таковых требований, если они будут сообразны с правилами, для Цензурных Комитетов изданными.
С отличным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Ваш
Милостивый государь,
покорнейший слуга
Князь Михаил Дондуков-Корсаков.
19 генваря
1836 года.
1122. П. В. Нащокину. 10-е числа января 1836 г. Петербург.
Мой любезный Павел Воинович,
Я не писал к тебе потому что в ссоре с Московскою почтою. Услышал я, что ты собирался ко мне в деревню. Радуюсь что не собрался, потому что там меня бы ты не застал. Болезнь матери моей заставила меня воротиться в город. О тебе были разные слухи, касательно твоего выигрыша; но что истинно меня утешило, так это то, что все в голос оправдывали тебя, и тебя одного. Думаю побывать в Москве, коли не околею на дороге. Есть ли у тебя угол для меня? То-то бы наболтались! а здесь не с кем. Денежные мои обстоятельства плохи - я принужден был приняться за журнал. Не ведаю, как еще пойдет. Смирдин уже предлагает мне 15,000, чтоб я от своего предприятия отступился, и стал бы снова сотрудником его Библиотики. Но хотя это было бы и выгодно, но не могу на то согласиться. Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура - что с ними связываться невозможно. Желал бы я взглянуть на твою семейственную жизнь, и ею порадоваться. Ведь и я тут участвовал, и я имел влияние на решительный переворот твоей жизни. Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и [смерти] старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились. - Каковы твои дела? Что Кнерцер и твой жиденок-лекарь, которого (2) Наталья Николаевна так не любит? А у ней пречуткое сердце. Смотри, распутайся с ними: это необходимо. Но обо всем этом после поговорим. До свидания, мой друг.
Адрес: П. В. Нащокину etc.
1123. П. В. Нащокин - Пушкину. 10-е числа января 1836 г. Москва.
Любезный друг Александр Сергеивич - долго я к тебе не писал - давно и от тебя ничего не получал; впрочем мне бы хотелось тебя видеть - и поговорить с тобою, чем переписываться. Авось удасся мне весною к тебе побывать. Я уже и был на готове ехать прошедшим первым путем, но Брянчанинову вздумалось взять с меня расписку о не выезде из городу, после этого не только ехать, но и говорить нечего. - Теперь пишу тебе в следствие обеда, который был у Окулова, в честь знаменитого Брюлова. Он отправляется в Петербург по имянному повелению. Уже давно, т. е. так давно, что даже не помню, не встречал я такого ловкого, образованного и умного человека; о таланте говорить мне тоже нечего: известен он - всему Миру и Риму. Тебя, т. в. твое творение он понимает и удивляется равнодушию русских относительно к тебе. - Очень желает с тобою познакомится и просил у меня к тебе рекомендательного письма. Каково тебе покажется? Знать его хорошо у нас приняли, что он боялся к тебе быть, не упредив тебя. Извинить его можно - он заметил вообще здесь большое чинопочитание, сам же он чину мелкого, даже не коллеж.<ский> асс.<ессор.> Что он Гений, вам это не почем - в Москве гений недиковинька; не знаю как у Вас - их у нас столько, сколько в Питере, весною, разносчиков с мясинскими апелсинами. - Приехал он в Москву за два или за три часа до начала спектакля. - Кресел он не достал, пошел в стулья, где встретил своего старого товарища, узнал его скоро по калмыцкому [его] лицу - это был Каракалпаков, смотритель ламп и тому подобному Москов.<ского> театра. - Калмык же, не имея с своей стороны такого сильного авантажа, не узнал до тех пор, пока Брюлов не назвался: Каракал.<паков> рад, очень рад, как сам артист, что может объявить своему начальнику, артисту и литераторуавтору, - все служащие при здешнем театре в каких бы должностях не были имеют звания артистов. - Любопытную новость бежит и докладывает Загоскину - что Брюлов здесь, - и сидит в стульях. - При сем известии, еще директор не опомнился, как все окружающие его, в том числе и мой Окулов, артист тоже, - друг и наперстник Загоскина, пожелали видеть Брюлова, и это слава богу, - и по ложили по звать Брюлова за кулисы. Крклп. привел его, и вот как его приветствовал (3) Загоскин: Ну, брат, что за картина, уж подлинно картина, какие краски, что за лица, и вс это проговорено было с [достойными] приличными жестами, от которых я думаю и теперь еще у Бр.<юлова> плеча болят. - По тормошив его на порядках - посадили в ложу - продержали весь спектакль, - и тем 1-й день кончился. - Кркл. как первая ступенька, на которую вступил Бр.<юлов> в собрание Москов. артистов и литераторов - имел первенство: угощали его в Разсписном трактире. На 3-й день обедал он у Тропинина. Вот он и у Окулова, я не был приглашен, а был. Приглашены же были Загоскин, Верстовский, генер.<ал> Жеребцов и п<рочие> другие, не заслуживающие большого внимания. Во время обеда ему не давали говорить - пошло хвастать. Хозяин и его (4) гости закидали его новейшими фразами, как то, что все музы сестры, что живописец поймет поэта и проч. [в таком роде]. Когда устал играть в карты - я подсел к Бр.<юлову> - и слушал его - о Италии, которую он боготворит. - Дошла речь о его занятиях - и о тебе. После обедал он у М. Ф. Орлова, где был весь Москов.<ский> Наблюдатель. Теперь - говорят - артисты хотят дать ему обед по подписки, хочется и мне в число артистов попасть, думаю, что буду - не так, как артист, но как шурин артиста, вс равно, лишь бы быть! Человек весьма привлекательный, и если ты его увидишь - и поговоришь с ним, я уверен, что мое желание побывать еще раз с ним - тебе будет в полне понятно. - Статья о Брюлове - к концу, и вот чем заключаю. Прошу тебя покорно, так как ты очень рассеян, ие забыть - спр.<осить> его адрес у того, кто принесет [мое] тебе мое письмо; ибо оно очень длинно,- и я бы не хотел, чтобы ты его читал при нем, это неловко, если он сам пачи чаяния привезет его. Потом - кому Рим удивлялся, кого в Милане и в Неаполе с триумфом народ на руках носил, кому Эвропа руко плескала - того прошу принять с моим рекомендательным письмом благосклонно,
Весь т<вой> П. Нащокин.
Коли увидишь Соболевского, скажи ему, что ругательные его письмы очень милы. - Скажи ему, что я был в таких обстоятельствах, что если бы у меня и были деньги, то я бы может бы ему их не отдал - но у меня их и не было, и теперь такие слухи носются здесь по Москве, что уф (5) [для меня] как не хороши. - Еще скажи ему, что я был болен, горячкою. - Дела его делать с купчихой я не мог - ибо у меня дела были у самого не приятные, что денги же его я отдам - на днях - Алек.<сандру> Ник.<олаевичу> Соймонову, который у меня был сам и видел [что и принять его] лично, что у меня были другие хлопоты, а наконец скажи ему, что не смотря на то что он меня кастил - от чистого сердца, - но что я неблагодарным быть не умею и что я во всей силе чувствую его одолжение. - Хотя ему это покажется неудовлетворительно, как коммерческому человеку, - но авось когда-нибудь [будет] сделается банкрут, тогда мы ему на деле постараемся доказать нашу не коммерческую, а человеческую благодарность (6) .
1124. П. А. Вяземский - Пушкину. 22 января 1836 г. Петербург.
Приезжай сегодня к нам, будет
Наш боец чернокудрявый
с белым локоном во лбу.
Середа. Адрес: А. С. Пушкину.
1125. M. Т. Лебедев - Пушкину. 27 января 1836 г. Опочка.
Милостивейший государь! Александр Сергеевич!
Дерзновение мое принимаю убедительнейше просить особу вашу, о милостивом в снисходительном удостоянии принятием в уважение, повергаемые правосудию вашему нижепомещенные обстоятельства.
Быть может, не без известно и особе вашей, что по зделанному мне от покойной бабушки Марьи Алексеевны, и богохранимой здравствующей матушки вашей Надежды Осиповны доверию, занимался я с 1807-го по 1814-й год делами по Опочецкому имению вашему согласно заключенному контракту, с положением мне жалованья по 50 руб. в месяц; потом руководствуясь сим уполномочием, все меры употреблены были с моей стороны к оправданию возложенной на меня порученности; наконец в течении семи лет, имение сие от всех возникнувших тогда к нему неправильных притязаний и исков избавлено, и получено во владение доверительниц под мою росписку; а противники, как полагаю я, что и вы изволили быть может наслышанными, в последствии времен уже умершие, г. Толстая, и подпоручик Тимофеев, остались во всех неблагонамеренных предприятиях их навсегда испроверженными; а с тем вместе и всякая собственность ваша по неправильным сих особ исканиям - подвергнувшаяся тогда арестному заведованию, освобождена; и возвращена своевременно в руки законных владетельниц.
В продолжении дел сих, встречал я не токмо трудности в защищениях прав, к ограждению мне вверенного, но еще несколько кратно сам личьно подвергался опасностям быть судимым по возобновляемым клеветам и ябедам г. Тимофеева со стороны г. Толстой о фальшивых документах, кои я обнаружил; но все ухищрения сии с помощию единого токмо бога, были отражены, и я избегнул от угрожавших последствий.
Покойная бабушка ваша в жизнь свою, ценя и уважая труды мои, а не менее того и потерпенные во все
