– А кроме тебя кто-либо ходил еще за Дунай? - спросил отец.
– Как же, ходили. Полковник Репнин. На Марутянский лагерь делал поиск. Потерял две пушки и сам с тремя штаб-офицерами попался в плен. Герой! усмехнулся Суворов.
– Чьей он дивизии?:
– Да все нашей, второй, этого дурака Ивашки Салтыкова, - отрезал Суворов.
– Отец его, Петр Семенович, тоже не бог весть какого ума, хоть и фельдмаршал. Добрый человек, это верно. И хозяин рачительный - погляди, как он в своем подмосковном Марфине управляется. Богат! - по-своему оценивал людей Василий Иванович. - А кто еще из генералов там?
– Именитый прусский тактик Каменский, - язвительно процедил Суворов.
– Каменские - тоже хозяева неплохие! Правда, у них вотчина в Орловской губернии. Там земли жирные, не чета нашим володимирским. Мне бы их село! У Каменских в одном Сабурове три тысячи душ, вот! - с завистью сказал старик.
Но ни чужие поместья, ни богатства не трогали Александра Васильевича.
– Что ж, Сашенька,-сказал, немного помолчав, отец,-наслужился, слава те господи! Начальники тобой довольны, императрица отличила - дала второй класс Георгия. Думаю, что к Новому году получишь генерал-поручика. Теперь пора и на покой! Суворов даже перестал есть.
– Да что вы, папенька! - вспыхнул он.
– А то, что пора и о себе подумать, не все ж о благе отечества! ответил Василий Иванович. - Здоровья ты слабого, и отставку тебе матушка даст.
Суворов швырнул вилку, выскочил из-за стола и забегал по комнате. Потом ткнулся на стул у топившейся печки. Сидел, смотрел на весело, с треском горевшие дрова.
Он был зол. И как не злиться? Всю жизнь, с самого детства, вечный спор с отцом из-за военной службы. У отца не было никакой склонности к военной службе, он не любил ее, тяготился ею и никак не понимал, не, мог поверить в то, что сын - прирожденный полководец. Василий Иванович медленно ел жареного окуня и думал:
'Весь в мать. Та, царство ей небесное, бывало рассердится - вот так же: фырк-фырк, и вон из-за стола. Упрямец был, упрямцем и остался. Это он по их роду, по Мануковым пошел. У Суворовых таких строптивых
нет!'
– Ну, коли так уж хочется, служи! - сказал Василий Иванович, вытирая рот уголком скатерти. - Только хоть раз послушай отца. Я стар, скоро умру. Подумай, на кого я оставлю все это, что нажил,- обвел он кругом рукой.Сестры замужем, отрезанный ломоть. Один ты.
Александр Васильевич молчал, искоса, через плечо, поглядывая на отца. Видимо, хотел что-то сказать, но сдерживался. Он и сам не раз уж подумывал о женитьбе, да заняться этим все как-то, было недосуг. Но теперь отец завел разговор некстати: связал женитьбу с отставкой, и Суворов взбеленился.
'Не мытьем, так катаньем хочет! Женитьбой привязать к поместьям? Нет, юбкой меня не отобьешь от намеченной цели!'-думал он.
А отец продолжал:
– Тебе сорок три года, а я уже в двадцать пять был женат. Женись, Сашенька, послушай старика. Подумай: ты один у меня, да и то приезжаешь домой раз в три года. Чужие люди мне глаза закроют. Живу одинешенек, как бирюк!
Суворову стало жаль отца. Последние его доводы были убедительны и справедливы.
'Действительно, на старости лет - живет один. Бедный! Что ж, может, и вправду жениться? Жена останется здесь, с отцом. У старика будут внуки. Женитьба рук не свяжет. Александра Суворова на эту удочку не поймаешь!'
– Подумай, Сашенька, ведь с тобой прекратится наш род, - говорил отец.
Суворов быстро встал со стула.
– Батюшка, жениться - я готов!
– Вот этак давно бы! - радостно сказал отец, обнимая его.-А я и невесту тебе присмотрел. Немного бедновата - рухляди тысчонок на пять, может, за ней и дадут, - да зато хорошего, знатного роду. И сама - ражая, высокая, личмянистая, крепкая…
'Крепка и тюрьма, да черт ли в ней!'- подумал Суворов, но сказал другое:
– Кто ж она такая?
– Княжна Варвара Ивановна Прозоровская,-ответил отец.
II
Белолица, круглолица
Красная девица.
Во твоем лице румянец
Завсегда играет,
Молодому, холостому
Назoлу давает.
Песня
Суворов ходил из угла в угол по комнате и думал. Уже два года он ездил с отцом к Прозоровским. Александр Васильевич не любил бывать в большом обществе, среди столичных щеголей и щеголих. В гостиной Суворов чувствовал себя неуверенно и неловко. Он каждую секунду помнил о том, что мал ростом и худощав, что у него тяжелые, низко опущенные веки.
Суворову тошно было смотреть на этих разодетых, напудренных, чопорных московских барышень и барынь, сидевших словно истуканы; на пустоголовых щеголей, которые в расшитых атласных кафтанах, в париках, шелковых чулочках и модных башмаках с розовыми каблучками плели разный вздор на плохом французском языке.
Суворова так и подмывало выкинуть что-либо озорное, что разбило бы эту натянутость, неестественность и скуку, крикнуть вдруг:
– Через капральство ряды сдво-ой! Или запеть хорошее, свое, русское, вроде:
Ах! На что ж было,
Да к чему ж было
По горам ходить,
По крутым бродить?
Правда, дом у Прозоровских был чисто русский, без всяких затей. Да и какие уж тут затеи, коли у князя Ивана Андреича денег мало!
Бывая у Прозоровских, Александр Васильевич охотнее всего разговаривал с самим хозяином, генерал-аншефом в отставке Иваном Андреевичем Прозоровским. С ним Суворов находил общий язык - они говорили о военных делах. Но каждый раз вся родня невесты, все гости по молчаливому сговору, норовили оставить Александра Васильевича вдвоем с пышнотелой, румяной Варютой, а не с ее отцом.
Суворов вспомнил Варюту и невольно улыбнулся:
'Помады на ней, пудры - не приведи господи, - как на гвардии поручике! И все же Варюта, ей-ей, неплоха: веселая, глаз у нее лукавый, живой - так и играет! Разбитная, должно быть. Точно маркитантка!'
Энергичный, быстрый во всем Суворов любил это же и в других.
'Нет, ничего. Право слово, ничего!' - чем больше думал о Варюте, тем больше приходил к такому выводу Александр Васильевич.
Суворов так и сказал отцу в первый же вечер, когда они возвращались от Прозоровских и отец спросил у Сашеньки, нравится ли ему невеста.
– Только не особенно умна, должно быть: о чем ни заговори с ней - не знает. Про Сумарокова даже не слыхивала.
– Эка беда! Была бы у мужа голова на плечах,- отвечал отец.
По мнению Василия Ивановича, ждать больше было незачем - приличие соблюдено, и сегодня Сашенька может сделать предложение княжне Варваре. Александр Васильевич согласился - он тоже не любил откладывать то, что намерен был сделать.
Суворов устал ходить по комнате. Взял книгу и присел к окну.
Просматривая книги в отцовской горнице, он нашел им самим когда-то купленную любопытную книжку:
Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой склонность, ее примечанию, достойной осады и взятья.
Книжка была презабавная и как раз к месту: в ней серьезным языком, словно в каком-нибудь Вобане, описывалось взятие генерал-аншефом по имени Постоянство крепости Склонность. В книжке действовали полковник Признание, майор Верность, капитан-поручик Обманное лукавство и другие, всё в таком же шутливом тоне.
К книжке прилагался обстоятельный чертеж крепости со всеми больверками, горнверками, равелинами и контрэскарпами, которые назывались так же, как и все в ней, именами чувств: ревность, зависть, неимоверствие и прочими.
Было забавно читать это:
Первое фундамент сея крепости заложен наподобие сердца, внутри того одна полата наполнена богатством (Добродетели), которые больше, как золото и драгоценные камни, почитаются.
Суворов перелистывал шершавые страницы книжки и думал, как сегодня он возьмет свою крепость? Он решил взять ее, как брал настоящие,- стремительным штурмом. Подойти и сказать без дальних околичностей:
