мы за ними долго. А когда сели, Леня Крейнин, как всегда, сострил:
- Ты на чем летал?
- На том, на чем и ты: на 'чайке'.
- 'Чайка' ж благородная птица. Зачем ей связываться с паршивенькими стервятниками.
Не успел я сорвать на нем злость за неуместную шутку, как был тут же стиснут сильными руками.
- Командир! Здорово, старина!
- Афанасий Владимирович! - обрадовался я. - Здравствуй, здравствуй! Откуда ты взялся?
- С обеда поджидаю. Прямо со станции и сюда. Нас тут много Германошвили, Гичевский.
- Паша Гичевский?! Он же не вернулся с задания в первый день.
- Жив и здоров Паша, командир. А сейчас его, поди, все еще Кондратюк в объятиях душит. На комсомольском собрании все. Пойдем?
По дороге Богаткин выкладывал до мельчайших подробностей события в Бельцах за время моего отсутствия. Он казался постаревшим. Нос заострился еще больше, слегка выступающий вперед подбородок был небрит, и впалые щеки казались землистыми.
Неожиданно Богаткин остановился и спросил меня:
- Ты о начфине базы слышал?
- Нет, а что? - поинтересовался я.
- И о Борисове, начальнике ГСМ, не знаешь?
Я отрицательно мотнул головой, думая о предстоящей встрече с Пашей Гичевским.
- Начфин был шпионом фашистским.
- Что?..
- Шпионом, говорю, был он и сбежал в первый день. Вместе с ним и Борисов удрал.
- Скажи, Афанасий Владимирович, - встрепенулся я сразу же: - не их ли рук дело?..
- Их, командир, их! - с ненавистью воскликнул Богаткин. - Эти сволочи подсыпали что-то в масло, потому и заклинивались подшипники, шатуны обрывались. Ух, попадись они мне...
Мы подошли к грачевскому 'мигу' - здесь проходило собрание. Богаткин заговорщически шепнул:
- Подсядем незаметно, чтобы Паша не увидел, - ух, и будет тебе от него.
- А в чем дело, Афанасий Владимирович?
- Потерпи - узнаешь, - таинственно произнес Богаткин.
Обсуждение первого вопроса подходило к концу.
- Разве это дело? - азартно кричал Ротанов. Вся его поджарая спортивная фигура была в движении. - На 'мигах' приказывают идти в разведку на бреющем полете, в то время как хорошо знают, что самолет этот на малой высоте - 'утюг'! Я так считаю: разведчик должен выбирать высоту полета и маршрут сам.
Тима Ротанов говорил всегда коротко, но прямо - то, что думал.
- Здесь, товарищи, присутствует старший политрук из дивизии. Я прошу его передать кому следует, - продолжал Ротанов, - прежде чем приказывать, следует думать. Вот, к примеру: послали нас вчера прикрывать двенадцать 'Су-2'. Ползут они еле-еле на восьмистах метрах, а мы одним звеном над ними болтаемся. Разве это прикрытие? Хорошо, что 'худые' не встретились, а то дали бы 'прикурить' и нам и им. Так воевать нельзя.
- Прикрывать 'Су-2' лучше 'чайкам' и 'И-шестнадцатым', - вставил Грачев. - На 'мигах' тяжело.
- Посылать нужно не по звену, а так, чтобы и бой можно было вести и силенок хватило бомбардировщики прикрыть. Короче: не нарушать боевой устав авиации. Все! - закончил Ротанов.
Иван Зибин попросил слова.
- Часто бывает: сидишь в кабине, ждешь до умопомрачения. Бац: ракета! Вылетаешь - а куда, сам не знаешь. Я хочу сказать, что задачи летчикам надо ставить своевременно и время давать на подготовку к вылету. Нам нужны не только постоянные слетанные звенья, но и группы. Как мы сегодня на штурмовку вылетели? Летчики из разных эскадрилий, разных полков. Кто командир, неизвестно.
Выступавшие были немногословны. Говорили о том, что оружие в воздухе часто отказывает, аэродром зенитками не прикрыт, связь с постами ВНОС{7} плохая; многие вылеты цели своей не достигают, - и конечно же, о бдительности.
- Председатель, дай мне говорить, - выскочил из-под крыла Германошвили. - Я и товарищи завтра вечером будем сделать два зенитный пулемет. Клянусь моей матерью, ух как стрелять будем, сам стрелять будем! и под одобрительный смех юркнул на свое место.
Выступил помощник начальника политотдела дивизии по комсомолу. Коренастый, крепко сбитый, с быстрым и цепким взглядом старший политрук говорил негромко, привычным движением поглаживая лысину.
Как и полагается представителю вышестоящего штаба, Погребной подвел итог выступлениям и заверил, что все критические замечания будут переданы командованию.
Потом обсуждали комсомольские рекомендации для вступления в члены ВКП(б).
Первой обсуждалась рекомендация Тиме Ротанову. Есть возражения? спросил председатель.
- Ротанов - смелый, бесстрашный летчик. Он уже одного 'мессера' завалил, достоин быть в партии.
- Единогласно, - подсчитал Дмитриев.
Дружно и быстро проголосовали комсомольцы за Зибина, Кондратюка, Бессекирного.
С заявлением летчика Плаксина вышла заминка. Как раз в последнее время Алексей Плаксин 'ослаб' здоровьем и перешел на связной самолет. Но он - еще адъютант командира полка. Мнения разделились - начальство обижать неудобно.
- Надо воевать, товарищ Плаксин, а не прислуживать, - громче всех протестовал Ротанов.
- Но ведь он же не по своей вине... - неуверенно защищал Алексея Петя Грачев,- летает на беззащитном самолете, подвергается, может, не меньшей опасности. Это же не шкура дементьевская, товарищи.
- Нечего антимонии разводить, - выкрикнул Гичевский, - и так ясно! Ставь, председатель, на голосование.
Выражение лица Гичевского в темноте разобрать было трудно. Только белел на голове сплошной бинтовой шлем. Кондратюк обхватил его сильной рукой, прижал точно ребенка к груди.
Подсчитали голоса: большинство против. Алексей понурил голову, ссутулился. Мне стало жаль парня. Может, действительно, нездоров?
Последнее заявление - Валериана Германошвили - подняло у всех настроение. Когда проголосовали, Германошвили снова выскочил из-под самолета и под общий хохот радостно заявил:
- Большое спасибо за доверие. Знай все, мой пулемет станет стрелять прямо в фашиста, никогда летчика не обманет. Сам стрелять будет.
Виталий Дмитриев, председательствующий, с трудом успокоил развеселившееся собрание и дал слово Пете Грачеву.
- Товарищи, мы хотели поговорить сегодня об одном старом деле нашего комсомольца, но старший политрук отсоветовал.
- Непонятно! Поясни! - потребовал Кондратюк.
- Аварию Речкалова помнишь?
Кровь ударила мне в лицо. В ушах загудело. Собрание зашевелилось. В общем шуме послышался звонкий голос:
- Он не виноват, это вражеских рук дело.
Неожиданно что-то большое, сильное навалилось на меня.
- Век тебя не забуду, дружище, - взволнованно засопел Гичевский прямо в ухо.
Я с трудом освободился от, цепких объятий.
- Паша, ты что?
Гичевский смахнул со скуластой щеки слезу, широко улыбнулся и снова схватил меня в охапку.
- Ничего не знаешь?!
- Решительно!
- Черт курносый! Дружище! Ты ж мне жизнь спас!
- Так это был...
- Я, Гришка, я!..
В этот вечер я выпил за ужином свою первую фронтовую стопку. Обжигающее тепло разошлось по всему телу, жаркая испарина выступила на лице.
В столовой - мазаном сарайчике, служившем до недавнего времени хозскладом совхоза, было шумно и душно. Две керосиновые лампы задыхались в клубах табачного дыма; неверный их свет делал лица летчиков темно-багровыми, глаза превращал в черные проемы. Хотелось выйти на свежий воздух, но пробраться из- за длинного дощатого стола к выходу было практически невозможно.
- Пойми ты, - доказывал Петя Грачев Тетерину, - 'мессершмиттов' можно бить на 'чайках' не хуже, чем на 'мигах'. Понимаешь?
Тетерин пытался возражать: не тебе, мол, меня учить. Но тут на него набросился Ротанов.
- 'Чайки' тебе нехороши, да? Почему ж на 'миг' не переходишь? Скажешь, их нет? Врешь! Выходит, на 'чайке' над аэродромчиком легче и безопаснее летать? Хитришь, Леня!
Языки развязались. Спор становился все жарче.
- Бросьте, товарищи, - успокаивал Пал Палыч, - вышли бы на воздух, проветрились...
К столу подошел Хархалуп. Его крупное цыганское лицо было темным, хмурым.
Грачев подвинулся. Кто-то протянул наполненный стакан.
- Не большой я любитель спиртного, а сегодня выпью еще, - принимая стакан, глухо сказал Хархалуп. - Плохо мы воюем, ребята... Неоправданно теряем людей, машины. А почему?
- Не нужно нас по мелочам распылять на всякие пустые вылеты, дергать поменьше, - заметил Кондратюк.
- Это верно, но главное ли? А главное, по-моему, - побыстрее отказаться от предвоенных привычек. О Карманове слышали? Мой друг... Смерть его немцам так просто не пройдет. - Хархалуп залпом осушил стакан, крякнул, встал из-за стола. - Запомните, товарищи! У летчика может быть много друзей. Но те, с кем он делит все - уходит в полет, смотрит в лицо смерти, - эти должны занимать в его сердце особое место. Цените друзей, доверяйте им, деритесь за них.
* * *
Наступил пятый день войны. Утро как утро. В полях пересвистывались суслики, в высоком небе заливались безмятежные птахи, свежий ветерок, настоянный на пряных степных запахах, разгонял сонливость, но нас эта красота мало привлекала.
Из скупых газетных сообщений мы плохо представляли, что делается на других фронтах, но знали: фашисты безудержно прут на Ленинград, Минск, Житомир.
Сегодня ночью немцы переправились через Прут у Скулян, захватили плацдарм и накапливают силы. Рядом - Бельцы.
Многих тревожила неизвестность о судьбе родных и близких. Слухи ходили самые противоречивые. Кто-то где-то слышал, будто эшелон с семьями разбомбили, другие уверяли обратное - никого из города не вывозили. Начальство разводило руками, не в состоянии сообщить
