текст и актерскую игру. Реализм же назначен основным стилем постановки, но режиссер явно готовит отрыв от быта - корабль, который в финале не то как мечта, не то как облако, пронесется из кулисы в кулису. Что несколько странновато для режиссера Мокеева, известного своими 'завернутыми' спектаклями.
В антракте он скажет, что самый сложный вопрос в 'Неаполе' - это ускользнуть от реальности, но в то же время остаться в ней. Он уверяет, что у Аросевой и Мишулина есть качества, необходимые для этого: реализм и парадоксальность.
Пока же весь реализм шит белыми нитками, артисты пробуют технически пристроиться друг к другу при странном невмешательстве постановщика.
- Миша, вы специально не останавливаете артистов?
- Да, специально.
- Вы их боитесь, что ли?
- Нет. Я люблю, чтобы актер существовал на репетиции большими эпизодами, и делаю замечания не там, где произошла ошибка, а там, где она родилась.
- Я не верю в сказки про добрых режиссеров.
- Добрый режиссер - это нонсенс. Я должен давить и все такое, но... Для меня важна ситуация творческого тупика, и пока я актера туда не приведу, с него бессмысленно что-либо требовать. Он должен возмутиться: 'Режиссер ты или нет?!' Вот тогда мое давление будет естественно.
Кто-то, как в ловушку, уже забрел в режиссерский тупик и нерв-ничает. А кто-то, например Ольга Аросева, покуривая, разгуливает по Неаполю и ведет свою Амалию к трагическому осознанию человеческой комедии.
Заиграла музыка, обозначив наше возвращение к итальянской жизни. В насущную продуктовую тему наконец вплетается что-то нематериальное - любовь. Ее развивают Ольга Аросева и Евгений Графкин - партнер Амалии по пищевому бизнесу. Тут следует заметить, что Аросева и Графкин нашли друг друга как любовники еще задолго до 'Неаполя'. Их связь тянется много лет из спектакля в спектакль: в 'Босиком по парку' и в 'Как пришить старушку' у них любовь по-американски, а здесь - чисто итальянская.
- С таким опытом пора в жизни заводить интрижку, - предполагаю я.
- Мы тогда играть не сможем, - смеется Ольга Аросева. - Я вот что хочу сказать: мы хоть и играем любовь, но у моей героини есть чувство долга - она ждет мужа.
Знаем. Слышали. Возвращается муж, а жена в это время... Нет - этот анекдот не про миллионеров из Неаполя. Вот, например, постельная сцена - эдакий перпендикуляр традиционным представлениям о подобных ситуациях.
Пока еще не доведенная до ума кровать из металлических трубок и с никелированными шариками. Аросева и Графкин - по обе стороны кровати: глаза в глаза и рука в руке под матрасом. Однако эта кровать - не сексодром какой-нибудь, а, как говаривал Гоголь, - поднимай выше: оптовый склад, источник дохода. Во втором акте семейство фантастически разбогатеет. Под металлической сеткой - два центнера кофе, мясо и неизбывные макароны. Среди всего этого изобилия Амалия и красавчик. Сцена стыдливая, но по тексту парадоксальная. Держа руку Амалии в своей, красавчик говорит о харчах и благородно отказывается в ее пользу от барыша. За этим интересным занятием их и застукивает дочь Амалии Мария - Марина Ильина. Эта эффектная красотка из 'Сатиры' предстает нелепым и угловатым существом, ходит бочком, бросает многозначительные взгляды и держит выразительные паузы.
- Она вся зажатая и задавлена матерью, - объясняет она больше себе, чем мне, присев на край сцены. - А во втором акте это обернется другой крайностью - забеременеет от американского солдата.
- Тебе-то что легче играть?
- Мне интереснее играть в первом акте, такой роли у меня не было. Я хочу понять: почему и каким образом из этого угловатого существа потом вылезет дракон?
- Всё! Мы пропали! - врывается в комнату сын и сообщает, что вот-вот в дом нагрянут полицейские. Все в ужасе. Немая сцена. И тут Амалия, как фельдмаршал Кутузов, принимает единственно верное решение - разыграть в доме похороны мужа. Несколько рук поднимают Мишулина, другие руки стаскивают с него брюки, пиджак. Напяливают серый саван, который в свою очередь снимают с Марии.
- Что же это? - глупо таращится Спартак.
- Помолчите, папа. У нас горе, - отвечает сын, и папу деловито укладывают на кровать, где какие-то женщины в черном укрывают его покрывалом и украшают искусственными цветами. Белый букетик скорбно ложится аккурат на причинное место. Такие шуточки с 'покойниками' в 'Сатире' завсегда уважали. Здесь вспоминают, что в спектакле 'Самоубийца' Анатолий Папанов, лежа в бутафорском гробу, любил развлекаться тем, что держал гвоздичку на этом месте и то опускал, то поднимал ее. Всеобщему удовольствию не было предела.
Однако приготовления к похоронам в 'Неаполе' - как марш-бросок с полной выкладкой каждого участника. Режиссер просит еще раз повторить, как один несет, другой подает, третий подхватывает, и вот свеженький покойничек на коечке и готов прикрыть собственным телом контрабандный харч.
На все про все ушло чуть больше трех минут.
- Долго, - говорит Мокеев. - Сегодня мы технически пристраивали сцену. А так, я думаю, на минуту быстрее надо хоронить.
Философский смысл этих действий не обсуждается. Само собой разумеется, что Аросева в паре с Мишулиным гарантируют класс.
Ну и дела в 'Сатире': начинают макаронами, заканчивают похоронами.
Нет, что бы мне ни говорили, а звезды бывают разные. Наг-лые и скромные, расслабленные и закомплексованные, за-крытые и эксгибиционисты. Но одна среди них, как белая ворона, не подходит ни под одно определение, не соответствует ни одному правилу. В ее исключительности, вполне возможно, и заключен секрет звездности. Инна Чурикова. От количества обрушившихся на нее в последние годы доказательств материального признания - всевозможные призы и премии - она почему-то не стала уверенней в себе и не рассекает по театральным коридорам с видом матронши, разукрашенной блестками и перьями. Потому что она
Звезда из другой галактики
Командирство отменяется
Подарок от президента
В любви, как в огне, брода нет
- Я хочу сказать о раздвоении своих чувств: с одной стороны, вы бесспорная звезда. С другой - совсем не звезда по жизни.
- Нет, не звезда. А ты мне объясни, что такое звезда? Как себя звезды ведут? Ты мне скажи.
(Через полчаса она получит наглядный ответ.)
- Вот несколько видовых признаков отряда звездунов. Во-первых, тусуются.
- Это я не люблю: время терять только. Я была на нескольких тусовках - там у всех белые глаза, все ищут бутерброд, как-то невнятно друг с другом разговаривают. Слишком много людей, дышать нечем. А чтобы встретиться с человеком, с ним же надо пообщаться так, чтобы потом вспоминать об этом. Почему мы в гости собираемся друг к другу? Чтобы думать потом о людях, а не только приятно провести вечер.
- Во-вторых, эти самые звезды одеваются у модных модельеров, даже если они им не нравятся.
- Вот я с Валей Юдашкиным познакомилась, и он мне очень понравился. Он модный? А мне кажется, он очень хороший человек, естественный, демократичный.
- А еще общаются только с модными людьми...
- Например, с тобой? Сейчас скажу - нет, мне не хочется общаться с модными людьми, чтобы быть звездой. У меня есть люди, которых я люблю. Во-первых, мои родные - замечательные люди. Я люблю родственников Глеба, которые живут в Свердловске: тетю Паничку, тетю Зишу, они такие талантливые женщины. С артистами общаюсь, конечно. Колечку люблю (Колечка - Николай Петрович Караченцов. - М.Р.).
- Но самое главное, можно сказать, отличительное качество звезды истеричность, склонность к публичным скандалам. Чтобы все поняли, что не кто-нибудь, а звезда идет по коридору.
(Через двадцать минут я увижу это в неприкрытом, практически исподнем виде.)
- Да нет... Кто же это у нас такие? Нет, зачем же я буду обижать людей? Я знала актрис, которые перед выходом непременно должны оскорбить костюмера, гримера или кто попадется под руку. Причем чем сильнее оскорбить, тем лучше. А потом на сцене играют таких добрых, прекрасных, милых. Мне это куража не принесет. Если я обижу кого-то, я же и расстроюсь.
- А как вы заводитесь на спектакль?
