покидала нас и в самые тяжелые для Родины дни.
Потекли тревожные, суровые будни. Летчики до темноты не вылезали из самолетов. Вот и сегодня. Еще затемно мы приехали на аэродром и столпились у командирской 'чайки'. Старший лейтенант Дубинин коротко сообщил положение на фронте, наши ближайшие задачи, а в конце, подчеркнув активность вражеской авиации, предупредил:
- Строгий наказ майора Иванова - в полете, тем более в бою, от группы ни в коем случае не отрываться. В соседнем полку по этой причине погиб командир эскадрильи Карманов. Мы тоже потеряли несколько самолетов и летчиков.
- Капитана Карманова сбили? - в один голос вырвалось у нас.- Когда?
- Позавчера. Над Кишиневом.
Весть эта ошеломила. Карманова знали все, о его храбрости писали. В первый же день войны Карманов сбил два 'мессершмитта' и почти сразу же бомбардировщик. Не укладывалось в голове, как мог погибнуть такой летчик.
Мы стали расходиться к самолетам.
- Надо друг за друга зубами держаться,- буркнул Иван Зибин,- тогда и черт не страшен.
Сам Иван, всегда уравновешенный, хладнокровный, делать это умел. Как-то во время полета между ним и ведущим разорвался зенитный снаряд; Зибин не отвалил в сторону - он вслед за командиром продолжал пикировать на зенитку.
- Эх, Иван, Иван... Ну что ты 'мессеру' на своей 'чайке' сделаешь?иронизировал Тетерин.- Ведь при встрече в воздухе получается как у Пруткова: 'Не чеши затылок, а чеши пятки'.
- А ты не чеши язычишком, лучше соберись с умишком, - не остался в долгу Зибин. - Человек человеком держится, а в бою - еще и уверенностью в машине.
С командного пункта воздух прочертили две зеленые ракеты. Аэродром ожил, загудели моторы.
Звено за звеном в небо устремилась группа 'мигов'.
- Рановато что-то наши на задание полетели,- переменил разговор Тетерин. - И нужно проклятой бомбе именно в мой самолет угодить! Болтайся теперь здесь...
Трудно было понять, насколько искренне это сожаление. Из Бельц Тетерин вернулся на 'чайке', влился в группу Дубинина и теперь частенько вылетал прикрывать аэродром и тыловые переправы через Днестр, хотя свободный 'миг' при желании найти было можно.
- Им хорошо - что ни вылет, то воздушный бой,- Леня Крейнин проводил быстро удаляющиеся истребители завистливым взглядом,- а тут...
Он не договорил, сердито натянул на черные волосы белый подшлемник и неожиданно широко улыбнулся.
- Что мы, лыком шиты? А ну, пошли с боем штаны в кабинах протирать.
В душе я с Крейниным был согласен; так же, как и он, с тем же настроением я посматривал на товарищей, которые воевали на 'мигах'. Но я-то знал, что Крейнин воевать на них будет. Перед самой войной Леня закончил переучиваться на 'И-шестнадцатом' - переходном этапе к 'мигу'.
Для меня такая возможность практически исключалась. Только что за завтраком мы разговаривали на эту тему с Дубининым.
- Долгая история, - объяснял комэск. - Теперь не до этого, а ты ведь и на 'ишаке' не летаешь.
По- своему Дубинин был прав. Нужно изучать самолет, организовывать учебные полеты, сдать зачеты... Кто станет заниматься этим?
А летать и воевать на 'миге' хотелось отчаянно. И не потому, что он считался у нас 'сверхсамолетом'. Многие летчики 'мигу' предпочитали старые, но зато испытанные машины. Здесь было другое. Мне казалось, что на нас, 'чаечников', смотрят как на второсортных. Товарищи воюют на 'мигах', а тут приходится выполнять какие-то второстепенные задания. Я проклинал себя и те минуты, когда совершил вынужденную посадку, - так отстать из-за нее от друзей! Теперь я завидовал даже тем, кто воевал на 'И-16': все-таки и скорость, и пушки есть. 'Перебраться бы хоть на него, - мечтал я, - подходя к своему самолету, - летчики 67-го полка штук десять бомбардировщиков недавно завалили на этих 'ишаках'.
- Присядь-ка с нами, - позвал меня Бессекирный, выглядывая из-под крыла 'чайки', где он возился вместе с Ваней Путькалюком, - поговорить надо.
- Чем это вы занимаетесь?
- Об 'эрэсах'{6} что-нибудь слыхал? - в свою очередь спросил он меня.
- Слыхать слыхал, да никогда не видел; знаю только, что эти балки к ним относятся, - я указал на металлические салазки, закрепленные под крылом. - Какой смысл? Торчат и только скорость снижают.
- Хочешь на снарядики взглянуть? Прихватил я со склада несколько штук.
Мы подошли к замаскированным ящикам. Путькалюк смахнул пожелтевшую траву, отодрал с одного крышку. На дне ящика лежал 'РС' - темный длинный снаряд, похожий на небольшую ракету: короткие перья стабилизатора, в хвосте отверстие реактивного сопла.
Кузьма Бессекирный, неугомонный, по-юношески угловатый, влюбленный в свою профессию техник, заметил мое любопытство и принялся увлеченно объяснять устройство снаряда. А потом вдруг предложил:
- Попробуем стрельнуть?
Это было заманчиво. Мы слышали о необыкновенной эффективности этого оружия, однако никто не знал, применялось ли оно вообще, кроме полигонных испытаний.
Искушение выстрелить 'эрэсами' первым в полку было велико. Я согласился. Договорились держать это в тайне, прежде чем все полностью не подготовим к стрельбе.
Оружейник и техник тут же энергично принялись за дело: под каждым крылом подвесили к балкам по снаряду, осторожно вставили пусковые пиропатроны, ввернули взрыватели.
Наконец, все было готово. Путькалюк убежал докладывать командиру полка.
- Как ты считаешь, разрешат нам стрельнуть? - волновался Кузьма.
- Дело стоящее. Думаю, должны.
Пришел майор Иванов. Внимательно выслушал нас, одобрил.
Я сел в кабину. Бессекирный еще раз проверил электрическую систему пуска. Загоревшее лицо его было серьезно, но излишняя суета выдавала волнение; оно невольно передалось и мне.
- Кузьма, что вдруг да не соскочат снаряды? - приподнято шутливым тоном начал я. - Выходит, от меня мокрое место останется?
- Соскочат! Куда им деться...
В светло-карих глазах Бессекирного мелькнула тревога. Но он тут же взял себя в руки и в тон мне произнес:
- А если... От 'чайки' ничего не останется наверняка, а от тебя - еще вопрос.
Любопытных собралось много. К командиру полка подошли Матвеев и Погребной. Рядом с ними, немного в стороне, столпились летчики; среди них я заметил коренастого Ивачева, рядом, как всегда, закадычный дружок Кузя Селиверстов - на животе пистолет болтается.
- Не знаешь, Кузьма, сильный выстрел при пуске?
- Стрельнешь - увидим. Остальное ясно?
- Ясно. Отгони только народ подальше. На всякий случай.
Бессекирный соскочил с плоскости, что-то сказал собравшимся. Те поспешно отошли на безопасное расстояние. Теперь на 'чайку' поглядывали из-за укрытия, как на неразорвавшуюся бомбу.
Оружейник подошел к командиру полка. Красный флажок в руке Иванова взлетел вверх. Словно невидимый провод протянулся от него в кабину, к взрывному устройству. Я нащупал пусковую кнопку. Напряженная пауза. Казалось, она длится вечность. На. лбу выступила испарина. Короткий взмах флажка вниз, и тотчас же палец нажал кнопку, взрывное устройство сработало. Я не услышал привычного оглушительного выстрела. Раздался резкий хлопок, и два черноватых следа устремились в небо. Я вздохнул с облегчением. Из поднебесья, будто вторя моему вздоху, один за другим донеслись сильные взрывы.
'Чайку' моментально окружили плотным кольцом. Кто-то заглядывал под плоскости, кто-то щупал руками обшивку крыльев, пальцами оттирал следы копоти от пороха, кто-то уверял, что самолет после выстрела сильно брыкнул.
Постепенно волнение улеглось, и командир полка разрешил нам испытать 'эрэсы' в воздухе.
Готовились недолго. Мишенью выбрали одинокое дерево на краю оврага. Я поднялся в воздух и плавно ввел самолет в пологое пикирование. Внизу маленькими букашками маячили зрители. Целился я старательно. И когда цель повисла на ниточке перекрестия, я произвел пуск и в тот же миг сквозь шум мотора послышался характерный свист. 'Ниточка' оборвалась. Дерево, срубленное разрывами, повалилось наземь.
Кузьма Бессекирный был на седьмом небе. Еще бы! Откопать на складе такое сильное оружие, сразу зарекомендовавшее себя в глазах летчиков!
Командир полка тут же отдал распоряжение быстро подготовить все самолеты, оборудованные для стрельбы 'эрэсами', потом подозвал меня.
- Молодец, ей-богу, молодец! Не знал, что ты так метко стреляешь.
- Будем надеяться, он и с фашистами так же расправится,- сказал Погребной.- Как, не промахнешься?
Я посмотрел в его добрые, глубоко сидящие под мохнытыми бровями глаза - и от волнения не смог сказать ни слова. Мальчишеская радость бушевала в груди. Так бывало в детстве, когда меня хвалил отец.
Этот день запомнился еще и по другой причине. Такова уж человеческая память. Порой она отказывается отвечать на упрямые вопросы. Молчит. А иногда, по необъяснимому своеволию, выталкивает на поверхность то, что казалось давным-давно забытым. Будто рассеивается туман, редеет пелена.
После обеда, прикрывая переправы, я впервые увидел живых 'юнкерсов'. Они летели выше нас и чуть в стороне. Дубинин, покачав крыльями, кинулся наперерез. Я включил свои 'эрэсы'.
Трудно предположить отчего - от нашей агрессивности, то ли от нескольких залпов зениток, а может, у них было другое задание, но 'юнкерсы', немного отвернув, взяли курс на восток.
Мы звеном - вдогонку. Моторы ревут на полную мощность, сердце колотится в предвкушении боя. Еще бы - драться в глубине своей территории, не боясь за свои хвосты, к тому же с обыкновенными 'юнкерсами'. Я так в душе расхрабрился, что готов был всем им хвосты поотрубать винтом!
Гнались
