Он услышал скрип дверной ручки и поднял глаза. Дверь отворилась, на пороге показался Джан и остановился, как бы не решаясь войти. Биггер вскочил на ноги, точно наэлектризованный страхом. Проповедник тоже встал, отступил на шаг, поклонился и сказал:
- Доброе утро, сэр.
Биггер подумал: что может быть нужно от него теперь Джану? Ведь он уже пойман, он ждет суда. Джан наверняка будет отомщен. Биггер замер, видя, что Джан выходит на середину камеры и останавливается прямо перед ним. Потом он вдруг подумал, что ему незачем стоять, что здесь в тюрьме Джан ничего не может сделать ему. Он сел и опустил голову; в камере было тихо, так тихо, что слышно было дыхание проповедника и Джана. Белый человек, на которого он пытался свалить свое преступление, стоял перед ним, и он покорно ждал его сердитых слов. Но почему же он молчит? Биггер поднял голову; Джан смотрел прямо на него, и он отвел глаза. Лицо Джана не казалось сердитым. Но если он не сердится, что же ему тогда нужно? Он опять взглянул и увидел, что Джан пошевелил губами, но слов не было слышно. А когда Джан наконец заговорил, его голос звучал очень тихо и между словами он делал долгие паузы; Биггеру казалось, будто он слышит, как человек говорит сам с собой.
- Биггер, мне очень трудно найти слова, чтобы сказать то, что я хочу, но я попробую... Для меня это все как разорвавшаяся бомба. Я уже целую неделю никак не могу в себя прийти. Я ведь сидел в тюрьме, и мне даже в голову не могло прийти, что тут происходит... Я... я не хочу вас мучить, Биггер. Я знаю, вам и без меня тяжело. Но понимаете, мне просто необходимо кое-что сказать вам... А вы, если не хотите со мной говорить, Биггер, не надо. Мне кажется, я немножко понимаю, что вы сейчас должны чувствовать. Я ведь не чурбан, Биггер; я умею понимать, хотя, пожалуй, в тот вечер я ничего не понял... - Джан остановился, проглотил слюну и закурил. - Вы встретили меня в штыки... Теперь я понимаю. Но тогда я был как слепой. Я... мне очень хотелось прийти сюда и сказать вам, что я не сержусь... Я не сержусь нисколько, и я хочу, чтоб вы позволили мне помочь вам. Это ничего, что вы хотели свалить вину на меня... Может быть, вы имели на то основания... Не знаю. Может быть, в известном смысле я и есть настоящий виновник всего... - Джан опять остановился, сделал глубокую, долгую затяжку, медленно выпустил дым и нервно прикусил губу. - Биггер, я никогда, ни разу в жизни не сделал ничего во вред вашему народу. Но я белый, и я знаю, что глупо было бы просить вас, чтоб вы не ненавидели меня, когда все белые люди, которых вы знаете, ненавидят вас. Я... я знаю, для вас мое лицо похоже на их лица, хотя чувствую я совсем по-другому. Но только до того вечера я не знал, что пропасть между нами так велика... Я теперь понимаю, почему вы взялись за револьвер, когда я поджидал вас на улице и хотел заговорить с вами. Вы ничего другого и не могли сделать; но я тогда не знал, что мое лицо, белое лицо, заставляло вас чувствовать свою вину, несло вам осуждение... - Рот Джана остался открытым, но слова больше не выходили из него; он шарил взглядом по углам камеры.
Биггер молчал, сбитый с толку, чувствуя себя так, будто он сидит на огромном колесе, которое буйные порывы ветра вертят то в одну сторону, то в другую. Проповедник шагнул вперед:
- Вы - мистер Эрлон?
- Да, - сказал Джан, обернувшись.
- Это очень хорошо, сэр, то, что вы говорили. Этот бедный мальчик очень нуждается в помощи, очень нуждается. Я - преподобный Хэммонд, сэр.
Биггер увидел, как Джан и проповедник пожали друг другу руки.
- Все это для меня очень тяжело, но вместе с тем послужило мне на пользу, - сказал Джан, садясь и поворачиваясь лицом к Биггеру. - Я научился глубже видеть людей. Я научился видеть многое, что раньше знал, но успел позабыть. Я... я утратил кое-что, но кое-что и приобрел... - Джан подергал себя за галстук, а в камере стояла напряженная, выжидающая тишина. - Я понял, что вы, Биггер, вправе ненавидеть меня. Для меня теперь ясно, что иначе и быть не может; это все, что у вас есть. Но, Биггер, если я говорю, что вы вправе меня ненавидеть, это немного меняет дело, правда? Я не перестаю думать об этом с тех пор, как я вышел из тюрьмы, и я пришел к выводу, что по-настоящему меня должны были бы судить за убийство вместо вас. Но этого нельзя, Биггер. Я не могу взять на себя одного вину за сто миллионов человек. - Джан наклонился вперед и опустил глаза. - Я не заискиваю перед вами, Биггер. И пришел я сюда не для того, чтобы оплакивать вас. Я считаю, что всем нам, запутавшимся в сложностях этого мира, ничуть не лучше, чем вам. Я пришел потому, что я стараюсь подойти ко всей этой истории так, как мне подсказывает мое понимание. А это нелегко, Биггер. Я... я любил девушку, которую вы убили. Я... я любил... - Голос его прервался, и Биггер увидел, что у него дрожат губы. - В тюрьме, когда я узнал про Мэри, мне было очень тяжело, и вот тогда я подумал обо всех неграх, убитых белыми, обо всех, кого силой разлучали с близкими и во времена рабства, и после. И я подумал: они терпели, значит, и я должен. Джан бросил сигарету и раздавил ее каблуком. - Сначала я решил, что это все подстроено стариком Долтоном, и хотел убить его. Потом, когда я узнал, что это сделали вы, я хотел убить вас. А потом я стал думать. И я понял, что, если я отвечу убийством на убийство, так будет и дальше и это никогда не кончится. И я сказал себе: я пойду и постараюсь помочь Биггеру, если только он захочет.
- Да благословит вас бог, сын мой, - сказал проповедник.
Джан закурил новую сигарету; он предложил и Биггеру, но Биггер сидел неподвижно, сложив руки на коленях и каменным взглядом уставясь в пол. Слова Джана казались ему странными; никогда раньше он не слыхал таких разговоров. Все то, что говорил Джан, было для него настолько ново, что он пока никак не реагировал; он просто сидел, глядя в одну точку, внутренне недоумевая и боясь даже посмотреть на Джана.
- Позвольте мне встать на вашу сторону, Биггер, - сказал Джан. - Я буду продолжать вместе с вами борьбу, которую вы начали один. Пусть все другие белые будут против вас, а я приду и встану с вами рядом. Слушайте, Биггер, у меня есть друг, адвокат. Его зовут Макс. Он хорошо разбирается в этих делах и хотел бы вам помочь. Хотите поговорить с ним?
Биггер понял, что Джан не винит его за то, что он сделал. Что это, ловушка? Он взглянул на Джана и увидел белое лицо, но это лицо было открытое и честное. Этот белый человек верил в него, но как только Биггер осознал это, так сейчас же опять почувствовал себя виновным, но на этот раз совсем по-другому. Совершенно неожиданно этот белый человек подошел к нему вплотную, откинул завесу и вошел в его внутреннюю жизнь. Джан предложил ему дружбу, и за это остальные белые возненавидят Джана: как будто небольшой кусок откололся от белой скалы ненависти и, скатившись по отвесному склону, остановился у его ног. Слово облеклось плотью. Впервые в жизни Биггера белый стал для него человеческим существом; и, как только человечность Джана открылась ему, он почувствовал укор совести: ведь он убил то, что любил этот человек, он причинил ему горе. Он смотрел на Джана так, будто ему только что удалили пленку, застилавшую глаза, или же будто с Джана сорвали уродовавшую его маску.
Биггер вздрогнул: рука проповедника легла на его плечо.
- Я не хочу вмешиваться в дела, которые меня не касаются, сэр, - сказал проповедник тоном враждебным, но в то же время почтительным. - Но не нужно припутывать сюда коммунизм, мистер. Я ваши чувства глубоко уважаю, сэр, но то, что вы хотите сделать, только еще больше разожжет вражду. Бедному мальчику не это нужно; ему нужно, чтобы его поняли...
- А это без борьбы не дается, - сказал Джан.
- Когда вы стремитесь смягчить людские сердца, я всей душой с вами, сказал проповедник. - Но я не могу быть с вами, когда вы разжигаете вражду...
Биггер растерянно переводил глаза с одного на другого.
- Как же тут смягчать сердца, если газеты каждое утро подливают масла в огонь? - спросил Джан.
- Господь смягчит их, - горячо сказал проповедник.
Джан повернулся к Биггеру:
- Вы не хотите, чтобы мой друг помог вам, Биггер?
Биггер озирался по сторонам, как бы ища лазейки. Что он мог ответить? Ведь он был виновен.
- Оставьте вы меня, - пробормотал он.
- Не могу, - сказал Джан.
- Все равно это дело конченое, - сказал Биггер.
- Значит, вы сами в себя не верите?
- Нет, - сказал Биггер сдавленным голосом.
- Но ведь вы верили, когда шли на убийство? Вам казалось, что вы нашли решение, иначе вы бы не
