свернула их, поискала место, куда бы лучше положить, и задорно посмотрела в мою сторону:
- Чего уставился? Девчонок без юбок не видел? Через секунду тоненькая фигурка скрылась под водой.
Меня будто закружило в горячем вихре. Я отбросил назад непокорные рыжие волосы, крикнул срывающимся голосом:
- Берегись, Надюшка! - и с разбегу нырнул в пруд. Мы купались до темноты, а когда вылезли из воды, на мельзаводе, в прилегающем поселке уже зажглись первые огоньки.
- Посидим? - Я указал на разостланный, еще не просохший комбинезон.
- Ладно, - доверительно просто согласилась она. - Только оденусь.
- Зачем? Так лучше.
На щеке ее слегка дрогнула родинка.
- Глупый ты. Возьми-ка лучше полотенце да вытри мне спину.
С удивительной робостью принялся я выполнять ее просьбу. На ветвистой березе зачирикала какая-то птичка и тут же смолкла, словно боясь помешать странной музыке в моей груди. Я слышал все и ничего. Во мне звучала своя прекрасная песня, и все живое вторило ей.
Я видел перед собой только эту девушку, только ее одну, и она была для меня тогда воплощением всех совершенств мира. Хотелось прыгать от радости. Почему? Мне еще трудно было разобраться в этом удивительном чувстве.
Я так старательно и так нежно тер загорелую, бархатную спину Нади, что она недовольно выхватила полотенце, но, увидев взволнованное выражение моего лица, громко прыснула:
- Глупый ты... - И пошла одеваться.
А потом мы сидели под молчаливой березой, скрытые ветвями от всего окружающего.
Вода в пруду была совсем тихой, застывшей. На противоположном берегу над соснами вставала луна, огромная, точь-в-точь как медный бабушкин поднос, начищенный до золотистого блеска. Надя мечтательно смотрела на нее, потом задумчиво проговорила.
- Сколько на эту луну глаз любовалось, сколько о ней стихов написано и печальных, и счастливых, а она все такая же, - то заставляет волноваться, то грустить! Почему бы это?
Я промолчал. Не так уж часто приходилось мне в ту пору интересоваться луной, да и то лишь как источником освещения дороги, когда я поздней ночью возвращался на велосипеде из аэроклуба.
- Какая красивая дорожка протянулась! Прямо к нам под ноги, по- детски восхищалась Надя.
Действительно, через весь пруд луна перекинула серебристый мост. Она как будто приглашала пройти по нему в свой волшебный мир.
Надя осторожно высвободила свою руку и повернулась ко мне лицом. Я перевел свой взгляд на поселок в огнях, на искрящуюся водную гладь и чувствовал, что Надя продолжала смотреть на меня, будто старалась определить: хороший я человек или плохой, умный или недалекий, смогу ли хоть крепко обнять ее. Впрочем, она, вероятно, ничего подобного и не думала.
Я обернулся к своей спутнице. Надя встала с земли, прислушалась к шепоту листьев, к далекой мелодии репродуктора.
- Ну, пойдем, а то... - Она не договорила и как-то особенно тепло посмотрела мне в глаза.
Надя побежала по тропинке туда, где сиял огнями завод.
- Можно, я провожу тебя?
- Пожалуйста. Только до домика, где живет Женька Вершигора.
- Что, боишься его?
- Не боюсь, неудобно. Он же секретарь комсомольской ячейки. Да и к чему лишние разговоры?
Мне почудилась в ее голосе грустная нотка.
Мы остановились у овражка. Здесь начинался поселок. Говорили о чем-то незначащем, но тогда все для нас было исполнено глубокого смысла.
- Надя, когда встретимся?
- Не знаю.
- Но мы должны встретиться, - взволнованно сказал я.
- Ладно, - она потупила голову, - приходи завтра...
- Куда?
- Сюда.
И, вырвав руку, побежала по тропинке.
А я вернулся к нашей березке. Лег в траву и долго смотрел в бесконечный звездный мир. Звезды то затуманивались, то ярко вспыхивали, совсем как Надины глаза...
Ох, уж эти мне воспоминания! Надо им было нахлынуть как раз сейчас, когда давно б пора собраться с мыслями, припомнить мельчайшие детали полета, чтобы внятно доложить о случившемся. О чем же еще писал отец?.. Что-то насчет деревни. Теперь вроде стали жить лучше. Многие обстроились, только сам он все не соберется подвести новый сруб под свою хату. 'А на большее деньжонок не хватает', - писал он. 'Обязательно вышлю денег, решил я про себя. - И строиться помогу, вот приеду в отпуск...'.
'А председательствует у нас снова Анна Романовна, из района приехали и посадили ее в председатели, хотя многие мужики на собрании были несогласны'. Отец расписывал, кто из мужиков был против, а Васька Комиссаров - тот вообще чуть не подрался, доказывая, как Анна Романовна в позапрошлом году все сельпо загубила. 'Жаль, на селе больше никого из партейных нет, потому и председательствует она теперь', - сетовал отец. Затем он подробно перечислял, кого забрали в армию на переподготовку. 'И дружка твоего, Вершигору, тоже забрали, только Тишка Мурашов на месте. Он теперь стал машинистом...'
Вспомнилось, как Вершигора провожал меня в Пермскую летную школу. Стояла глубокая осень, сухая и теплая, какие бывают только на Урале. Днем припекало солнце, а по ночам воду у берегов прихватывало прозрачным ледком.
В тот день я работал в первую смену. Со второго этажа подстанции открывался чудесный вид на заводской пруд. На прозрачно-синем, опрокинутом в воду небе, не было ни облачка. Зеркальная синева воды изредка вздрагивала от всплесков рыбешек. Внизу тихо работали две гидротурбины; их шум растворялся в общем ритме большого завода.
- Здорово, Грицко! - еще издали крикнул мне Женька Вершигора. - Есть хорошая новость. Ни за что не догадаешься!
- Отпуск! - воскликнул я. - Ты мне разрешил отпуск?! - Вершигора в то время оставался за главного, и у него лежало мое заявление об отпуске.
- Отпуск да не тот. На, друже, читай!
Я схватил телеграмму: 'Откомандируйте Речкалова Свердловск для прохождения комиссии военную школу тчк Произведите полный расчет зпт при себе иметь личные вещи тчк Явиться десятого ноября аэроклуб тчк'.
- Женька, так сегодня уже пятнадцатое! Я опоздал! - Ничего, напишем тебе справку. Приемные комиссии обычно работают месяц. После смены приходи в контору. Я комсомольскую характеристику напишу.
- А кто здесь вместо меня останется? - выдавил я, не зная, что и говорить от радости.
- С элеватора старшего электрика временно поставлю.
На подстанции зазвонил телефон.
- Меня, наверное, разыскивают, - сказал Вершигора, - поверь уж, не дай бог быть главным: ни днем ни ночью покоя не дают, по всякому пустяку звонят.
Следом за ним я вошел в помещение, не отрывая глаз от телеграммы, не понимая еще, какой величайший перелом в моей жизни произошел в тот день. И мирный гул электрогенераторов, и знакомые ребята, и горячие споры, и тихий пруд - все, чем я жил в то время, было уже в последний раз.
- Быстрее на коммутатор, здесь ни черта не слышно, Свердловск тебя вызывает! - взволнованно выпалил Вершигора.
Пока мы бежали на телефонную станцию, в голове роились десятки предположений. Летную программу и аэроклубе мы еще не закончили - бензина не хватило, выпускных экзаменов не сдавали, и вдруг - какая-то военная школа.
Звонил мой инструктор Кармышкин. К восьми вечера я должен быть в аэроклубе, если не успею - в военную школу летчиков не попаду.
- В военную школу летчиков! Жень-ка-а!
Сборы были короткими: скинуть спецовку и обеспечить себя деньгами на дорогу - вот и все.
Я быстро со всеми попрощался. Забежал к главному механику Костромину.
- К родным так и не заедешь? - пожимая на прощание руку, спросил Костромин. - Волноваться будут.
- Не успею, Виктор Дмитриевич, времени в обрез, Чернавский им передаст.
Выходя из кабинета, я заметил в темном углу коридора Надю. Она стояла сиротливо и смотрела в мою сторону напряженно, взволнованно и как-то растерянно. Полный душевного смятения, я медленно подошел к девушке. В руках у нее был мой чемоданчик, где лежали сменная пара белья да несколько книг.
- Я ждала... Принесла вещи... второпях и забыть можно.
Лицо ее от волнения покрылось красными пятнами. Глаза избегали открытого взгляда.
- Не думай, я бы непременно забежал.
- У тебя и так нет времени. Я решила...
- Я уезжаю, - продолжал я, не зная, что еще сказать. - В летную школу.
- Знаю все. - Брови ее слегка дрогнули. - Заехал бы к родным.
Подошел Женька:
- Надюша, давай-ка мне чемодан. Я вас догоню за оврагом.
Две березки у пруда преградили нам дорогу.
- Знаешь, когда мне будет очень тяжело, я стану приходить сюда.
- До сих пор не могу поверить, что через несколько минут уеду учиться на военного летчика.
- В счастье не всегда легко поверить, - прошептала Надя. - Я рада за тебя, знаю - ведь это твоя судьба. Помолчим? Дорога дальняя.
Несколько долгих, томительных минут мы молча стояли под березой. Показалась Женькина бричка. Надя вся как-то сжалась.
- Держись, Надюшка! - ободрил я ласково.
- Там, в чемоданчике, конверты. Я положила...
- Спасибо. Буду писать. Обязательно.
Прощальный взгляд на родные места. Последний поворот, и поселок, и березы на пригорке, и она - все скрылось. Тоскливо екнуло внутри: завод, товарищи, любовь - отрочество осталось там, за густым притихшим бором.
Лес раздвинулся, открылись необозримые дали, свежий ветер просторов взволновал кровь, новизна захватила дух.
Солнце плавилось над головой, когда Женька Вершигора домчал меня до районного села Арамили; автобусная линия связывала это село со Свердловском.
- Знаешь, о чем я сейчас думаю? - спросил он, когда мы ждали на остановке. - Сколько тебе лет?
- Семнадцатый. А что?
- Понимаешь, очень важно именно в молодые
