- Это почему? - Притворное непонимание.
- Потому что ты сейчас навоняешь! - Прямой удар.
Все гогочут.
- Ну и подлец же ты, черномазый! - Беззлобная попытка устыдить.
- Почему это подлец? Гляди, черномазый, как тебя пучит, уже, наверно, подпустил! - Торжествующее заявление. Все с интересом ждут, что будет дальше.
- Горох сейчас полезет на пахту, пахта скажет: 'Катись к растакой матери', и в кишках у тебя начнется война. Живот вздуется горой и лопнет! - Всеобщее ликование, ребята хохочут и не могут остановиться.
- Ей-богу, белым стоит поймать тебя, посадить в зоопарк и держать в запасе до следующей войны! - Попытка разработать тему в более широком аспекте.
- А когда войну объявят, тебя станут кормить пахтой с горохом - и воняй на весь мир! - Тема основательно расширена и углублена.
- Мы победим, потому что изобрели новый отравляющий газ! - Шумный восторг. Наконец смех мало- помалу начинает стихать.
- А что, по-моему, ядовитый газ очень полезная штука. - Так в разговор по ассоциации входит тема белого человека.
- Ей-богу, если у нас начнутся расовые беспорядки, я своим газом перетравлю всех белых! - Злорадство.
Одобрительный смех. Потом наступает молчание, и каждый ждет, что еще скажут другие.
- А белые-то здорово нас боятся. - Трезвый подход к старой проблеме.
- Посылают нас на войну, учат воевать, заставляют бить немцев, а когда мы возвращаемся, они дрожат при виде нас от страха и хотят убить... Похвальба и обида вместе.
- Мать рассказывала, белая хозяйка хотела как-то ее ударить, а мать говорит: 'Мисс Грин, если вы меня ударите, я вас убью, и будь что будет!' - Тема еще больше обогащается, звучит мотив готовности постоять за себя.
- Да замахнись она на меня, я б ее на месте прикончил. - Вспышка гнева, утверждающая наше расовое превосходство.
Пауза.
- Ну и сволочи эти белые. - Ропот.
- Потому-то столько цветных и уезжает с Юга. - Просто констатация факта.
- А уж как им не по нраву, что мы уезжаем. - Произносится с оттенком гордости - как личной, так и расовой.
- Это уж да! Им бы запереть нас здесь, как в тюрьме, и чтобы мы на них батрачили.
- Первой же белой сволочи, которая ко мне пристанет, проломлю череп! Наивный бунт.
- А толку-то что? Поймают и убьют. - Отказ от наивного бунта.
- Ха-ха-ха... Уж это да, поймают как миленького. - Признание бдительности и силы белых.
- Просиживают день-деньской свои белые задницы, а негр чуть шаг не так ступит, сейчас же спустят с цепи тысячу ищеек, найдут и расправятся.
- Слушайте, ребята, может, они когда-нибудь переменятся, эти белые? Робкая надежда в голосе.
- Как же, держи карман шире! У них порода такая. - Надежда отвергается из страха, что ей никогда не сбыться.
- Все это чепуха, ребята! Я, когда вырасту, уеду на Север. - Осуждение тщетных надежд, мечты о побеге.
- На Севере черным живется нормально. - Довод в пользу побега.
- Рассказывали, на Севере какой-то белый ударил негра, так тот его просто изувечил, и ничего не было! - Жгучее желание поверить в возможность побега.
- Там все равно, черный ты или белый. - Попытка убедить себя, что справедливость существует.
Пауза.
- Слушайте, ребята, неужели на Севере дома и впрямь такие высокие? Переход по ассоциации к чему-то конкретному, желание поверить в вымысел.
- Ха, говорят, в Нью-Йорке есть дома в сорок этажей! - Утверждение невероятного, во что невозможно поверить.
- Вот страсть-то, не приведи господи! - Готовность расстаться с мечтой о побеге.
- А говорят, дома-то эти качаются на ветру. - Констатация чуда.
- Ну, ты, черномазый, даешь! - Изумление, отказ поверить в невероятное.
- Качаются, ей-богу, качаются! - Попытка настоять на том, что чудо существует.
- Неужто правда? - Сомнение и надежда.
- Ну чего ты мелешь? Если дом будет качаться от ветра, он рухнет! Это каждому дураку ясно. Тебя какой-то идиот дурачит, а ты уши развесил и слушаешь. - Возмущение, гнев, возврат к безопасной действительности.
Все молчат. Кто-то поднимает камень и швыряет его через пустырь.
- Почему все-таки белые такие гады? - Возвращение к старой проблеме.
- Как увижу какого белого, сразу плюнуть хочется. - Эмоциональное неприятие белых.
- А уж страшны-то, страшны! - Высшая степень эмоционального неприятия.
- Ребят, вы когда-нибудь к ним близко подходили, слышали, как от них пахнет? - Внимание: сейчас последует заявление.
- Белые говорят, от нас воняет. А мать говорит, от белых пахнет, как от трупов. - Желание видеть врага мертвым.
- Негры пахнут, когда вспотеют. А от белых разит всегда. - Врага надо убивать без промедления.
Разговор вился, кружился, вздымался волной, замирал, менял курс, набирал силу, креп, никем не направляемый, не контролируемый. О чем только мы тогда не говорили, что только не занимало наш проснувшийся ум: деньги, бог, любовь, цвет кожи, война, самолеты, машины, поезда, плавание, бокс... Легенды одной негритянской семьи передавались другой, передавались и обогащались народные традиции. Складывалось наше отношение к жизни, что-то мы принимали, что-то отвергали; рождались идеи, они проходили проверку, отбрасывались или расширялись, уточнялись. Но вот наступал вечер. Бесшумно носились летучие мыши, в траве трещали цикады, квакали лягушки. Одна за другой зажигались звезды, выпадала роса. Вдали появлялись желтые квадраты света - в домах зажигали керосиновые лампы. И наконец из-за пустыря или с улицы раздавался долгий протяжный крик:
- Эээээээээй, Дээээээйви!
Мы встречали призыв веселым смехом, но не отвечали.
- Загоняют скотину по домам.
- Чего ж ты не идешь, баран, тебя кличут.
Опять раздавался смех. Тот, кого звали, неохотно отделялся от нас.
- Эээээээй, Дэээээйви!
Но Дэйви матери не отвечал: это значило бы признать свою зависимость.
- Знаете, что делают фермеры с картошкой? Нет? Ну так узнаете!
- Как?
- Вот зарою вас в землю, а потом выкопаю.
Дэйви медленно плелся домой под наши смешки. Мы снова принимались болтать, но одного за другим звали домой - накачать воды из колонки, сбегать в зеленную лавку, в магазинчик купить продуктов на завтра, наколоть лучин для растопки.
По воскресеньям, если рубашки у нас были чистые, мать вела нас с братом в воскресную школу. Мы не возражали, поскольку ходили в церковь не для того, чтобы приобщаться к господу и постигать его пути, а чтобы встречаться с товарищами по школе и продолжать свои нескончаемые разговоры на всевозможные темы. Некоторые библейские истории были в общем даже интересны, но мы их переиначивали на свой лад, подгоняли к нашей уличной жизни, отбрасывая все то, что ей не соответствовало. Той же обработке мы подвергали церковные гимны. Когда проповедник выводил:
Добро, ты бесконечно и прекрасно...
мы перемигивались и тихонько вторили:
Кобель сбил бабу с ног - ужасно!
Мы уже были большие, и белые ребята нас боялись, к тому же между нами стали складываться те самые отношения,
