— Заткни пасть, скотина! — взвился Уильямс. — Или одолжить у тебя отвертку да вставить пару шурупов в одно место?
Человек тридцать отложили инструменты и последовали за Иватой, который медленно направился к посетителям. Он остановился в двух шагах и бросил Уильямсу:
— Адмирал запретил… обмен любезностями.
— Пусть тебя это не смущает! — Уильямс махнул на открытое пространство между самолетами. — У нас есть проблемы, так давай разрешим их, не откладывая. К едрене фене уставы и различия в чинах! — Он коснулся двух золотых нашивок на кителе. — Но могу и снять!
Брент предупреждающе положил руку на локоть Уильямса, но и сам уже чувствовал закипающий в крови жар.
— Вот что, подполковник, насчет нас с вами адмирал Фудзита указаний не давал. Если вам необходимо доказать свое мужество, милости прошу!
— Я привык сам за себя драться! — рассвирепел Уильямс.
— Кто спорит? — откликнулся Брент. — Я буду драться не за вас, а за себя.
— Вызов принят! — усмехнулся Ивата. — Посмотрим вас в деле. Пока вы показали только храбрый язык. — Он размахивал отверткой прямо перед носом Брента.
Толпа придвинулась ближе. Брент оценивающе взглянул на стальную отвертку.
— Неужели доблестный самурай так боится безоружного американца?
Ивата засмеялся и сделал еще шаг вперед.
— Эй, ублюдок, брось отвертку! — крикнул Уильямс и потянулся за валяющимся на палубе гаечным ключом. — Не то я тебе вот этим мозги вышибу!
Воздух снова огласился смехом Иваты.
— Мне хватит кулаков. — Он отшвырнул отвертку, загрохотавшую по стальному настилу, и принял стойку на полусогнутых. Желтоватые зубы обнажились в презрительной ухмылке. — Будем драться по- американски — не убивать же адмиральского любимца!
— Ну спасибо! — в тон ему ответил Брент. — А я было со страху чуть в штаны не наложил.
Уильямс загоготал, взявшись за бока. Мэйфилд растерянно переводил глаза с Брента на Ивату.
— До окончания схватки отставим различие в чинах, — объявил подполковник. — Здесь мы равны.
Матросы загомонили, ожидая изощренного удовольствия.
— Вы что, рехнулись?! — прокатился по ангарной палубе вопль агента ЦРУ. — Прекратите немедленно! Это переходит всякие границы!.
Но никто и не подумал ему ответить. Уильямс только неодобрительно покосился с видом человека, не раз переступавшего роковую черту, откуда не поворачивают вспять. Поняв, что его крики — глас вопиющего в пустыне, Мэйфилд так и застыл с разинутым ртом.
Ивата сделал первый выпад. Брент ожидал града кулаков, но вместо этого командир эскадрильи отпрыгнул вбок и выбросил левую ногу по направлению к его гениталиям.
Повинуясь инстинкту, Брент молниеносно повернулся боком и защитил уязвимое место. Удар пришелся в бедро.
— Сука! Это не по-американски! — взревел Уильямс и тоже метнулся к Ивате.
— Назад, Реджи! — крикнул Брент. — Я сам!
От удара у Брента из глаз посыпались искры и нога онемела до колена. Японец оказался слева. Опираясь на здоровую ногу, Брент провел апперкот с правой, вложив в него всю свою двухсотдвадцатифунтовую силищу. Ивата пошатнулся и упал на подставленные руки механиков, которые снова вытолкнули его на ринг. Он согнул в коленях широко расставленные ноги.
Началась настоящая потасовка; в воздухе мелькали здоровенные кулаки. Брент отступал, уже не замечая боли в бедре и ловко парируя удары. Один все же обошел подставленное плечо и задел по виску. Перед глазами словно бы резко захлопнули дверь; поле зрения сразу сузилось, от сетчатки отражались огненные вспышки. Другой угодил в челюсть, и рот наполнился металлическим привкусом крови. Брент продолжал увертываться, выжидая удобный момент.
Ивата неверно истолковал его тактику. Почуяв победу, он ринулся вперед, как разъяренный бык. Одно неверное движение — и он подставился противнику. Брент спружинил на пятках и заехал японцу кулаком в лицо. Фонтаном брызнули кровь и слюна. Командир эскадрильи застыл, будто наткнувшись на каменную стену. Рот заалел, как после горсти съеденных вишен.
В попытке нанести ответный удар Ивата еще больше открылся; кулаки Брента вонзались ему под ребра и в солнечное сплетение. Задыхаясь так, словно палач затягивал у него на шее гарроту, он ронял кровь на зеленую робу. Однако пока не собирался покидать поле боя.
— Убей сукина сына! — вопил Уильямс.
— Прекратите! Прекратите! — кричал Мэйфилд.
А Брента уже раззадорил запах крови. Неудержимая ярость обожгла все его существо; казалось, кровожадный зверь вспрыгнул сзади, когтит ему спину и рычит. Как ни странно, в этом рыке Брент признал собственный голос. В душе осталось одно-единственное желание — стереть врага с лица земли.
Благодаря хорошей физической подготовке Ивата быстро пришел в чувство. Он дрался с отчаянным упорством, молотил соперника под ребра, силился разодрать ему рот. От мощного удара по скуле у Брента едва не треснула челюсть. Рот вновь наполнился кровью. Он выплюнул сгустки, точно свернувшийся вишневый сок. Еще один удар в челюсть — и Брент чуть не откусил себе язык. К черту правила бокса — он тоже стал пользоваться запрещенными приемами. Внезапно переложив вес на правую ногу и оттолкнувшись, почувствовал, как заломило костяшки пальцев, треснувшиеся в мощный подбородок летчика. Потом его кулак обрушился на плоский нос Иваты. Тот отшатнулся и принял еще один удар в челюсть.
Ноги японца подгибались; он упрямо тряс головой, видимо, разгоняя застилающий глаза кровавый туман. Кулаки еще были сжаты, но не поднимались выше пояса. Дыхание со свистом вырывалось из груди. Он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы удержаться на ногах. Схватился было за Брента, но споткнулся об отвертку. Оба упали и сплелись в тесном объятии. Они катались по стальной палубе, работали кулаками, плевали кровью друг другу в лицо. Азартная толпа следовала за ними, подзадоривая громкими выкриками. Одной рукой Брент придавил кисть Иваты к палубе, а другой вслепую наносил удары — в глаза, в нос, в рот, — пачкая руку кровью, слюной, царапая об осколки зубов.
— Хватит! Хватит! — звенело где-то вдали; к голосу Мэйфилда присоединились и крики Уильямса.
Но его ничто уже не могло остановить. Зверь нацелил зубы на яремную жилу. В конце концов крепкие руки оттащили его, подняли.
Ивата лежал на спине; кровь текла у него изо рта, из носа, из ушей. Глаза закрыты, но будто кто-то их надул изнутри; губы напоминают кровяную колбасу.
— Пустите, черт вас дери, я его прикончу! — вопил Брент, стряхивая с себя чужие руки.
— Хватит! — кричал ему в ухо Уильямс. — Хватит, я сказал!
— Звери! Бог мой, звери! — твердил Мэйфилд.
Брент все рвался к поверженному врагу, но его скрутили и силой затолкнули в подъемник.
Ярость еще не улеглась, когда он в сопровождении Уильямса и Мэйфилда предстал перед Фудзитой. Старик говорил с кем-то по телефону. Наконец положил трубку и поднял глаза.
— Подполковник Такуя Ивата в лазарете. Главный санитар Хорикоси докладывает, что у него перелом носа, трещина на скуле, множественные ушибы, главным образом в области лица, и, возможно, три сломанных ребра. — Старик повел плечами. — Когда это кончится, лейтенант?
— Вы несправедливы! — выпалил Уильямс, в котором гнев пересилил чинопочитание. — Ивата его спровоцировал. И первый применил запрещенный прием.
— Это правда, — подтвердил Мэйфилд. — Я тоже видел, адмирал.
Подняв руки, Фудзита заставил обоих замолчать.
— Дело не в этом. Я сейчас не виновника ищу.
Сотрудник ЦРУ и командир подлодки изумленно переглянулись.
