и только в крайних случаях отделывался короткими, ничего не значащими фразами. Грешным делом ей показалось, что работа, которую выполнял Петр, не была такой уж срочной: ну что, в самом деле, станется с высохшей уже картофельной ботвой за два дня? Она предложила свою помощь, но Петр как-то опасливо отказался. Это ее обидело. Она прошла в дом и от нечего делать пристроилась к бабушке Катерине, которая обрадовалась ее появлению, потому что была охоча до разговоров, а собеседники все до одного «греблись по хозяйству». Старая женщина была бабушкой Петра. Ввиду возраста она уже не хозяйничала во дворе и огороде, но и в доме было полно всякой мелкой работы, за которую постоянно хватались ее старые морщинистые, но еще крепкие руки. Общение с бабушкой Катериной внезапно оказалось для нее выгодным — та сразу же выложила все как есть: с женой Петр прожил всего четыре года, она вила из него веревки, родила Людку, а сама сбежала с заезжим «хахалем». «Газетку» посоветовала почтальонша, Петр долго отказывался, а потом все-таки согласился. А куда он денется?
С бабушкой Катериной было интересно разговаривать. Ксения обрадовалась: хоть одно светлое пятно в этой бестолковой поездке.
— Подождите, я запишу. — В Ксении заговорил журналист. Она достала диктофон и пристроила его поближе к бабушке Катерине.
— А чего, записывай, — разрешила та, оправляя на себе кофту и юбку. — У нас, когда Василь женился, тоже записывали. Потом все кино смотрели. Василь смешной, парикмахер его перед свадьбой спортил. А невеста хороша. А мать ейная — ну, толста корова. Ест много, — сделала вывод она.
— Кино не получится, — объяснила Ксения. — Запишется только ваш голос.
— Ну, пускай голос, — немного расстроившись, согласилась бабушка. И спросила: — Тебе зачем?
— Статью напишу. В газету.
— Ну пиши.
Ксения нажала кнопку, и бабушка Катерина, выпучив светлые старческие глаза, замолчала.
— Вы не бойтесь, — попросила Ксения. — И не обращайте на это, — она указала на диктофон, — никакого внимания. Пусть он себе тут стоит, а вы мне расскажите.
— Так тебе уже рассказывала, — удивилась бабушка Катерина.
— Расскажите еще раз, — терпеливо сказала Ксения. — Только все подробно. Все, что вспомните.
— Ага, — понятливо кивнула головой старуха. — Ну так записывай.
— Записываю. — Ксения поняла, что без наводящего вопроса бабушка Катерина никогда не начнет. — Так какой, вы говорите, был обычай отдавать девушку в вашей местности?
— Хороший обычай, а что ж! — резонно отметила та. И опять замолчала.
— А во сколько замуж выходили? — не сдавалась Ксения.
— Мне еще моя бабушка рассказывала — девушка имела спрос до четырнадцати лет, а потом уже никакой пес к ней не шел, — сообщила старуха. — Да… Сидела она дома и не рыпалась. На танцы уже не пойдешь — старая, а на свадьбу или крестины незамужней идти нельзя было — не полагалось.
— Кошмар, — не выдержала Ксения.
— Не говори, — удрученно поддержала ее бабка. — Если до четырнадцати не посватали — беда. Дома поедом едят, каждый день слезы. Были даже такие, которые топились.
— А как можно выйти замуж, если все время сидеть дома? — поинтересовалась Ксения.
— На Петров день можно было, — сказала бабушка.
— Один раз в год выходить из дома? — ужаснулась Ксения.
— Да ты не поняла, — засмеялась старушка. — В поле можно было, на ярмарку тоже. Скотину пригнать. Все можно было. Но, не дай Господи, на гулянку. Гулять после четырнадцати уже стыдно было. А на Петровку, что ж… Бабушка говорила: «Петровка — день, когда и сухая груша невестится».
— Танцы устраивали? — спросила Ксения. — Сейчас тоже есть. «Для тех, кому за…» — называется.
— Какие танцы! — возмутилась бабушка Катерина. — Один день всего, плясать некогда. Петров день — в начале лета. Считалось, что молодость-весна уже позади и девушка после четырнадцати лет уже встала на летнюю тропу. В Петров день, как только всходило солнце, отец сажал дочку в тачку, а если не было отца, то старший брат или свояк.
— Какую тачку? — изумилась Ксения.
— В хорошую тачку, крепкую. В хозяйстве у каждого была, а как же. Так колеса, а так ручки… — Бабушка Катерина руками обрисовала силуэт такого необычного средства передвижения. — Тачку украшали ветками липы, чтобы, значит, липло к девушке счастье. Колеса, ручки перевязывали цветными лентами. Голову девушке ее мать украшала веночком из васильков.
