люблю старые переулки Арбата.
— Конечно, хочу, — поспешил сказать он.
— А то мы все в помещениях дни проводим, камнем дышим, — пояснила я.
— Я, знаешь, как-то привык…
— Да и я привыкла, поэтому иногда и тянет просто так прогуляться, посмотреть на старые особняки, представить, как люди раньше жили. Я иногда гуляю по старой Москве, вдоль оград с кружевом чугунного литья… А в глубине, за липами, прячется двухэтажный дом, к которому по аллее подъезжали на каретах… а сейчас там, наверное, коммуналки, и водопровод течет…
— Сейчас, наверное, там вовсю идет ремонт, чтобы мог въехать новый хозяин, банкир какой-нибудь, — смеясь, предположил Граф.
— Да, все забываю. А ты, Юра, сухой материалист. Все, едем.
Вечер и впрямь был чудный. Солнце уже село, но верхушки деревьев и верхние этажи высотных домов еще горели золотой эмалью заката, на тротуарах сновали голуби, а в определенных местах, видимо издревле им принадлежащих, группировались и нагло орали вороны. Граф вел меня за руку, изредка поглядывая с таким потерянным выражением, что я не выдержала, сказала с удивлением:
— Как же ты меня так любишь!
— Ты из меня, наверное, Матвея хочешь сделать, — сказал он и, наклонившись, поцеловал меня в висок.
В киоске, попавшемся нам по пути, Граф купил несколько банок пива и с этим грузом, болтавшимся в пластмассовых петлистых ячейках, мы прошли в ближайший скверик и сели на лавочку. Здесь было пусто. К лавочке напротив подбежала маленькая грязная дворняга, мельком обнюхала железную ножку и свернула к нам. Села на песок дорожки, посмотрела на нас сквозь густую нечесаную прядь, оценила и побежала прочь.
— А теперь рассказывай, кто такой Матвей, — решительно сказала я. — Давно хотела узнать, все как- то не получалось.
Граф удивленно посмотрел на меня, увидел, что я и в самом деле готова слушать, и задумался.
— Началось все давно, как раз после моей демобилизации из армии, — нерешительно начал Граф. — Меня тогда после института призвали, и я служил два года офицером, узнал жизнь…
Глава 22
ПРИЕЗД В МОСКВУ
Матвей попал в Москву лет пять назад, сразу после армии. Время было смутное, для многих безрадостное. Народ жил тяжело, трудно, зарплата повсеместно была символическая, да и ту не всегда выплачивали. Безработица, воровство, поборы властей — люди привыкли к подобным трудностям, как привык и Матвей, фактически выросший в этих условиях.
Матвей воспитывался в детском доме в городе Грозном. Имя и фамилию ему общими усилиями дали сотрудники детдома: кто-то был верующим и нарек именем Апостола, а кто-то из шутников снизил пафос имени фамилией Бездомный. Имя — как печать; так или иначе, фамилия роковым образом и в дальнейшем требовала от судьбы соответствия: жил Матвей где придется, да и сам был, кажется, совершенно равнодушен к своему очередному жилью.
Те, кто сталкивались с ним, говорили, что он был среднего роста, голубоглаз, с есенинским светлым чубом, спадающим на лоб, и доброй улыбкой, всегда неожиданно оживляющей его простоватое лицо. После окончания школы Матвея взяли в армию, и он попал в десантные войска. К концу срока службы началась первая чеченская война; он воевал, отличился и был неоднократно представлен к наградам.
Иногда он рассказывал о войне, и тогда слушателей поражало странное несоответствие между сутью рассказов и тем тоном, каким Матвей их излагал. Рисуя невозможные жестокости, свидетелем и участником которых он был, Матвей словно бы не понимал нравственной подоплеки происходящего. Для него поесть, выпить воды, лечь в засаду, пролежать в стылой грязи без еды и питья несколько суток, ворваться в село и бесшумно вырезать штыком-ножом семьи воюющих против федеральных войск чеченцев — все было набором однотипных вещей, в совокупности называемых войной. «Да и они за полмотка тесьмы убивали русских женщин и детей. А мы ведь действовали по тактической необходимости», — говорил он, с недоумением моргая светлыми, словно июльское небо, глазами.
Попав в Москву, где у него были лишь армейские приятели, да и то связи не очень надежные, Матвей некоторое время просто шатался по столице, испытывая сложные чувства какого-то возбуждения и придавленности.
Бродя по широким проспектам и шатким кривым улочкам, приглядываясь к серым окнам и грязным фасадам домов, глядя на кортежи «Мерседесов» с сиренами и мигалками на крышах, на толстых и важных «милиционеров», увешанных короткими автоматами, заглядывая в лица прохожих — озабоченных, с мутными от забот глазами, — Матвей чувствовал, что и его затягивает этот новый столичный мир, совсем оторванный от привычной ему реальности.
Москва в то время жила невозможной, пресыщенной, ночной жизнью. Вместе с темнотой оживали дремавшие доселе призраки — сумасшедшие, сладострастные, до конца еще не верящие в победу новой реальности и спешащие испить чужой кровушки до сытого икания. Куда ни попадал отточенный ночным голодным видением взгляд, всюду неистово вертелись рулетки на зеленых столах, легко постукивали фишки, звенела музыка, чавкали рты, плясали опьяненные колдовством и вседозволенностью фигуры. В Кремле толпились, оттирая друг дружку жирными плечами, новые придворные, спеша показать себя, предстать перед всевидящими очами всесильного и вечно пьяного владыки Руси. Спешно, как из воздуха, создавались грандиозные предприятия. Вырастали, точно по бесовской воле, сияющие зеркальным стеклом банки, казино, невозможные прежде кабаки, где вместе с шампанским текли реки валюты, перетекая из карманов в карманы. Сенаторы, бизнесмены, вспомнившие о благородных предках дворяне, вмиг разбогатевшие спекулянты — все одурманивались вином, наркотиками, голыми женщинами и мечтами. Все было доступно, все было создано для каждого — оставалось только протянуть руку, если не ленив и готов рисковать.
Матвей устроился работать охранником в небольшой публичный притон, организованный на частной квартире. Сам жил у одной старушки, снимал комнату за сто баксов в месяц, и пока не желал ничего лучшего. Через сутки на третьи была его смена, и тогда ночью ему приходилось оставаться дежурить на работе. Это было необременительно, потому что охранник чаще всего мог спать по ночам на каком-нибудь свободном диване. А в пустые ночи, когда клиентов было мало, можно было уговорить одну из девушек разделить с ним ложе. Матвей, однако, этим не злоупотреблял.
Вскоре оказалось, что девушкам Матвей нравится. И «мамочка» — двадцатисемилетняя Лиля, несколько лет назад приехавшая из Сухуми в Москву на заработки и за это время выросшая до бригадира, Матвея тоже заметно отличала.
Хозяин блатной квартиры, а также организатор этого публичного заведения, с ног до головы татуированный уголовник Сом, даже предлагал Матвею работать сутенером. Тот отказался, потому как специфика подобной работы его отвращала; что там ни говори, но женщин он любил и обращаться с ними как с товаром ему претило.
Глава 23
СВЕТА
В тот день он открыл глаза и долго смотрел на незнакомый узор синеватых обоев перед глазами. «Где я и что со мной?» — думал он, еще до конца не проснувшись. За спиной кто-то сонно сопел. В поле зрения возник таракан — бодрое голенастое животное с одним почти белым надкрыльем, — сделал быстрый бросок куда-то вниз и исчез. Кольнуло в голове, и вместе с болью кое-что стало припоминаться. Он повернулся; рядом спала Аня — добродушная толстушка из Молдавии. В голове еще раз болезненно отозвалось — вчера он явно перебрал.
Он перелез через Аню, которая что-то пробормотала, явно обращаясь к Матвею, но к тому, который ей продолжал сниться. Мелкие черты лица ее разгладились, стали чертами ребенка, и этот ее детский вид странно не соответствовал выглядывавшей из-под простыни большой белой женской груди, на которой отпечатался узор от смятой постели.
Матвей побрел в ванную, но та оказалась занятой: за дверью шумел душ и доносилось пение. Повернул в туалет. Долго мочился в покрытый ржавыми потеками унитаз. Зеленые стены после скорого ремонта кое- где вздулись пузырями, угол побеленного потолка потемнел от протечки.
