Помню, - кивнул я. - Ну и что... - Не имею ни малейшего представления, - предвосхитил мой вопрос Данкэн. По любому поводу - ни малейшего. Оставим это на потом, хорошо? Мы уже сидели в комнатке повествований. Я кивнул: - Хорошо, но только...
ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
- Хорошо, но только позаботься о том, чтобы каждую фигурку запаковали отдельно.- Принц критически осмотрел слуг, которым предстояло этим заняться. - Домаб, будь добр, проследи за этим лично. Все остальное, думаю, они соберут и без твоей помощи. Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, готовясь к прыжку. - Как прикажет Пресветлый. Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову. А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это как-то связано с... Нет, думать о подобном было невозможно! Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно - в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в засыхающих растениях. Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали - когда поняли, что затея бессмысленна. Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса. Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом замолчала, испугавшись собственного одиночества, и грустно плюхнулась в воду. Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом как с обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца! Тем более с этими своими разговорами о Богах и вещих снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные - на то он и Пресветлый,- но уж никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца лепестки, - что тут особенного? /Но они липли к твоим туфлям./ Да! Потому что рано или поздно прольется дождь. Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк. Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха. Желательно пожирнее. Вот одна упала - и спокойная вода пруда превратилась в дрожащее сумасшествие. Схватка за муху была отчаянной и безрассудной. Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась. Муха исчезла. Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку - от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке, усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и разбить одну из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем, чтобы игру запаковали как следует. К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки, слуги постепенно выносили их и грузили в паланкин. Второй паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут в карете. Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был ты здесь, наследный принц, что не был - один демон! Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью. Ишь ты - сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не ожидал. Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей - уж он точно оценит и все простит. Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять. Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться - и так ясно, что пришел Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую бровь. - Все готово, господин, - сообщил телохранитель. - Хорошо. Ждите, я скоро буду. Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери, за которой последние несколько лет бывали лишь слуги. Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та отворилась. Прежде чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному алогичному импульсу, потому что, пожелай он на самом деле попасть внутрь, ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи. Потом он вошел. Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание пополам с удивлением. Хотя удивляться вообще-то следовало как раз Талигхиллу. Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же на рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом то, что останется, - на рудники! Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца; Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами: - Как хорошо, что она не видит всего этого! Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?! - Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда - к лучшему. Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до... этих перемен. - Изволь выражаться яснее! - приказал Талигхилл. - И поторопись, если не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли. - Именно об этом я и говорю, - печально произнес Домаб. - Ты изменился. Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое... но кому-то нужно раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны. Попытаться заставить, - поправил себя управитель. - А почему же именно ты 'раскрываешь мне глаза'? - поинтересовался принц. - Ты что, самый совестливый в этом доме? - Нет, пожалуй, - покачал головой Домаб. - Есть и посовестливее меня. Но у них - семьи. А у меня остался только сын. - Сын? - искренне удивился Талигхилл. - Я никогда не слышал... - Сын, - с нажимом повторил Домаб. - И потом, кто же еще должен раскрыть тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец? - Ну, он-то далеко... - начал Пресветлый. И замолчал. До него дошел наконец смысл сказанного Домабом. - Что? - тихо прошептал Талигхилл. - Что ты сказал? - Эта история стара и давным-давно всеми забыта, - вздохнул Домаб. - ...И правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нет, в этой истории. Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей матери, он был молод и горяч... как ты сейчас. Он не думал о супруге, а предпочитал жене охоту и другие развлечения. Опять-таки, наложницы. Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала сюда, в усадьбу. Чтобы не путаться под ногами. А я здесь уже тогда работал - только не управителем, а садовником. - И ты ее утешил, - выговорил принц ровным голосом. - Я ее полюбил, - покачал головой Домаб. - И она меня. Тоже. И между прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли на север, то ли на юг - охотиться, - когда мы поняли, что скоро должен появиться ребенок... Ты то есть. Приехал Руалнир. Узнал, естественно. Расхохотался и сказал, что, мол, вместо него неплохо постарались. И ладно, главное, чтобы у ребенка имелся дар Богов. А поскольку мать твоя была из Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты знаешь, такой дар был. Хотя и сказано, что Боги дают его только наследнику и только сыну правителя, в жизни всякое случается. А раз у матери дар, то и у тебя - тоже. В общем, родился ты; Руалнир носом крутить не стал - принял как родного. И вот тогда в нем произошла удивительная перемена; я этого поначалу не углядел, потому что в основном жил здесь, в Гардгэне не появлялся, но потом все-таки обратил внимание: Руалнир к тебе привязался. Мать твою он так никогда и не любил, а вот тебя - на удивление - да, полюбил. ...Скоро она умерла, тогда правитель и вовсе к тебе душой прикипел, словно жена была последним препятствием между ним и тобой. Вот так. - Звучит трогательно, - холодно заметил Талигхилл. - А как оно было на самом деле, я у отца спрошу. С твоего позволения. - А если бы я про дар Богов не заговорил, ты бы поверил, - сказал Домаб. - Знаешь, Исуур утверждал: 'Закрывший глаза либо наступит на хвост спящего тигра, либо попадет в ловчую яму'. - Это мы обсудим в другой раз, - отрезал принц. - Значит, на рудники я пока не отправляюсь. - Верно подметил - пока. А там видно будет.- С этими словами принц вышел из комнаты, с силой захлопнув за собой дверь. Тонкая высокая вазочка, что стояла на полке рядом с дверью, зашаталась и рухнула на пол - Домаб заметил это слишком поздно и не успел подхватить. Некоторое время он так и стоял: полуприсевший, с осколками хрупкого фарфора в пораненных ладонях - и кровь стекала на роскошный ковер, впитываясь в ворс. Потом управитель поднялся, ссыпал осколки на пол и пошел к лестнице, чтобы позвать слуг и приказать им убрать в комнате госпожи. На улице резкий голос Талигхилла отдавал команды. Из окна было видно, как паланкины и карета направились к главным воротам усадьбы; те поспешно отворились - и процессия запылила по дороге. Домаб закричал слугам, чтобы поторопились, и... /смещение - ударом наотмашь по векам. я.../
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Я вздрогнул и потер глаза. Они болели - словно под веки какой-то садист щедро насыпал крупнозернистой соли. Немного проморгавшись, я отметил, что остальные чувствуют себя не лучше. Слабое, но все же утешеньице. Рядом в кресле застонал Данкэн: - Что это было?! Хотел бы я знать! Но, кажется, Мугид
