Не знаю, от чего журналисты тебе не присылают своих непотребностей. Верно ждут от тебя послания. Каченовский вс хлопочет о Кавказск.<ом> Пл.<еннике>, а его бедного уж нет и в лавках.
Вяземский болен - и не на шутку. Говорят, что трудно поднять его. А Булгарин так, слава богу, жирнее день ото дня.
О, провидение! Роптать я не дерзаю;
Но...
141. Л. С. Пушкину. Конец февраля - начало марта 1825 г. Михайловское.
Я было послал это в С.<ын> О.<течества>, да кажется журнал сей противу меня восстанет, судя по сухому объявлению Пчелы. В таком случае мне не годится там явиться, как даннику атамана Греча и есаула Булг<арина>. Дарю отрывки тебе: печатай, где хочешь.
142. А. А. Бестужев - Пушкину. 9 марта 1825 г. Петербург.
9. Марта. 1825.
Долго не отвечал я тебе, любезный Пушкин, не вини: был занят механикою издания Полярной. Она кончается (т. е. оживает), и я дышу свободнее и приступаю вновь к литературным спорам. Поговорим об Онегине.
Ты очень искусно отбиваешь возражения на счет предмета - но я не убежден в том, будто велика заслуга оплодотворить тощее поле предмета, хотя и соглашаюсь, что тут надобно много искуства и труда. Чудно привить яблоки к сосне - но это бывает, это дивит, а вс -таки яблоки пахнут смолою. Трудно попасть горошинкой в ушко иглы, но ты знаешь награду, которую назначил за это Филипп! Между тем как убить в высоте орла, надобно и много искуства и хорошее ружье. Ружье - талант, птица - предмет [и] - для чего ж тебе из пушки стрелять в бабочку? - Ты говоришь, что многие гении занимались этим - я и не спорю, но если они ставили это искуство выше изящной, высокой поэзии - то верно шутя [и] слово Буало, будто хороший куплетец лучше иной поэмы, нигде уже ныне не находит верующих, ибо Рубан, бесталанный Рубан написал несколько хороших стихов, но читаемую поэму напишет не всякой Проговориться не значит говорить, блеснуть можно и не горя. Чем выше предмет, тем более надобно силы, чтобы объять его - его постичь, его одушевить. Иначе ты покажешься мошкою на пирамиде - муравьем, который силится поднять яйцо орла. - Одним словом как бы ни был велик и богат предмет стихотворения - он станет таким только в руках гения. Сладок сок кокоса, но для того, чтоб извлечь его, потребна не ребяческая сила. В доказательство тому приведу и пример: что может быть поэтичественнее Петра? И кто написал его сносно? Нет, Пушкин, нет, никогда не соглашусь, что поэма заключается в предмете, а не в исполнении! - Что свет можно описывать в поэтических формах - это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов? поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты ? - Я вижу франта, который дутой. и телом предан моде - вижу человека, которых тысячи встречаю на яву, ибо самая холодность и мизантропия и странность теперь в числе туалетных приборов. Конечно многие картины прелестны, - но они не полны, ты схватил петербургской свет, но не проник в него. Прочти Бейрона; он, не знавши н ашего Петербурга, описал его схоже - там, где касалось до глубокого познания людей. У него даже притворное (11) пустословие скрывает в себе замечания философские, а про сатиру и говорить нечего. Я не знаю человека, который бы лучше его, портретнее его очеркивал характеры, схватывал в них новые проблески страстей и страстишек. И как зла, и как свежа его сатира! Не думай однакож, что мне не нравится твой Онегин, напротив. Вся ее мечтательная часть прелестна, но в этой части я не вижу уже Онегина, а только тебя. Не отсоветываю даже писать в этом роде, ибо он должен нравиться массе публики, - но желал бы только, чтоб ты разуверился в превосходстве его над другими. Впрочем мое мнение не аксиома, но я невольно отдаю преимущество тому, что колеблет душу, что ее возвышает, что трогает русское сердце: а мало ли таких предметов - и они ждут тебя! Стоит ли вырезывать изображения из яблочного семячка, подобно браминам индейским, когда у тебя, в руке резец Праксителя? Страсти и время не возвращаются - а мы не вечны!!! - Озираясь назад, вижу мое письмо, испещренное сравнениями - извини эту глинкинскую страсть, которая порой мне припадает. Извини мою искренность, я солдат и говорю прямо, в ком вижу прямое дарование. Ты великой льстец на счет Рылеева, и (12) так же справедлив, сравнивая себя с Баратынским в элегиях, как говоря, что бросишь писать от [него] первого поэмы - унижение паче гордости. Я напротив скажу, что, кроме поэм, тебе ничего писать не должно. Только избави боже от эпопеи. Это богатый памятник словесности - но надгробный. Мы не греки и не римляне, и для нас другие сказки надобны.
О здешних новостях словесных и бессловесных не многое можно сказать. Они очень не длинны по [содержанию] объему, но весьма, по скуке. Скажу только, что Козлов написал Чернеца и говорят недурно. У него есть искры чувства, но ливрея поэзии по нем еще не обносилась, и не дай бог судить о Бейроне по его переводам: это лорд в Жуковского пудре. Н. Языков точно имеет весь запас поэзии: чувства и охоту учиться, но пребывание его на родине не много дало полету воображению. Пьэсы в П.<олярной> З.<везде> только что отзываются прежними его произведениями. Что же касается до Бар<атынско>го - я перестал веровать в его талант. Он исфранцузился вовсе. Его Эдда есть отпечаток ничтожности, и по предмету и по исполнению, да и в самом Черепе я не вижу целого - одна мысль, хорошо выраженная, и только. Конец - мишура. Бейрон не захотел после Гамлета пробовать этого сюжета и написал [только] забавную надпись - о которой так важно толкует Плетнев. Скажу о себе: я с жаждою глотаю английскую лит-ру, и душой [доволен] благодарен английскому языку - он научил меня мыслить, он обратил меня к природе - это неистощимый источник! Я готов даже сказать Il n'y a point du salut hors la littйrature Anglaise. Если можешь, учись ему. Ты будешь заплочен сторицею за труды. Будь счастлив, сколько можно вот желание твоего - Алек. Бестужева.
143. К. Ф. Рылеев - Пушкину. 10 марта 1825 г. Петербург.
Не знаю, что будет Онегин далее: быть может в следующих песнях он будет одного достоинства с Дон Жуаном: чем дальше в лес, тем больше дров; но теперь он ниже Бахчисарайского Фонтана и Кавказ.<ского> Пленника. Я готов спорить об этом до второго пришествия.
Мнение Байрона, тобою приведенное, несправедливо. Поэт, описавший колоду карт лучше, нежели другой деревья, не всегда выше своего соперника. У каждого свой дар, своя Муза. Майкова Елисей прекрасен; но был ли бы он таким у Державина, не думаю, несмотря на превосходства таланта его пред талантом Майкова. Державина Мириамна никуда не годится. Следует ли из того, что он ниже Озерова?
Несогласен и на то, что Онегин выше Бахчисар.<айского> Фонтана в Кавк.<азского> Пленника, как творение искусства. Сделай милость, не оправдывай софизмов Воейковых: им только дозволительно ставить искусство выше вдохновения. Ты на себя клеплешь и взвoдишь бог знает что.
Думаю, что ты получил уже из Москвы Войнаровского. По некоторым местам ты догадаешься, что он несколько ощипан. Делать нечего. Суди, но не кляни. Знаю, что ты не жалуешь мои Думы, не смотря на то я просил Пущина и их переслать тебе. Чувствую сам, что некоторые так слабы, что не следовало бы их и печатать в полном собрании. Но за то убежден душевно, что Ермак, Матвеев, Волынской, Годунов и им подобные хороши и могут быть полезны не для одних детей. Полярная Звезда выйдет на будущей неделе. Кажется она будет лучше двух первых. Уверен заране, что тебе понравится первая половина взгляда Бестужева на словесность вашу. Он в первый раз судит так основательно н так глубокомысленно. Скоро ли ты начнешь печатать Цыган?
Рылеев. Марта 10 дня.
Чуть не забыл о конце твоего письма. Ты великой льстец: вот вс , что могу сказать тебе на твое мнение о моих поэмах. Ты завсегда останешься моим учителем в языке стихотворном. Что Дельвиг? Не у тебя ли он? Здесь говорят, что он опасно заболел.
144. И. И. Пущин - Пушкину. 12 марта 1825 г. Москва.
Здравствуй, любезнейший Пушкин.
До сих пор жду от тебя ответа и не могу дождаться. Хоть прозой уведомить меня надобно, получил ли ты посланные мною деньги.
Между тем я к тебе с новым гостинцем. Рылеев поручил мне доставить тебе труды его - с покорностию отправляю.
Вяземской был очень болен. Теперь однако вышел из опасности: я вижу его довольно часто - и всегда непременно об тебе говорим. Княгиня - большой твой друг.
Хлопотавши здесь по несносному изданию с Селивановским, я между прочим узнал его желание сделать второе издание твоих трех поэм, за которые он готов дать тебе 12-ть тысяч. Подумай и употреби меня, если надобно, посредником между вами. - Впрочем советовал бы также поговорить об этом с петербургскими книгопродавцами, где гораздо лучше издаются книги.
Все тебе желают мильон хорошего. Мы ждем Ломоносова на-днях из Парижа.
Твой Иван Пущин. Марта 12-го. Знамен. день.
145. Л. С. Пушкину. 14 марта 1825 г. Тригорское.
Брат, обнимаю тебя и падам до ног. Обнимаю также и Алжирца Всеволожского. Перешли же мне проклятую мою рукопись - и давай уничтожать, переписывать и издавать. Как жаль, что тебя со мною не будет! дело бы пошло скорее и лучше - Дельвига жду, хоть он и не поможет. [Он] У него твой вкус, да не твой почерк.
