начинал тихо, шепотом ругаться.
- Это все проклятые бунтовщики, - шипел он.
Словно не веря тому, что я прочел, он одевался, брал письмо и обходил не меньше десятка своих друзей, прося их тоже прочесть его, и наконец выучивал текст письма наизусть. После этого он убирал письмо в ящик, где хранил свою переписку, и снова погружался в воспоминания, пытаясь воскресить в своем прошлом какой-нибудь красноречивый факт, который поможет ему получить пенсию. Подобно землемеру К. из романа Кафки 'Замок', он до самого дня своей смерти отчаянно пытался убедить власти в том, что он - это именно он, но ему это так и не удалось.
Когда нам нечего было есть, я мечтал, что вдруг правительство пришлет ему, например, что-нибудь вроде:
'Уважаемый сэр!
Ваша просьба о пенсии признана обоснованной. Вопрос о вашей фамилии удовлетворительно разъяснился. В соответствии с официальным положением мы даем соответствующее указание министру финансов исчислить и направить вам со всей возможной поспешностью всю сумму, причитающуюся вам вместе с процентами за истекшие ... лет, которая составляет ... долларов.
Мы глубоко сожалеем, что вам пришлось столько лет ждать решения данного вопроса. Вы можете быть уверены, что жертва, принесенная вами, послужит на благо и процветание нашей Родины'.
Но ответ не приходил, и дедушка был всегда так мрачен и угрюм, что я перестал об этом мечтать. Как только дедушка входил в комнату, я сразу же умолкал, ожидая, что он скажет, не отчитает ли меня за какую-нибудь провинность. Когда он уходил, я чувствовал облегчение. Постепенно желание разговаривать с ним исчезло.
Из разговоров бабушки я по крохам восстановил дедушкину жизнь. Когда началась Гражданская война, он убежал от своего хозяина и пробрался через фронт конфедератов на Север. Он со злобной радостью хвастался, что убил этих проклятых конфедератов больше, чем даже велел ему господь бог. Мужественный борец против рабства, он вступил в армию, чтобы убивать белых южан; он сражался, переходил вброд ледяные реки, спал на земле, переносил лишения... Потом его уволили из армии, он вернулся на Юг и во время выборов охранял избирательный участок со своей армейской винтовкой в руках, чтобы негры могли проголосовать. А когда негров отстранили от политической власти, для него это был жестокий удар. Он был убежден, что война не кончилась, что они будут воевать снова...
И вот мы все сидим за завтраком и молча едим - за столом у нас не положено было разговаривать: бабушка считала, что говорить за столом грех, что бог может сделать так, что кусок станет поперек горла, - и все думаем о дедушкиной пенсии. Много дней писались письма, собирались показания и подтверждались под присягой, проводились совещания, но все напрасно. Я был убежден, хотя оснований у меня не было никаких, кроме собственного животного страха перед белыми, что дедушку обманом лишили пенсии потому, что он был против власти белых.
Как-то днем я вернулся из школы и встретил в передней тетю Эдди. Глаза у нее были красные, губы дрожали.
- Поднимись к дедушке и попрощайся с ним, - сказала она.
- Что случилось?
Она не ответила. Я взбежал по лестнице и увидел дядю Кларка, который приехал из Гринвуда. Бабушка сжала мою руку.
- Иди попрощайся с дедушкой, - сказала она.
Она ввела меня в комнату дедушки, он лежал на кровати, одетый в свой парадный костюм. Глаза были открыты, но он лежал так тихо, что я но понял, жив он или умер.
- Отец, это Ричард, - прошептала бабушка.
Дедушка посмотрел на меня, его белые зубы на миг блеснули.
- Прощайте, дедушка, - прошептал я.
- Прощай, сынок, - сказал он хрипло. - Радуйтесь, ибо господь... мою душу... ибо господь...
Голос его замер. Я не понял, что он сказал, и хотел переспросить. Но бабушка взяла меня за руку и вывела из комнаты. В доме стояла тишина, никто не плакал. Мать сидела молча в кресле-качалке и глядела в окно, время от времени она опускала голову и прятала лицо в ладонях. Бабушка и тетя Эдди бесшумно ходили по дому. Я сидел в оцепенении, ожидая, когда дедушка умрет. Я все еще пытался понять, что же он мне сказал. Мне хотелось запомнить его последние слова. Я пошел за бабушкой в кухню.
- Бабушка, что сказал дедушка? Я не расслышал, - прошептал я.
Она повернулась ко мне и привычным движением шлепнула по губам.
- Молчи! Ангел смерти в доме!
- Я просто хотел спросить, - сказал я, прижимая пальцы к разбитой губе.
Она посмотрела на меня и смягчилась.
- Он сказал, что бог призывает его на небеса, - сказала она. - Теперь ты знаешь. И хватит задавать глупые вопросы.
Когда я утром проснулся, мать сказала, что дедушка 'отошел с миром'.
- Надень пальто и шапку, - сказала бабушка.
- Зачем? - спросил я.
- Довольно задавать вопросы, делай что велят.
Я оделся.
- Ступай к Тому и скажи, что дедушка отошел с миром. Пусть придет и распорядится, - сказала бабушка.
Том, ее старший сын, недавно переехал из Хейзелхерста в Джексон и жил на окраине, милях в двух от нас. Сознавая, что на меня возложено важное поручение, я бросился бежать и ни разу не остановился передохнуть - я думал, что весть о смерти надлежит доставить немедленно. Я взлетел на крыльцо едва дыша, постучал. Дверь открыла моя двоюродная сестра, маленькая Мэгги.
- Где дядя Том? - спросил я.
- Спит, - ответила она.
Я ворвался в комнату, подбежал к постели и стал его трясти.
- Дядя Том, бабушка велела вам побыстрей прийти. Дедушка умер, выпалил я, не переводя духа.
Он открыл глаза и долго смотрел на меня.
- Уродится же такой дурак, - сказал он тихо. - Разве можно так сообщать человеку о смерти отца?
Я смотрел на него озадаченно; я не мог отдышаться.
- Я всю дорогу бежал, - сказал я. - Запыхался. Извините.
Он медленно встал и начал одеваться, не обращая на меня внимания; прошло минут пять.
- Чего ты ждешь? - наконец спросил он.
- Ничего, - сказал я.
Я медленно шел домой и думал, почему я не такой, как все, почему я вечно делаю не то, что надо. И говорю не то, и поступаю не так, все на меня злятся. Я никогда не умел говорить с людьми, не понимал, что они думают, чего хотят. Разве я хотел рассердить дядю Тома? А он рассердился, да так, что гнев пересилил горе. Не найдя ответа, я решил, что нечего мне расстраиваться, все равно, как бы я ни старался, моей семье не угодишь!
Меня не взяли хоронить дедушку, а оставили присматривать за домом. Я читал детективный роман, пока все не вернулись с кладбища. Мне ничего не рассказали, а я не стал их расспрашивать. Жизнь вошла в свою обычную колею - сон, каша, рагу из овощей, школа, учение, одиночество, тоска, снова сон.
Я совсем оборвался, мне стыдно было появляться в своих лохмотьях в школе. Многие ребята в классе уже носили костюмы с длинными брюками. Я так злился, что решил поговорить с бабушкой начистоту: если она не позволит мне работать по субботам, я уйду из дома. Но когда я заговорил, она не стала меня слушать. Я ходил за ней по пятам и требовал разрешения работать по субботам. Она твердила - нет, нет, ни за что, лучше не проси.
- Тогда я брошу школу, - объявил я.
- Бросай, мне все равно, - сказала она.
- Уеду от вас и письма никогда не пришлю.
- Никуда ты не уедешь, - сказала она с издевкой.
- Разве я могу учиться, чтобы потом найти работу? - спросил я, меняя тактику. Я показал ей свои рваные
