- Может, были международные соображения?
- Логично, но куда они девались поздней осенью? Повторяю, дело не совсем ясное. При проведении репрессий Сталин любил порядок - чтобы все было документировано и одобрено. Решения принимал обычно он, но члены Политбюро и даже всего ЦК получали проект решения и должны были письменно выразить свое мнение, если не было пленума. Так поступали в 37-ом, так было с делом авиаторов. С Михоэлсом Сталин нарушил свои собственные правила. Члены ПБ не были информированы про ликвидацию - ни до, ни после. Даже Берия.
- Как вы это объясняете?
- Никак. Нет у меня ответа. Я только знаю, что в последующие годы Сталин не раз вел себя не по- сталински, особенно по поводу ленинградского дела. А также по поводу дела врачей.
- С нами крестная сила! - вырвалось у меня.
- Именно. Хотя подобного замечания я от вас не ждал.
- Потому что я еврей?
- Простите, я ничего оскорбительно в виду не имел.
- Дорогой Федор Пахомович, русский язык для меня родной и, увы, единственный, которым я владею.
- Реплика ваша пришлась кстати, но выражение это употребляется в наше время редко. И с вами не очень вяжется. Но, наверно, и у меня есть невольные предубеждения. Тем более вы в Израиль собрались.
- А что бы вы на моем месте сделали?
- Наверно, то же самое. Да не лезьте вы в амбицию, я вас вовсе не осуждаю. Помните, я вас про лояльность спросил?
- Помню, вы при этом упомянули про какую-то связь...
- Связь прямая, непосредственная. Начнем с вас. Как реагировали вы и многие другие сограждане еврейской национальности? Вы приняли решение покинуть страну, где вы подвергаетесь ограничениям и притеснениям. Вы не стали кричать про свои права, гарантированные сталинской конституцией, не предлагали создать Еврейскую ССР со столицей в Малаховке. Вы ведь не выбрали этот светлый путь?
- Потому что это химера, утопия. Потому что ничего хорошего из этого не вышло бы.
- Совершенно верно. Вместо того, чтобы выслушивать демагогию о дружбе народов и подвергаться полицейским преследованиям, вы проголосовали ногами. Это для властей бомба замедленного действия. Ваш пример подрывает в глазах остающихся миф о крепости и незыблемости режима. И указывает им путь. Обратимся теперь к Еврейскому антифашистскому комитету. В нем была представлена, главным образом, привилегированная интеллигенция. Выехать из Союза они не могли, даже в только что образовавшийся Израиль их бы не отпустили. Однако существовал другой путь, другой способ протеста. У них были постоянные и обширные контакты с Западом, поскольку ЕАК был для того и создан, чтобы качать деньги из зарубежного еврейства и вести среди него пропаганду. Могли они при этом передавать на Запад информацию о нарастании антисемитизма в СССР? Могли. Передавали они такую информацию? Нет, не передавали.
- Да кто бы им позволил? Скрутили бы при первой же попытке.
- Неверно. Опасность очевидная, но были и возможности. Они постоянно общались с чужеземцами, ели с ним и пили, передавали им множество материалов с дозволения начальства. Они определенно могли вложить туда несколько листков крамолы. Особенно на идиш. У МГБ были с этим языком немалые трудности. Это я вам сейчас продемонстрирую.
Он ушел в другую комнату, откуда вернулся с коричневой папкой для бумаг. Положив папку на стол, он очень ловко, наподобие того, как кассиры пересчитывают деньги, перелистал ее содержимое и извлек машинописный листок.
- Вот стихи Маркиша из поэмы, посвященной памяти Михоэлса, опубликованы в газете ЕАК:
Разбитое лицо колючий снег занес,
От жадной тьмы укрыв бесчисленные шрамы,
Но вытекли глаза двумя ручьями слез,
В продавленной груди клокочет крик упрямый:
О, Вечность! Я на твой поруганный порог
Иду зарубленный, убитый, бездыханный.
Следы злодейства я, как мой народ, сберег,
Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны...
Течет людской поток - и счета нет друзьям,
Скорбящим о тебе на траурных поминках,
Тебе почтить встают из рвов и смрадных ям
Шесть миллионов жертв, запытанных, невинных.
Вот что можно было, оказывается, напечатать в СССР в 1948 году. На идиш, разумеется. Представьте, что они могли бы передать. Если бы, конечно, захотели.
- Вот не ожидал я, что Маркиш был такой...
- Какой?
- Даже не зная как выразиться.
- Думаете, смелый? Не обольщайтесь. Он вообще-то Михоэлса недолюбливал. Это у него стиль такой, безудержный. Маркиш поначалу считал, что на стихи по поводу убийства имеется социальный заказ, поскольку это дело рук польских националистов, ходил такой слух. Вот другой образец его творчества:
На бойни гнать бы вас с веревками на шеях,
Чтоб вас орлиный взор с презреньем провожал,
Того, кто родину, как сердце, выстрадал в траншеях,
Того, кто родиной в сердцах народов стал.
Знаете, когда это написано? И по какому поводу?
- Нет.
- Январь 37-го, процесс Пятакова-Радека.
- Действительно социальный заказ. Хотя не вполне понятно.
- Важен общий смысл. Орлиный взор и человек, заменяющий родину, -атрибуты Сталина, которому, правда, не пришлось сидеть в траншеях, но все равно сгодится. В восхвалении переусердствовать невозможно. Тогда все вышло на славу, через пару лет Маркиша наградили орденом Ленина, по тем времена редкая почесть для литератора. Бросается в глаза, что Михоэлс, Маркиш и другие никогда, я это подчеркиваю, никогда не говорили с иностранцами про антисемитизм, только про большие успехи евреев в СССР. Знаете причину, помимо страха? Они пользовались немалыми благами и привилегиями, которых потерять не хотели. Все меньше людей понимало идиш, но государство - пока - содержало убыточный театр Михоэлса. Маркиш хвастался одному американцу, что у него вышла книга на русском языке, гонорар за которую составил 120 тысяч рублей, и это не считая 20-30 тысяч за журнальные публикации. Вы понимаете, что это были за суммы?
- Мне про это трудно судить, после войны вроде бы была сильная инфляция.
- Это правда, но зарплата обычных людей исчислялась в сотнях: 300, 400, 700 рублей в месяц. 150 тысяч они даже выговорить не могли. Надо еще помнить, что элите не приходилось тащиться на черный рынок или в коммерческие магазины, где цены были астрономические, например, кило масла 200 рублей. Нет, Маркиш и его друзья свои литерные пайки отоваривали в закрытых распределителях, где цены были довоенные. Так оно и шло. Приходилось лизать руку, которая их попеременно кормила и секла, а в конце концов задушила.
- Хреновая ситуация, ничего не скажешь. Но, Федор Пахомович, вы же не хотите сказать, что подыми они голос, они бы выжили.
- Кто в СССР застрахован от сумы и тюрьмы! Но тогда они хотя бы знали, за что их жарят на медленном огне. То, что с ним произошло - театр абсурда. Члены ЕАК провели на Лубянке три года, и все это время пытались доказать, какие они замечательные патриоты социалистической родины. Но довольно, я им не судья, я только высказал одно соображение. Вам нравится роман 'Три мушкетера'?
Глава 8: егор и лаврентий
- Сюжет острый, - ответил я неуверенно, не понимая, куда он гнет.
- Клюквенный кисель для дошкольного возраста, а не сюжет. Отечественные политики того периода,
