побрел сквозь дождь и льдистые туманы к горам, окаймляющим северные пустоши. Моргон сохранил свой привычный облик, идя через горы, хотя дожди в высокогорье шли порой пополам со снегом и скалы под его руками, когда он карабкался вверх, были больше похожи на лед, чем на камень.
Первые несколько дней жизнь его висела на краю бездны, хотя едва ли он это осознавал. Вдруг он замечал, что ест, хотя и не помнил, как убил добычу, или просыпался на заре в сухой пещере и не помнил, как отыскал ее. Постепенно, по мере того как он догадался о своем нежелании использовать тайную мощь, он принялся подумывать о собственном выживании.
Добыв несколько горных баранов, он отволок их в пещеру и освежевал. Некоторое время он жил там, в пещере, питаясь бараниной, пока выделывал шкуры. Заточив баранье ребро, он пробил в них отверстия, сшил обрывками старой рубахи и изготовил для себя большой косматый плащ с капюшоном и утеплил сапоги мехом. Когда все было готово, он оделся и двинулся дальше, вниз по северной тропе до перевала – к пустошам.
В этой пустынной стране почти не шло дождей, только свирепо кусались ветра и на восходе солнца морозы превращали однообразную плоскую землю в огненную. Он шествовал как призрак, убивая дичь, когда испытывал голод, и ночуя под открытым небом, ибо редко чувствовал холод, так как его тело без его ведома настроилось в лад с ветрами.
Однажды Моргон заметил, что не идет больше поперек небесного пути солнца; он свернул на восток и побрел навстречу солнцу. В отдалении виднелись предгорья, сбегающие к горе Хмурой, крутой, суровой, синевато-серой вершине. Но она была так далеко, что он не был уверен, что правильно определил ее название. Моргон шел в разгаре осени и не слышал ничего, кроме ветра. Однажды ночью, когда он сидел у костра, смутно ощущая, как ветра побуждают его преобразиться, он опустил взгляд и неожиданно для самого себя увидел, что держит в руках звездную арфу.
Он не мог вспомнить, как доставал ее из-за спины, сидел и тупо смотрел на нее, наблюдая за безмолвным бегом огня по струнам. Немного погодя он устроился поудобнее и положил инструмент на колени. Пальцы его заскользили по струнам наугад и почти неслышно, следуя грубой и дикой песне ветра. Больше он не чувствовал побуждения двигаться и остался в этом уединенном месте, где всего-то и было что несколько камней, искривленный куст да трещина в суровой земле, откуда выплескивался ручей, который в нескольких шагах снова скрывался под старыми обветренными камнями.
Моргон покидал свое убежище только для охоты; он всегда находил дорогу обратно, словно по эху своей арфы. Он играл на ней в лад с ветрами, которые неслись неизвестно куда с рассвета до ночи и с ночи до утра, – играл иногда только на самой высокой струне, когда слышался тонкий, упругий, воющий восточный ветер; иногда – на всех струнах и по самой низкой ударял в ответ на гул ветра северного.
Иногда, оторвав взгляд от арфы, он замечал слушающего его зайца-беляка или перехватывал взгляд белого сокола. Но, по мере того как близилась к концу осень, животные уходили в горы на поиски пищи и приюта. И теперь он играл один, загадочный мохнатый безымянный зверь, издававший звуки не глоткой, а руками. Тело его обточили суровые ветра, разум его дремал, подобно этому пустынному краю, давшему ему приют. Неизвестно, как долго еще он прожил бы здесь, но однажды ночью, взглянув, как порыв ветра взметнул пламя его костра, он увидел Рэдерле.
Она была укутана в богатые серебристые меха, волосы, вылетевшие из-под капюшона, трепетали в темноте, подобно языку пламени. Моргон замер, руки его словно примерзли к струнам. Девушка встала на колени у огня, и теперь он увидел ее лицо яснее – усталое, по-зимнему бледное, выточенное прекрасным и неизменным. Он подумал, не грезы ли это, вроде того лица, что возникло меж его ладоней в озерной воде, и тут увидел, что Рэдерле дрожит. Она стянула перчатки и ладонями успокоила разметываемое ветром пламя костра. Мало-помалу он вспомнил, как давно они в последний раз говорили.
– Лунголд, – прошептал он.
Это слово показалось бессмысленным в шуме северной бури. Но она явилась из мира людей, чтобы найти Моргона здесь, и он протянул руку над костром, протянул и приложил к лицу девушки. Она смотрела на него молча, подтянув колени и пригнувшись, кутаясь в свои меха, чтобы защитить себя от ветра.
– Я услышала твою арфу, – тихо сказала она. Моргон беззвучно провел пальцами по струнам.
– Я обещал тебе, что буду играть... Голос его прозвучал так, как будто заржавел от долгого бездействия, холода и сырости.
– Где ты была? Ты следовала за мной по Задворкам Мира, ты была со мной в горе Эрленстар, а затем – исчезла...
Она продолжала молчать, Моргон даже усомнился, ответит ли она ему, хочет ли она отвечать...
– Я не исчезла. Ты исчез. – Внезапно голос ее задрожал. – С лица Обитаемого Мира. Волшебники искали тебя повсюду. И оборот... Меняющие Обличья. И я. Я думала: что мне делать, если тебя уже нет в живых? Но вот ты сидишь, играя на ветру, который может прохватить, а тебе даже не зябко.
Он молчал. Арфа, которая пела вместе с ветром, внезапно стала жгуче-холодной под его пальцами. Он поставил ее наземь рядом с собой.
– Как ты меня нашла?
– Я долго искала тебя. Во всяком образе, о каком только могла подумать. Так я размышляла – не среди туров ли ты? Я пошла к Хару и попросила его научить меня оборачиваться турицей. Он было начал, но, едва коснувшись моего разума, прекратил и сказал мне, что не думает, что меня нужно учить. Мне пришлось все объяснить ему. Тогда он заставил меня рассказать обо всем, что произошло в горе Эрленстар. Он ничего не сказал, кроме того, что ты обязательно найдешься. Наконец он повел меня за Хмурую гору к турьим стадам. И, пока я странствовала с ним, я начала слышать твою арфу у кромки своего разума, у кромки ветров... Моргон, если я смогла тебя найти, смогут и другие. Ты пришел сюда, чтобы научиться играть на арфе? Или ты просто бежал?
– Просто бежал.
– Ну, и ты... Ты собираешься возвращаться назад?
– Для чего?
Она хранила молчание. Огонь неистово трещал перед ней, повинуясь изменчивому ветру. Рэдерле опять утихомирила его, не сводя глаз с лица Моргона. Внезапно она подсела к нему и стиснула его в объятиях, зарывшись лицом в косматый мех плаща.
– Наверное, я могла бы приучиться жить в здешнем краю, – прошептала она. – Здесь так холодно и ничего не растет... Но ветра и голос твоей арфы прекрасны.
