блеснула рыбка. Он ударил лапой и промахнулся. И тут шум, улавливаемый медвежьим слухом, зазвучал, как вразумительная речь. Медведь встал на задние лапы, мотая головой из стороны в сторону, и оскалил зубы – он словно учуял возникающие вокруг него создания, теснящие его прочь от Исига. Что-то вырастало в нем, он дал себе волю: глубокий, недовольный рев сотряс тишину и вернулся, отразившись от холмов и каменных пиков. Тогда, приняв вид ястреба, он золотой стрелой прочертил небо вперед и вверх, пока глухая чаща не раскинулась под ним – сизая и размытая, и устремился к горе Исиг.
Сорвавшись с верхушек деревьев, преследователи бросились за ним. Некоторое время он заметно опережал их, несясь со слепящей глаза скоростью к далекой зеленой горе. Но, когда солнце село, враги начали настигать ястреба. Облику их не было названия. Их крылья взяли золото и багрянец у заката, глаза и когти были из пламени, острые клювы – белые, словно кость. Они окружили его, налетели, принялись бить и рвать, пока крылья его не истрепались, а грудь не покрылась пятнами крови. Моргон уже еле держался в воздухе, а враги опять набросились на него, ослепляя взмахами жестких крыльев, пока он не издал пронзительный горестный крик и не повернул прочь от Исига.
Всю ночь он летел под их горящими взглядами, а на заре увидел все выше встающую прямо перед ним гору Эрленстар. Тогда Моргон принял свой истинный образ, прямо в воздухе – и стал падать. Воздух рывками выходил.
Что-то взорвалось в его голове, прежде чем Моргон коснулся земли, и он провалился во тьму.
Он пришел в себя в такой же абсолютной темноте. Пахло сырым камнем, издали раздавался чуть слышный звук капель, падающих непрерывно и мерно. Внезапно он узнал это место, и пальцы его сжались в кулаки. Он лежал на спине, на холодном голом камне. Каждая косточка ныла, кожа была в отметинах вражьих когтей. Горное безмолвие сидело у него на груди, словно мара-душительница. Мускулы Моргона напряглись, и он прислушался, лихорадочно, вслепую, ожидая голоса, который так и не прозвучал, в то время как воспоминания, точно огромные медлительные звери, расхаживали, как ему казалось, прямо по его телу.
Он начал постигать разумом темноту, чувствуя, что тело его вот-вот растворится в ней без остатка. Сел, пораженный ужасом, с расширенными глазами, устремленными в ничто. Откуда-то из беззвездной ночи своих мыслей он извлек воспоминание о свете и огне и зажег крохотный огонек на ладони. Живой волшебный фонарик этот осветил обширную каменную пещеру, стены которой поднимались вокруг, – темницу, где провел он самый невыносимый год своей жизни.
Губы его приоткрылись, слово закупорило горло, точно самоцвет. Огонек отсвечивал от обледенелых стен – пламенем, золотом, синевой небес, перемежающейся с разметанными ветром серебряными прядями, как перемежается ночь россыпями звезд. Внутренности горы были из камня городов Властелинов Земли, и он видел смерзшиеся трещины там, где вырубались прежде каменные блоки.
Моргон медленно встал. Отражение его лица смотрело с граней и клинышков, окрашенных под самоцветы. Темница оказалась огромной – Моргон питал пламя, пока оно не взлетело над его головой, но по-прежнему не видел ничего, кроме тьмы под сводами, тьмы, опутанной мерцающей сетью чистого золота.
Вода, непрерывный и неизменный голос которой он слышал, выплакала алмазно-белый желоб в гладкой стене, капая вниз, на дно. Он переместил свой огонь – отсветы упали в озеро, такое тихое, что оно казалось вырезанным из мрака. Берега были тоже из камня, дальняя стена, огибавшая его, сверкала, словно иней.
Он встал на колени и коснулся воды, неожиданно подумав о винтовой лестнице Башни Ветров. Горло его стеснилось, горя от жажды. Он склонился над озером, черпая воду свободной рукой, сделал несколько глотков и подавился – вода была горькой, негодной для питья.
– Моргон.
Каждая мышца его превратилась в камень. Он развернулся на корточках и встретился взглядом с Гистеслухломом.
Взгляд чародея был затравленным, над ним довлела чуждая ему сила. Ровно столько успел рассмотреть Моргон, пока мрак не поглотил пламя в его руке, снова сделав его слепым.
– Значит, – прошептал он, – Основатель сам скован.
Он бесшумно встал, пытаясь в то же время вступить в осколок зари за разбитыми дверями в тронном зале Высшего, и вместо этого переступил через край пропасти, потерял равновесие, вскрикнул и упал в бездну. А затем приземлился на берегу озера, приникнув к камням у ног Гистеслухлома.
Моргон лежал неподвижно, пытаясь сообразить, что делать дальше. Уловил сознание летучей мыши, спрятавшейся в укромном углу, но чародей вцепился в него прежде, чем он успел изменить облик.
– Отсюда нет выхода.
Голос чародея изменился – теперь он был медленным и тихим, как будто его обладатель вслушивался, ища иной голос или отдаленный и тревожный ритм прилива.
– Звездоносец, ты не применишь здесь свою мощь. Ты ничего не будешь делать, только ждать.
– Ждать, – прошептал Моргон. – Чего? Смерти? – И умолк. Слово это, подрагивая, колебалось в его сознании меж двумя значениями. – На этот раз нигде не играет арфа, чтобы поддержать мою жизнь. – Он поднял голову, напряженно всматриваясь в темноту. – Или ты ожидаешь Высшего? Можно прождать, пока я не стану камнем, как дети Властелинов Земли, прежде чем Высший хотя бы вспомнит обо мне.
– Сомневаюсь.
– Ты? Да ты едва существуешь. У тебя больше нет способности сомневаться. Даже у призраков Ана больше воли, чем у тебя. Я не могу даже сказать, мертв ты или жив глубокой тайной жизнью, которая теплилась в волшебниках под твоей властью. – Он слегка запнулся. – Я мог бы за тебя биться. Я даже это сделал бы ради свободы.
Он нырнул в загадочный разум, чтобы отыскать имя, которое должно там быть, но оно в очередной раз ускользнуло. Он стал прорываться через валы могучего прилива, пока разум волшебника не вынес его обратно на берег его собственного “я”. Моргон хватал воздух ртом, словно разучился дышать, и услышал наконец голос чародея, удаляющийся во тьме.
– Для тебя нет слова, выводящего на свободу.
Моргон немного поспал, пытаясь восстановить силы. Ему снилась вода. Нестерпимая жажда заставила его проснуться; он чутьем нашел воду и снова попытался напиться. И снова выплюнул, не глотая, упав на