Райкина Екатерина
Мы с костей сами выбрали себе родителей
ЕКАТЕРИНА РАЙКИНА
'МЫ С КОСТЕЙ САМИ ВЫБРАЛИ СЕБЕ РОДИТЕЛЕЙ'
Автор интервью: ИРИНА ЗАЙЧИК
По перрону вслед за уезжающим поездом бежала девочка с двумя болтающимися за спиной косичками. Из окна вагона ей махал рукой улыбающийся папа. Провожающие, наблюдая эту трогательную сценку не могли сдержать восторга: 'Послушайте, а вы узнали этого молодого мужчину с седой прядкой? Это же Райкин!'
Папа очень хотел дочку и часто твердил маме: 'Рома! У нас обязательно будет девочка, и непременно с косичками'. Так все и случилось - первой родилась я.
Впервые папа увидел маму на концерте школьной самодеятельности. Однажды студента театрального института Райкина пригласили выступить в 41-й школе. Со сцены- он неожиданно обратил внимание на сидящую в зале девочку в голубых лыжных шароварах и красном берете. Особенно поразила папу дерзко продер- I нутая сквозь дырочку в беретике прядь черных волос. Уже стоя -за кулисами, он все никак не мог отвести взгляда от миловидного лица старшеклассницы с огромными зелеными глазами. А встретились они снова только через два года. И тоже совершенно случайно! Встав с подносом в студенческой столовой за девушкой, папу буквально что-то толкнуло - это она! Он долго рассматривал знакомый конский хвостик, а потом, наконец решившись, тихо спросил у его обладательницы: 'А что вы сегодня вечером делаете?' Она улыбнулась и ответила: 'Ничего'. Папа повел маму в роскошный кинотеатр 'Гран-Палас' на Невском проспекте. Как только погас' свет и начался сеанс, он вдруг наклонился и шепнул: 'Выходите за меня замуж'. Как ни странно, она не удивилась: 'Я подумаю'. Дома Рома все рассказала родителям. Разразился страшный скандал: 'Ты что, с ума сошла? Тебе всего восемнадцать!'
Домашним с Ромой все время приходилось бороться: то, видишь ли, артисткой решила стать, не имея хорошей профессии, - пришлось настоять, чтобы прежде закончила техникум полиграфической промышленности, то вдруг замуж собралась за первого встречного! Видано ли это в такой приличной семье: племянница самого академика Иоффе, да и родители -интеллигентные люди! Нет, нет и нет! Но Райкин не сдавался и решил лично попросить руки любимой девушки. На даче под Лугой, где отдыхали отец и мачеха Ромы, 'жениха' даже не пустили на порог. Влюбленные, несмотря на запрет родителей, стали тайно встречаться в общежитии на Моховой, где Аркадий спал, по-спартански подложив под голову чемоданчик вместо подушки. Дело в том, что у будущего артиста тоже были семейные проблемы: из-за презрительного отношения отца к театру Райкин, обидевшись, ушел из дома. Моя тетя рассказывала, что когда она приходила в студенческое общежитие проведать Аркашу, в его комнате обязательно заставала Рому: после того сеанса в кинотеатре они практически не расставались. Только через год, когда родственники с обеих сторон были приглашены на дипломный спектакль к отцу, лед наконец тронулся.
- Ваши родители так и продолжали жить в общежитии?
- Поженившись, они первое время жили с Ромиными родителями. Семья Иоффе была довольно многочисленной - Рома называла свою мачеху мамой и очень ее любила. Довольно строгая и требующая дисциплины Рахиль Моисеевна Ру-тенберг после революции, когда страну наводнили беспризорники, вместе с Кол-лонтай организовывала первые детские дома в Петрограде. Отец мамы, Марк Львович Иоффе, был известным врачом-терапевтом. После смерти жены Катень-ки, которая умерла у повитухи от подпольного аборта (и это при муже - известном враче и матери - знаменитой в Ромнах акушерки!), мой дедушка остался один с тремя дочерьми. Все они носили библейские имена - Рахиль, Руфь и Мириам. Когда должна была родиться моя мама, ждали мальчика, даже имя ему придумали - Роман, и поэтому в обиходе Руфь называли Ромой. (Кстати, благодаря Рине Зеленой имя Рома и стало впоследствии маминым сценическим псевдонимом). Дедушка самоотверженно лечил инфицированных брюшным тифом и холерой в специальных бараках. Лечил он и родителей Рахиль Моисеевны, Розы, как ее называли родители. Теща, едва справившись с горем после смерти Катеньки, сказала зятю: 'Марк, ты один с девчонками не справишься. Женись!' Вторая жена родила ему еще троих детей. И, представьте, все жили очень дружно.
- Но Аркадий Исаакович в своих воспоминаниях говорит об обиде на тещу?
- Бабушка порой относилась к молодоженам как к детям, которых надо воспитывать. Как-то за столом папа непрерывно шутил и кого-то смешно передразнивал. Дети, вместо того чтобы есть, покатываясь от хохота, прямо падали под стол. Теща, не стерпев этого безобразия, сделала зятю строгое замечание: 'Аркадий, если вы еще раз позволите так себя вести, будете обедать на кухне!' Терпение Райкина лопнуло, и он, схватив сверточек с новорожденной Катенькой, скомандовал:
'Рома, за мной!' И они сбежали от сварливой тещи в коммуналку папиных родителей на Рубинштейна.
В большой ленинградской квартире Райкины занимали две комнаты. Несмотря на наличие четверых детей, дедушка сам предложил в домкоме его уплотнить. Папа с детства бредил театром и часто мучил двух сестер, используя их как кукол в своих актерских импровизациях. Однажды в Рыбинске, куда семья Райки-ных бежала из Риги в первую мировую войну, папа, прихватив сестричек, отправился в цирк-шапито. Брезентовый шатер во время представления красочного спектакля 'Шантеклер' запирался на огромные железные ворота. Дедушка, вернувшись домой после работы и услышав, что его дети так поздно смотрят 'этот балаган', ужаснулся! Он бросился к цирку и стал что есть сипы колотить ручищами по оцинкованным воротам: 'Отдайте моих детей! Отдайте!' Дома он долго бушевал: 'Еврею быть клоуном - никогда!' и даже пустил в ход ремень. Дед, всю жизнь отбирая в морском порту лес для лесопилен и шахт, считал увлечение сына театром пустым и вредным. Ну если уж так тянет в артисты, то лучше, как это принято в интеллигентных еврейских семьях, музыкой заняться! И купил сыну скрипку. Но Аркаша быстро приспособил ее для катания по льду, а еще, сделав из смычка кнутик, возил скрипку по снегу, как саночки.
- Чем был для Райкина его Театр миниатюр?
- Его домом, конечно. Бытовало мнение, что Райкин не приглашал в свой театр талантливых актеров. Какая чушь! Он прекрасно понимал, что в обрамлении талантов его талант заиграет еще ярче. Просто многие актеры, осознавая, что в лучах прожектора (а папа был 'прожектором'!) лампочка горит тускло, сами не шли к нему. Но те, кто оставались, были одаренными актерами и любили театр и папу. Рома Карцев, Владимир Ляхов, Витя Ильченко, Ольга Малоземова, Виктория Горшени-на... Папа называл актеров и работников театра 'моей семьей'. Знал, у кого сколько детей, какие проблемы, всегда входил в положение людей, помогал. Помню рассказ Ирочки Петрущенко: 'Я только что родила ребенка и лежала в роддоме. Труппа через три дня собиралась на гастроли. Аркадий Исаакович поинтересовался у администратора: 'Ну, как там дела у Иры?' -'Три дня уже девочке' - 'Ну и отлично! Значит она может ехать на гастроли'. -'Помилуйте, Аркадий Исаакович, она ведь только родила!' - 'Но три дня ведь прошло?' В просторной женской гримуборной театра Ира, большая рукодельница, в перерывах между репетициями и перед спектаклем что-то кроила, шила или писала письма. Однажды принесла с собой из дома болванку, на которой принялась мастерить шляпку. В этот момент вошел папа и 'посоветовал': 'В следующий раз, Ира, принеси тазик и постирай'.
- Но чтобы руководить театром, надо быть еще и тираном!
- А как же! Папа был очень жестким, если дело касалось дисциплины. За кулисами во время спектакля царила полная тишина: ходить, громко топая ногами, или разговаривать было категорически запрещено. Еще все знали, что непьющий Рай-кин не терпит пьянства среди актеров. Как-то на гастроли в Свердловск с театром поехал очень одаренный актер. Зная о его слабости, Райкин пристально за ним следил. После спектакля все артисты ужинали в ресторане гостиницы 'Урал'. И тут папа замечает, как артисту на подносе несут граненый стакан с какой-то прозрачной жидкостью. 'А это что?' - тихо интересуется Райкин. 'Да это вода', - не моргнув глазом врет актер. 'Как кстати! Меня так жажда мучит', - и, не сморщившись, выпивает залпом стакан водки. 'Завтра спектакль. Не засиживайтесь', - как ни в чем не бывало говорит он оторопевшей публике и твердой походкой выходит из зала. Мама потом рассказывала, что в номере Райкин рухнул на кровать как подкошенный и, не раздеваясь, проспал до утра.
А еще папа терпеть не мог расхлябанности и неточности. Любил приезжать на спектакль задолго до начала. Зная его пунктуальность, в театре никто никогда не опаздывал. Как сейчас помню много раз повторяющуюся сценку. Папа стоит в передней в шляпе и пальто и негромко твердит: 'Рома, пора ехать. Рома, опаздываем!' Мама суетится, наводя последний марафет. Спустя время папин голос повышается: 'Рома, нам пора!' 'Сейчас сейчас!' - мама бросается искать сумочку. Наконец его терпение лопается и он уже ледяным тоном чеканит: 'Артистка Рома! Я уезжаю!' и быстро идет к лифту. За ним следом бежит Рома, на ходу натягивая пальто.
Папа мог простить все что угодно, кроме предательства. Его друг, Владимир Поляков, многолетний автор миниатюр, монологов и скетчей, страшно сопротивлялся папиным замечаниям, хотя ему не хватало вкуса и понимания точности жанра. Так продолжалось, пока друзья окончательно не рассорились. Поляков написал на него злой пасквиль и подписался почему-то Иоанном Кронштадтским. Пасквиль долго ходил по рукам, пока, наконец, не дошел до папы. Помню, папа очень обиделся. Прошло время. Поляков открыл в
