разрезанному напополам полосой грунтовки. Грунтовка начиналась от перекрестка, к которому как раз приближался, покачиваясь и постанывая, 'Беларусь'. Забравшаяся на небо луна освещала дорогу, но в большей степени это делали фары трактора - из них тянулись во тьму два коротких желтых луча. Макс смотрел 'прямо по курсу', отстраненно созерцая недвижные сосны, которые словно несли почетный караул. Мальчик представил себя лесным царем, вернувшимся в зеленую державу после долгих странствий. Вот он едет по дороге, величавый, справделивый, а деревья-подданные встали по краям, приветствуя своего властелина. 'С возвращением, - шепчут они, - с возвращением, государь!' И вдруг - что такое? - тень, выскочившая перед царем - придворный шут? уродец? или наемный убийца, подосланный врагами? Низенькая мохнатая фигурка, только что выпрыгнувшая из кустов, замерла, повернула круглую голову и посмотрела прямо в глаза Максу. На мгновение их взгляды пересеклись, и мальчику стало страшно. Существо смотрело осознанно, разумно, оно понимало, кто перед ним, оно даже понимало, что Макс сейчас чувствует. Он открыл рот, чтобы закричать, но тень уже скользнула обратно, в кусты да так, что ни один листик не шелохнулся. - Горло болит? - дядя Юра, как, видимо, и Ягор Василич, существа не заметил. Мальчик покачал головой: - А... вы разве ничего не видели? - Где? - На дороге. Небольшое такое, пушистое. - Заяц, мабыць, - отозвался Ягор Василич. - Тут у нас прорва зайцау. - Наверное, - согласился дядя Юра. - Повезло тебе, козаче - первый день, а уже зайца видел. Макс промолчал, только кивнул. Он не считал, что ему повезло. Он не маленький, он же знает, как выглядят зайцы - у зайцев длинные уши. А у существа на дороге уши миниатюрные, больше на рожки смахивают. И лапы другие. Нет, оно точно не было похоже на зайца. Скорее уж... Скорее уж на мохноногое существо из сна.
10
На грунтовке трактор перестал раскачиваться, словно припозднившийся домой мужичок, - поехал ровнее, уверенней. Лес все тянулся по обе стороны дороги, но мальчик, сколько ни вглядывался, больше ничего интересного не увидел. Деревья как деревья, кусты как кусты. Иногда, правда, казалось, что из зарослей кто-то наблюдает за людьми, в особенности - за Максом. Как будто его взяли на заметку. Как будто... - О, - сказал Ягор Василич, - падъязджаем, ужо недалёка. Мальчик только успел удивиться, мол, в лесу же еще, какое ж 'недалёка', а лес взял да закончился, осталась одна дорога и поля вокруг. Ну, не в том смысле, что поля, а в том, что пустое пространство. Макс поискал подходящее слово, но так и не нашел. Пока занимался поисками, впереди показался первый дом. 'Наверное, заброшенный', - решил мальчик. - Узнаёшь? - спросил у дяди Ягор Василич. - А как же, - отозвался тот. - Узнаю. До сих пор живет? - Жывець, - подтвердил Ягор Василич. - Жывець, што з им здарыцца? И хотел было добавить еще кое-что, но оглянулся на Макса и промолчал. Дом стоял чуть в стороне от дороги, весь в окружении высокой, до пояса, седой метельчатой травы. Мальчик внимательнее присмотрелся и заметил узкую тропку, ведущую к крыльцу. Если б не она... впрочем, даже и с нею дом выглядел нежилым. Но раз Ягор Василич с дядей Юрой говорят... - А кто здесь живет? Взрослые, как по команде, переглянулись. Потом Юрий Николаевич наигранно небрежно шевельнул плечами: - Так, человек один. Он у нас вроде отшельника. - Это заметно, - кивнул Макс. - Как там все вокруг заросло! - Для таго зарасло, штоб чарцям была зручней шныраць! - проворчал Ягор Василич. - Вось для чаго! - Прекрати, - попросил дядя Юра. - И так мы сегодня что-то об одних гнусностях разговариваем. А помнишь, как во-он в том пруду я однажды... Неожиданно Макс отключился. Глаза не закрыл, просто вдруг перестал слышать, о чем говорят Ягор Василич с дядей. В их словах было не больше смысла, чем в гудении трактора или шелесте ветра. Мальчик почувствовал, что окончательно засыпает, не способный уже бороться с усталостью. Весь оставшийся путь он клевал носом, из-за чего пару раз больно ударился макушкой о металлическую ручку на окне сзади. Но даже боль пришла какая-то сонная: поворочалась, поканючила и задремала. 'Беларусь' уже ехал по селу - мимо дворов с аккуратными деревянными домиками, мимо огородов, заборов, отделяющих эти огороды от дороги, мимо деревянных скамеечек под заборами, мимо водных колонок с длинными кривыми рычагами, мимо сложенных поленницами дров, мимо хлевов, откуда доносились ворчание и вздохи зверей, мимо лающих псов и шарахнувшейся в сторону черной кошки, мимо дырявого мяча в луже, самодельных качелей на дереве, развешенного в саду белья, мимо.... Стоп! Трактор затормозил. Кажется, перед домом бабы Насти. Да, точно. Перед ним. ...И тогда Макс заснул по- настоящему, так и не выбравшись из кабины. Он не слышал, как шумно и радостно встречали бабушка с дедушкой дорогих гостей; он не пошевелился даже, когда его вынесли из трактора и внесли на руках в дом, раздели, уложили на кровать и накрыли одеялом. Ничего этого Макс уже не слышал и не видел - у него начался жар.
Глава вторая
Селенье не ждало целенья, Был мак, как обморок, глубок, И рожь горела в воспаленьи. И в лихорадке бредил Бог. В осиротелой и бессонной, Сырой, всемирной широте С постов спасались бегством стоны, Но вихрь, зарывшись, коротел. За ними в бегстве слепли следом Косые капли. У плетня Меж мокрых веток с ветром бледным Шел спор. Я замер. Про меня! Б. Пастернак
1
Бабушку Макс помнил плохо. Последний раз мальчик видел ее лет в шесть-семь, когда она неожиданно приехала 'навестить детей' в город. То есть вообще никто ничего не знал, это был 'сюрприз'. Вдруг вечером в квартире раздался звонок, все вроде бы дома - отец вздыхает (по телевизору показывают футбол), переглядывается с мамой и идет открывать. Максу, естественно, интересно; он останавливает разыгравшееся на полу эпическое сражение, в котором задействован максимум возможных сил (то есть, солдатиков и прочих боевых единиц), - бежит следом за папой. Клацают замки, дверь распахивается, впуская в коридор непривычные запахи, следом за которыми на пороге появляется низенькая старушка с двумя внушительными сумками. Позади маячит некий высокий дядька, зажавший в руке огромный чемодан. Возгласы удивления и радости. Макс настороженно разглядывает гостей, но тут же выясняется, что гость всего один, не гость даже, а гостья; касательно же дядьки с чемоданом, то это просто водитель, который помог донести вещи до квартиры. Возня, суматоха, везде зажигается свет, распахнуты двери; непривычные запахи окончательно осваиваются и целиком заполняют прихожую, проползают на кухню; Макса, порядком смущенного, наконец отлавливают (он в это время отчаянно гудел и 'взрывался', завершая сражение), поднимают с пола, представляют бабушке ('Как, неужели ты не помнишь'?). Максу бабушка понравилась, и то, что он не помнит ее, мальчика смутило. И - вот еще какая беда - разговаривает гостья как-то странно, необычно. В общем, он не придумал ничего лучше, как расплакаться. 'Ну, анучык, - сказала тогда бабушка, - гэта ты пакинь. Ня трэба, унучык, ня трэба', - обняла и сама всхлипнула. Мальчик неловко высвободился из легких, немного неудобных, тоже незнакомо пахнущих объятий; он отстранился и посмотрел на бабушку, чтобы разглядеть ее получше. Уже не как гостью, а именно как бабушку. В ней росту было почти как у Петьки Верещагина из паралелльного 'Б', другими словами, всего-то - на голову выше Макса. Конечно, если говорить о Петьке, то 'всего' превращалось в 'аж', но бабушка... нет, мы к таким миниатюрным бабушкам не привыкли! Вот бабушка Ирина (мамина мама) - та совсем другая: высокая и плотная женщина с громовым голосом. На Макса, она, само собой, кричит редко, зато на своего пса, Полковника, - ой-ё-ёй! мухи от страха пикируют на подоконник. А разве ж может бабушка верещагинских размеров иметь подобный голос? Вот видите. Другой вопрос, насколько такой голос необходим... но знаете, штука это полезная, не мешало бы на всякий случай... Ладно, не в голосе дело. Может, даже и хорошо, что бабушка Настя такая миниатюрная. С ней удобнее разговаривать, не приходится голову задирать. И добрая она какая-то. Хотя 'какая-то' здесь абсолютно не причем; 'добрая' и всё. Вот и подарков привезла. ...такие воспоминания. Конечно, Макс помнил не только это. Помнил, как ходили с бабушкой по музеям, по городу, смотреть местные достопримечательности: он, папа и бабушка. Или он, дядя Юра и бабушка. Или все вчетвером, на выходные. (А вот чего он не мог помнить, так это разговора матери с отцом, разговора болезненного, выстраданного, разговора, которого не понял бы, даже если б услышал. Мама с папой тогда поссорились - впервые всерьез за очень долгое время. 'Ну что ж мне ее, выгнать, что ли?! Ведь это, в конце концов, моя мать! Я знаю, ты ее...' 'Да, я ее не люблю. Я ее боюсь, если хочешь'. 'Но почему?!' 'Сам знаешь, почему!' Впрочем, мама Макса никогда не позволила бы сыну понять, что относится к свекрови, мягко говоря, без симпатии. И уж тем более не стала бы настраивать его против бабушке. Но в деревню ездить запрещала. Семен, если хочет, - пожалуйста, но она с сыном - никогда... Почему?! Потому что свекровь у нее ведьма. Не рассказывайте, не надо - знаем-читали, ведьм не бывает. Съездите-ка в Стаячы Камень да поглядите; сами тогда поймете, что к чему! В тот раз, когда Настасья Матвеевна приехала в Киев, ее невестке показалось: за Максом! За сыном ее, за внуком своим явилась старая ведьма! А что было делать ей? Ничего же никому не докажешь. Да и вела себя свекровь вполне прилично, по-людски. Вот это-то и настораживало! Ведьма - и по-людски! 'Все равно не пущу! Не отдам!' - твердо решила для себя мама Макса. Ничего этого, он, конечно, не знал и знать не мог. И уж тем более он не знал, что когда микроавтобус занесло на повороте и водитель, беззвучно вопя, из последних сил - без толку!.. - выворачивал руль, мама подумала: 'Это из-за меня... потому что мешала...') ...помнил. И прогулки те считал одними из самых счастливых дней в своей
