не пропустила. На всякий случай мальчики решили еще подстраховаться: пускать судно по очереди, чтобы один при этом стоял у коряги-'барьера', ловил парусник. Первым, само собой, пускал Дениска. Макс же разулся, закатал штанины и приготовился перехватывать кораблик. Мальчик вошел в прохладную воду, спугивая неуклюжих ручейников; к ногам тут же слетелась стайка мальков вперемешку с головастиками - любопытные тварюшки легонько покусывали кожу и азартно, самозабвенно удирали при любом Максовом движении. Он даже чуть не пропустил парусник - но в последний момент посмотрел вверх по течению, увидел его, величественно плывущего, рискованно покачивающегося на волнах - присел, подхватил... и удивленно уставился на белые продолговатые торпедки, плывшие вдогонку за корабликом. Только мгновением позже Макс сообразил, что это не топедки, а сигареты, которые кто-то уронил в реку. Да вон и мятая пачка от них плывет. 'Интересно, чьи это? Дениска, вроде, не курит. Может, местные ребята пришли?' В любом случае, судя по внешнему виду 'торпедок', их уронили в воду не так давно. Подбежавший Дениска подтвердил: да, он видел сигареты; странно и непонятно, откуда они могли взяться, но дело не в них. Тут вот одна пачка соли прорвалась на сгибе - чуть не высыпалась, хорошо что заметил. Ну ничего, до дому как-нибудь донесем. И кстати, как насчет продолжить испытания кораблика?..
6
Домой ребята попали только к вечеру - когда небо над головами налилось усталостью свекольного цвета, когда невидимые сверчки-виртуозы приступили к непременным музыцированиям, когда захотелось есть, а кораблик, перенесший не один рейс, уже отказывался плавать и норовил утонуть, тогда Дениска с Максом покинули реку и, ненамного опережая возвращавшихся с пастбища коров, отправились на ужин. Как выяснилось, дядя Юра уже вернулся из гостей - немного захмелевший, он сидел за столом и потчевал бабушку и Гордеичихову Марину рассказами из жизни скрипачей; рядом же восседал Ягор Василич, чей 'Беларусь' темнел во дворе старым драконом. Явившегося Макса мигом усадили за стол, накормили и приобщили к слушанию. - ...Добра, - сказала наконец Марина, - нам ужо, напеуна, час ехаць. А то Василичу не тольки ж мяне трэба завезци, але й заутра на работу збирацца. - Ды да работы... - отмахнулся тот (хотя с места встал). - Ну, давай вырушаць. Ничога, не перажывай, заутра ранкам будзешь дома. И гости, попрощавшись, вышли. - Куда они? - удивился Макс. - Марина решила вернуться в город, - объяснил дядя Юра, - а Ягора Василича попросили отвезти ее до автобуса. - Так поздно же... - Как раз на вечерний рейс успевают. 'Но она ведь собиралась остаться...' - сонно подумал мальчик. Правда, выяснять эти подробности у него уже не было ни сил, ни желания. Вымыв в тазу ноги, Макс отправился в постель - и так вымотался за день, что всю ночь спал как убитый. Поэтому и не узнал, приходили ли к нему сегодня чужаки.
Глава шестая
Ругали меня, не ругали, Я рвался навстречу огню. По неумолимой спирали Я двигался к этому дню. С. Юрский
1
Самое интересное, что Максовому 'горю' с журналистами смог помочь никто иной, как дядя Юра. Еще вчера, будучи в гостях у Ягор Василича, он услышал от Валентины рассказ про круги - и сегодня снова засобирался на почту. Как объяснил он Максу, в Минске живет один журналист, который исследует подобные аномальные явления; Юрий Николаевич знаком с ним и хочет пригласить его, чтобы тот попытался выяснить, что к чему. Макс с Дениской запланировали на сегодня экспедицию в огород и окрестности, так что дядя Юра на почту пошел один. Он добрался до Адзинцов без приключений, продиктовал Валентине нужный телефон и отправился в кабину, на которой висел плакат Президента. Пока ждал соединения, вспомнинал о том, как впервые познакомился с Остаповичем. Это случилось лет пять назад - во время одного из 'послесоветских' минских концертов Юрия Николаевича; в те годы, когда его шокировало здесь всё: люди, магазины, разговоры. Тем более, что было с чем сравнивать. Тем более, что для него эта страна все-таки оставалась родиной. Но вместе с тем Юрий Николаевич совершенно четко знал, что ему, музыканту, не дано повлиять на что-либо здесь: ни совершить кардинальных перемен, ни устроить революцию или покушение... - впрочем, даже явись к нему сам архангел Михаил и заяви, мол, избран ты на дело великое - наверное, не пошел бы. Знал: бескровных революций не бывает - вообще. И, вялый от понимания собственной невозможности что-либо изменить, словно пришибленный из-за угла пыльным мешком, он как-то отыграл нужное - и уже потом, в фойе, был перехвачен бойким молодым человеком. Молодой человек назвался ('Игорь Всеволодович Остапович') и отрекомендовался ('корреспондент местной газеты 'Навины з усяго свету' '), после чего попросил возможности 'проинтевьюировать маэстро'. 'Маэстро' пожал плечами: он слабо представлял себе, о чем можно говорить в подобном интервью. Имя Юрия Журского по-прежнему оставалось широко известным лишь в узких кругах, поэтому... Но бойкий молодой человек пресек всяческие попытки самоуничижения и уволок Юрия Николаевича в кафешку. Где они и проболтали добрых три часа: вначале под заунывное жужжание диктофона, затем выключив его с обоюдного согласия. Впечатление от этого знакомства у Юрия Николаевича осталось самое хорошее. Внешне Игорь больше всего напоминал классического советского геолога: долговязый и рыжебородый, он безбожно дымил сигаретами и вел себя по-приятельски, но не фамильярно. С первых же минут разговора журналист удивил Юрия Николаевича отличным знанием профессиональных подробностей жизни музыканта. Подобная осведомленность, как оказалось, вообще была одним из правил Остаповича: если уж он за что-нибудь брался, то брался основательно. Они поговорили на темы, интересовавшие Игоря, а после как-то сами собой переключились на тогдашнюю политическую обстановку в стране. В те дни Юрий Николаевич поневоле все пропускал именно через эту призму - Остапович же, как и любой живущий здесь, конечно, тоже не мог оставаться равнодушным к происходящему. Именно он рассказал Юрию Николаевичу о вещах диких, казалось бы, немыслимых в нынешние времена. О государственных типографиях, которые отказывались печатать газету из-за помещенной в номере карикатуры на Президента. О белых полосах в одном из выпусков: там должен был быть опубликован доклад одного из опозиционных депутатов, но доклад велели 'не пущать' - и тогда газета вышла с 'молоком'; в результате главреда уволили. О звонках и 'нежных беседах', в которых вам намекали о том, что и как следует делать, - и чего делать нельзя ни в коем случае... Рассказывая все это, Игорь, против ожидания Юрия Николаевича, не суетился и не оглядывался через плечо. Заприметив удивление в глазах собесединка, журналист горько усмехнулся: 'Ну, не так ведь все и плохо. Не переживайце, за нами не придут люди в чорном. Во всяком случае, не из-за гэтага разговора... Я ведь вообщэ не чыслюсь в 'политичэских'. Мой круг интересау - культура, наука и таму падобнае. Ничога сациально апаснага'. Говорил он это с пренебрежительной усмешкой, словно подтрунивал над самим собой. 'Я специалист в гэтой обласци. Мне поздно переучывацца на деяцеля баррикад'. 'Мне тоже, - сказал тогда Юрий Николаевич. - А жаль...' Потом они распрощались: Игорю нужно было бежать делать материал, а Журскому - вскоре улетать обратно в Киев. Но когда Юрий Николаевич снова приехал в Минск с гастролями, после концерта его уже подкарауливал Остапович. Как признался Игорь, не только чтобы сделать очередное интервью, но и просто для того, чтобы пообщаться. Он снова уволок Журского в кафешку, где их уже ожидало несколько молодых людей. Игорь представил их, как своих друзей, которые увлекаются музыкой и давно уже просили познакомить их с каким-нибудь известным исполнителем. Юрий Николаевич сделал вид, что поверил подобным неуклюжим объяснениям, и только потом, часа два спустя, догадался, в чем же дело. Все они, эти ребята, смотрели на него, как на чудо, ловили каждое произнесенное им слово. Но не потому что считали его великим исполнителем - причина была проще и... невероятнее. Он представлялся им неким символом свободы, самим гарантом того, что где-то есть люди, которые живут иначе, чем они здесь, и что эти люди, по сути, такие же, как они сами. Он был человеком из 'Свободной Страны'! (хотя самого Журского такой подход немного смешил: он-то прекрасно знал, что и той стране, откуда он явился, далеко до звания свободной). С тех пор у них это превратилось в традицию - каждый раз, когда приезжал Юрий Николаевич, после концерта он непременно отправлялся на встречу с ребятами. На одной из таких встреч Остапович и рассказал, что давно увлекается всякими аномальными явлениями, летающими терелками и пришельцами из космоса. Даже пытается, по мере возможностей, совмещать это с профессией журналиста - жаль только, самому свидетелем подобных вещей быть не приходилось. 'Ну что же, теперь придется', - подумал Юрий Николаевич, дожидаясь, пока на том конце провода поднимут трубку. - Алло? - Алло, Игорь? Это Журский. Слушай, я вот по какому делу...
2
Руки дрожали и не желали повиноваться - Игорю едва удалось поднести огонек зажигалки к сигарете. Опустившись на диван, он растерянно огляделся, словно впервые видел эту комнату - тусклый ковер, стол с двумя полными пепельницами, книжные полки, вымпел ('Телевизоры 'Витязь' - лучшие!'). 'Вось яно! Сапраудныя сляды ад НЛО', - никак не верилось в собственную удачу: слишком просто, слишком неожиданно, слишком... - Хто гэта званиу? - Журский, - ответил он, затягиваясь. Настуня удивленно вскинула бровь: - Дык ён жа, здаецца, здбирауся тольки зимой прыехаць? - Ён ув атпуску. Дома, у мацеры. Она наконец заметила состояние мужа: - Штось сталася? Игорь ответил не сразу - боялся, что, произнесенные, слова зазвучат глупо и смешно. - У них в дзярэвне быу НЛО.
