Информацию следовало отослать немедленно, хотя бы нынешней ночью. В противном случае она устарела бы.
Я знал, что Эдуард и Мауд этой ночью, как всегда, посменно дежурили у рации - в отдельном доме на шоссе Флориссан.
О содержании информации, посылаемой нами в ту пору, можно судить хотя бы по двум радиограммам, которые я накануне передал Хамелям.
13.10.43. Директору. От Вертера.
1) Перевес русских в артиллерии на Днепре уже весьма значителен. На важных участках, например у Кременчуга, на 100 немецких орудий приходится 150 - 160 русских.
2) Немцы установили, что на участке Городок - Невель расположены значительные русские танковые и иные соединения.
Дора.
13.10.43. Директору. От Вертера.
1) В районах Витебска, Гомеля, Киева, а также между Запорожьем и Мелитополем немцам, в результате расширяющегося русского наступления, будет нанесен уничтожающий удар, если основные немецкие силы не будут выведены из опасной зоны. Для ОКБ не остается иного выхода, как издание приказа о новом отступлении. Сдача Гомеля, по-видимому, уже давно решена. Скоро будет принято решение об отводе войск из районов Витебска, Киева и на южных участках фронта.
2) Немцы ждут возобновления русского наступления на немецкие оборонительные позиции к западу от Днепра и на участке Новосокольники Новоржев. Судя по русским приготовлениям, ОКБ придерживается того мнения, что решающее русское наступление начнется 15 октября или в этих числах. На участках Черкассы, Кременчуг, Пологи, Токмак отмечена столь мощная концентрация частей Красной Армии, что не остается никакой надежды на возможность защиты транспортной магистрали Белая Церковь - Цветково Смела - Знаменка - Кировоград - Кривой Рог. Линию обороны между Запорожьем и Крымом ОКБ также считает потерянной...
Радисты не успели передать конец данного сообщения. И вообще сеанс связи оказался прерван. Однако я этого еще не знал, полагая, что после утомительной ночной работы Эдуард и Мауд уже, вероятно, выспались и теперь находятся дома.
Приближаясь к дому номер 26, я взглянул на окна квартиры Хамелей: условного знака, предупреждающего об опасности, не было. Значит, все в порядке. К хозяевам можно было пройти через магазин (он же радиомастерская) , откуда лестница вела на второй этаж, в жилые комнаты. Можно было войти и со двора, черным ходом. Мы, как правило, пользовались входом с улицы. Дверь магазина оказалась запертой. Подергав ее, я отошел в сторону и еще раз внимательно посмотрел на окна второго этажа. По- видимому, хозяев дома нет?
Смутная тревога зародилась во мне. Я поспешил к телефону-автомату на площади Плэнпалэ. Набрал номер Хамелей. Никто не снял трубки. Возможно, они поздно легли спать и еще не вернулись с виллы? Взглянул на свои часы. Стрелки показывали около четырех. Нет, времени выспаться было достаточно. Или испортилась рация и Эдуард ремонтирует ее? Но Мауд все равно обязана быть дома: ведь она знает, что могут принести срочную информацию. Выйдя из телефонной будки, сталкиваюсь лицом к лицу с одним знакомым, доцентом университета. Этого еще не хватало! Пришлось с ним вежливо несколько минут поболтать, все время думая о том, что что-то стряслось.
Взволнованный, я вернулся домой. Лена старалась успокоить меня. Но предчувствие не обмануло: в вечернем выпуске газеты 'Трибюн де Женев' я прочел, что в ночь на 14 октября федеральная полиция арестовала группу иностранных агентов в Женеве. Хотя в этой небольшой заметке никаких подробностей не сообщалось, для меня уже не было сомнений: речь шла о наших радистах.
В тот же вечер я встретился с одним нашим сотрудником. Он успел уже навести справки и знал, что произошло минувшей ночью. Да, арестованы Эдуард и Мауд, но не только они. В ту же ночь полиция, оказывается, схватила и Розу.
Это был тяжелый удар.
Как стало известно позднее, полиция накрыла Эдуарда и Мауд во время сеанса связи с Центром. Ей было крайне важно поймать радистов с поличным. Пеленгаторные автомобили точно привели полицейских агентов к вилле на шоссе Флориссан.
Когда Хамели были выслежены, дом оцепили. Полицейские в штатском наблюдали и со стороны пустынного шоссе, и, особенно, со стороны густо заросшего старого парка имени Альфреда Бертрана, окружавшего виллу, где ночью легко было скрыться от погони. А дальше - рукой подать - один километр до франко-швейцарской границы. Это тоже учитывалось. Поэтому к облаве были привлечены около семидесяти чинов полиции с розыскными собаками. Какое значение придавалось операции, видно хотя бы из того, что ею лично руководили шеф федеральной политической полиции, глава полицейской службы Женевы и начальник штаба жандармерии.
Вечером 13 октября оцепление беспрепятственно пропустило на виллу Эдуарда и Мауд, которые в темноте, конечно, ничего подозрительного не заметили, как, впрочем, не замечали слежки и прежде. После полуночи, по программе связи, передатчик вышел в эфир. Дежурившая первой, Мауд поймала позывные Центра и начала быстро передавать очередное сообщение. Пеленгаторы тотчас же это отметили. Решающий момент наступил. Затаившаяся облава стянула кольцо. Дом блокировали так, что уйти через окна или двери было практически немыслимо. Полиция выждала еще минут десять.
Примерно в половине первого ночи, когда работа радистов была уже в разгаре, опытная рука совершенно бесшумно отперла замок и задвижку наружной двери, затем - ту дверь, что вела в комнату, где находилась рация. Стук телеграфного ключа приглушил осторожные шаги агентов.
Мгновенно распахнув дверь, несколько полицейских с револьверами в руках ворвались в комнату. Это было так неожиданно, что Мауд не успела не только дать сигнал о провале Центру, но даже убрать с ключа пальцы.
Начался обыск. Впрочем, искать ничего и не надо было. Передатчик с разогретыми лампами стоял на столе. Тут же лежали отправленные и полученные радиотелеграммы, страницы шифровальной книги, программа связи... Улик вполне хватало.
Вслед за этим произвели обыск в квартире Хамелей на улице Каруж. Там нашли еще одну улику - рацию Розы, которую Эдуард перенес с ее квартиры и спрятал в ящике из-под граммофона.
Той же ночью полиция вломилась в квартиру Розы в доме 8-бис на улице Анри Мюссар, но девушки здесь не оказалось. Ее схватили на рассвете у Ганса Петерса. Агенты знали, где она могла спрятаться. Полицейские забрали обоих.
Розу привезли на улицу Анри Мюссар, с тем чтобы при ней же осмотреть ее квартиру. Передатчика полицейские, к своему большому удивлению, не обнаружили. Зато нашли другие улики - несколько запасных радиодеталей, страницы книги для перешифровки, таблицы сигнальных позывных станции Розы. Эдуард проявил небрежность, не забрав вместе с рацией всех этих вещей.
Розе и ее возлюбленному Петерсу предъявили ордер на арест и отправили в камеры предварительного заключения. Впрочем, тайного агента гестапо довольно скоро освободили. Но Роза еще долгое время, пока шло следствие и даже после выхода из тюрьмы, упорно продолжала верить в непричастность Петерса к ее аресту. Она даже собиралась выйти за него замуж. Горькое разочарование пришло к девушке потом, когда маска с немецкого цирюльника была сорвана.
Это были первые провалы. Тогда мы еще надеялись, что швейцарская контрразведка многого не знает и нам удастся сохранить костяк организации.
Удостоверившись в аресте женевских радистов, я тотчас же позвонил в Лозанну, чтобы предупредить Джима. А предупредить нужно было срочно, так как 17 октября в Лозанне, на условленном месте, он должен был выйти на встречу с Эдуардом, который в последнее время привозил сюда мою информацию, заменив Розу. Нельзя было исключить того, что полицейские агенты контролировали поездки Хамеля, и Джим мог угодить в их руки.
- Эдуард тяжело заболел, - сказал я по телефону Джиму. - Пришлось пригласить врача, он предписал положить Эдуарда в больницу. Навещать его пока запрещено.
На нашем языке 'болезнь' означала арест, 'больница' - тюрьма.
Джим ответил, что все понял и очень опечален болезнью Эдуарда.
В тот же день я отправился в Лозанну. Написал донесение Директору о случившемся и велел Джиму для страховки передать его шифром, поскольку у меня не было полной уверенности, что полиция не нашла у
