заржавевших запоров и постигая мощь, которая утвердила их здесь.
Внезапно он шагнул вниз, во тьму. Ступени, скрытые мнимым образом опаленной земли, вели куда-то вглубь. Огонь его факела заколыхался и стал угасать – и тут Моргон понял, что за сила вступила сейчас в действие. Он сохранил свое пламя, ясное и ровное, подпитав его огнем из глубин своего разума.
Истертые каменные ступени, крутые и скользкие, вели вниз по узкому подземному ходу. Постепенно они делались все более плоскими, затем и вовсе пропали, и пустое, непроницаемое лицо тьмы поднялось позади тени Моргона, оттуда снова понесло гнилой древесиной и сырым камнем. Моргон дал своему факелу разгореться ярче; но тот был слишком слаб для здешних масштабов, для здешней сырости и мрака. Прохлада, подобная той, что бывает по ночам в горах, пронизала его. Ворона снова хрипло каркнула, и Моргон почувствовал, что она начала оборачиваться женщиной. Он покачал головой. Птица затихла.
В то время как Моргон пытался разжечь огонь поярче, ища, где находятся границы темной пещеры, что-то постороннее начало просачиваться в его мысли. Он учуял поблизости силу, не имеющую ничего общего с огромным подземельем, и озадаченно подумал, а не является ли наваждением и сама пещера.
Осторожно вдохнув, он задержал воздух в легких. Ему пришло в голову лишь одно предположение – парадокс волшебства. Либо принять его, либо повернуться и бежать.
Он уронил факел и дал ему угаснуть. Моргон не знал, сколько он простоял в полной темноте, безрезультатно пытаясь бороться с нею, но чем сильнее он тщился что-то увидеть, тем явственнее сознавал, насколько слеп. Наконец Моргон поднял руки и соединил их перед глазами. Снова его начала бить дрожь; тьма сгустилась над ним, как будто огромное могущественное, неизвестное ему создание. Но уйти он уже не мог. Моргон стоял – молча, упрямо, надеясь на чью-либо помощь.
– Ночь, – сказал рядом с ним неведомый голос, – это не время, когда ждут зари. Это такая же стихия, как ветер и огонь. Тьма – наше королевство; она подвластна своим законам, и многое живое обитает в ней. Ты пытаешься отделить от нее свой разум. Пустое. Прими законы тьмы.
– Не могу. – Моргон уронил руки, сжал кулаки и ждал, замерев на месте.
– Попробуй.
Кулаки его сжались еще сильнее, пот застилал глаза.
– Я могу биться с Основателем, но так и не научился у него побеждать тьму.
– Ты одолел мое наваждение, словно его и не было вовсе. – Голос был спокоен, но выразителен. – А я удерживал его из последних сил. Только двое других могли бы с ним справиться. И ты – сильнее каждого из них. Звездоносец, я Ифф. – Затем он произнес свое полное имя: последовательность резких слогов с неуловимой певучей интонацией. – Ты освободил меня из-под власти Основателя, и я стану служить тебе до конца своих дней. Ты видишь меня?
– Нет, – прошептал Моргон. – Покажись.
Внезапно его окружили звезды факельных огней, поддерживавших высокий светящийся свод. Ощущение безграничности пропало. Мягкое, бессловесное осознание чего-то не вполне подлинного, подобное навязчивому, но полузабытому воспоминанию, было очень сильным. Затем он увидел мертвую голову. За ней – другую. И вокруг них – тщательно разобранные кости. Помещение, в котором он находился, оказалось круглым, со множеством глубоких борозд на земляных стенах. Волосы Моргона поднялись дыбом. Он стоял в тайном склепе, вырытом под прославленной школой, и вторгся он туда в час, когда последние из волшебников Лунголда хоронили своих мертвых.
Он немедленно узнал Нун – высокую и худую, с длинными седыми волосами и проницательным, угловатым лицом. Она курила трубочку, украшенную самоцветами; глаза ее, изучавшие его с некоторым смешением удивления и беспокойства, были немногим темнее дыма. Позади нее в свете факелов стоял огромного роста сухощавый волшебник. Его широкое, изящно вылепленное лицо было покрыто шрамами, точно у древних королей. В седых волосах мелькало серебро и золото; глаза же были живые, и в них плясали синие огоньки. Он смотрел на Моргона из прошлого, как если бы три звезды вспыхнули на миг перед ним во тьме позабытых столетий. Рядом, у одной из глубоких расселин в стене, преклонил колени темноглазый волшебник с лицом хищной птицы. Он казался грозным, не способным даже улыбнуться, но вот Моргон повстречался с ним взглядом и увидел слабую улыбку, словно по поводу чего-то несообразного. Чуть поодаль от него стоял длинный и хрупкий чародей с голосом кэйтнардского Мастера. Лицо – изнуренное, аскетическое. Он шагнул вперед, и Моргон ощутил в его тощем теле неожиданную силу.
– Ифф? – спросил он не очень уверенно.
– Да. – Рука чародея очень мягко скользнула на плечо Моргона и сняла с него ворону. Моргон внезапно подумал о книгах с изображениями полевых цветов на изящных полях, которые привезла в Кэйтнард Моргол Херунская.
– Ты мудрец, который любит все живое.
Чародей оторвал взгляд от вороны, его спокойное лицо от внезапно нахлынувшего на него изумления обнаружило ранимость волшебника. Ворона таинственно смотрела на него, не шевеля ни единым перышком. Волшебник с лицом ястреба сунул в расселину череп, который до этого держал в руках, и пересек склеп.
– Не так уж давно мы отослали ворону, весьма похожую на эту, домой, в Ануйн.
Глаза его были одновременно страстными и терпеливыми.
– Рэдерле! – воскликнула Нун. Голос ее и напоминал, и не напоминал о временах, когда она пасла хедских свиней. – Что ты здесь делаешь?!
Ифф был ошеломлен не меньше, чем Нун. Он посадил ворону обратно на плечо Моргона и сказал ей:
– Прошу меня простить. – И добавил, обращаясь к Моргону: – Это твоя жена?
– Нет. Она отказалась вступить со мной в брак. И вернуться домой тоже отказалась. Но она способна о себе позаботиться.
– И ей не страшен Гистеслухлом?
На миг ястребиные глаза встретились с вороньими. Затем ворона суетливо переступила лапами и покрепче вцепилась когтями в плечо Моргона. Ему вдруг захотелось укрыть птицу под рубахой, у самого
