времени вспоминали как о времени больших пирогов, то есть сытного питания кадет*.
Сессия Государственного Совета возобновилась 15 октября; до конца года я был на 12 заседаниях Общего собрания, 5 - Финансовой комиссии, одном - ее VI отдела и 4 - группы правых.
В начале 1911 года наше обследование морского ведомства было закончено и составлен доклад, из которого я уже привел выдержки. Наши выводы по этому обследованию чрезвычайно интересовали не только морские круги, но и Думу: сумеем ли мы разобраться в хаотической деятельности морского ведомства, где официальные документы резко расходились с действительностью, и решимся ли мы откровенно изложить государю всю правду? 9 января ко мне заехал председатель Думы А. И. Гучков, чтобы привести мне проект изменений Устава о воинской повинности в намеченной Думой редакции, и просить моего заключения по ним; он говорил также и о морских делах, по-видимому, собственно они и привели его ко мне. 13 января он вновь был у меня, переговорить о присланных ему моих замечаниях по Уставу о воинской повинности, причем он мне сообщил, что докладчиком этого дела в Думе будет Протопопов, бывший когда-то моим слушателем в Академии; мы при этом вновь говорили о морских делах.
Наконец, 24 января наш доклад был готов; он был отпечатан в нескольких экземплярах, из коих один мы подписали для представления государю, и Рерберг от нашего имени отвез его Столыпину. Но Столыпин не взялся представить этот доклад, а предполагал испросить его указания, не пожелает ли он принять нас лично?
Такое представление я и Дмитриев считали ненужным и нежелательным потому, что при этом неизбежно должно было бы выясниться непримиримое различие во взглядах наших и Рерберга на состояние морского ведомства: мы двое считали его отчаянным и неисправимым без коренной его ломки, а Рерберг, признавая существование беззаконий и неустройств, полагал, что все это может быть упорядочено и не должно вызывать особой тревоги. Я лично еще не желал являться государю во избежание всякого намека на желание принять Морское министерство.
Я написал Столыпину письмо, что мы не считали бы себя вправе утруждать государя представлением для вручения нашего доклада и полагаем, что такое представление могло бы иметь место лишь в том случае, если бы он, по прочтении нашего до-клада, признал нужным потребовать дополнительного доклада; я просил Столыпина при докладе дела стать на эту точку зрения. 27 января Столыпин был у государя и прочел ему мое письмо. Государь приказал, чтобы Рерберг, как старший, один привез ему наш доклад; мой отказ от возможности побывать у него, конечно, должен был вызвать его неудовольствие.
Рерберг 29 января был в Царском и представил наш доклад; что он при этом говорил государю, я не знаю.
Наш доклад был секретный, предназначенный только для государя, и мы не считали себя вправе давать ему огласку; у меня самого был лишь корректурный экземпляр доклада. По просьбе Бирилева я дал ему этот экземпляр на прочтение;он вернул мне его 29 января при письме, в котором писал: 'С великим вниманием и интересом прочел доклад и совершенно удивлен, как много и как толково Вами обследовано все дело. Во всяком случае, полезностью работа Ваша превзошла все мои ожидания. В докладе есть несколько ошибок, вероятно, вследствие неверных данных представлявшихся Вам объяснений. Жаль, что доклад слишком длинен, и у государя не будет времени его прочесть. Начало малоинтересно и пестрит ненужными подробностями, а всего лучше конец*, и жаль, что он не поставлен во главе доклада'.
Такой отзыв со стороны знатока морского дела и морских порядков был, конечно, очень приятен.
Гучков 9 февраля вновь заехал ко мне, чтобы узнать, есть ли уже какой-либо результат нашего доклада? Он собирался с докладом к государю, чтобы просить его о преобразовании Морского министерства, дабы этим облегчить разрешение Думой кредитов на судостроение. Я ему сказал, что решительно ничего не знаю о том, как был принят наш доклад; вместе с тем, я ему рассказал, как уклонился от поездки к государю, дабы он видел, что я отнюдь не добиваюсь нового назначения.
Утром 14 февраля Гучков мне сообщил по телефону, что был у государя, что государь очень доволен нашим докладом, который считает неопровержимым, и передал Столыпину для обсуждения вопроса, что делать; наконец, что кандидатом в морские министры является Григорович.
После того опять не было никаких вестей о результате нашего доклада, и только 1 марта в газетах появился рескрипт государя на имя морского министра Воеводского, поразивший всех своим содержанием. Привожу текст:
'Степан Аркадьевич!
В заботах о скорейшем воссоздании боевого флота мною было поручено членам Государственного Совета: инженер-генералу Рербергу, генералу от инфантерии Редигеру и тайному советнику Дмитриеву обследовать в хозяйственном и административном отношениях деятельность Главного управления кораблестроения и снабжений, казенных морских заводов и портов и по обследовании представить мне о наилучших способах достижения указанной цели.
Облеченные моим доверием лица закончили возложенное на них поручение и представили мне 24 января сего года свое заключение.
Из этого заключения я с полным удовлетворением убеждаюсь в том, что обследование деятельности предуказанных мною учреждений морского ведомства не обнаружило таких обстоятельств, которые давали бы повод подозревать злоупотребления, что нежелательные от установленного порядка, которые наблюдались в деятельности учреждений морского ведомства, обратили на себя внимание как Ваше, так и подчиненных Вам начальников, и что в Морском министерстве принимаются уже посильные меры к их устранению.
Это дает мне уверенность в том, что когда в общем законодательном порядке будет разрешен возбужденный по моим предначертаниям вопрос о средствах, которые могут быть уделены на развитие наших морских сил в ближайшее время, и эти средства будут представлены в распоряжение Морского министерства для выполнения плана строительства, то устранятся все поводы к обвинению Морского министерства в отсутствии планомерности в одной из важнейших областей военно- морского управления - судостроении.
Признавая необходимым тем не менее предупредить возможность нарушения в будущем, правильного хода деятельности Морского министерства, поручаю Вам:
1. Представить на мое утверждение особое положение о порядке составления и утверждения проектов кораблей и о выполнении этих проектов.
2. Внести на рассмотрение Адмиралтейств- совета вопрос о возможности преобразования Главного управления кораблестроения и снабжений и Морского технического комитета на началах, предположенных во всеподданнейшем докладе членов Государственного Совета, производивших обследование, и заключение Адмиралтейств-совета представить мне одновременно с проектом общего преобразования центральных управлений морского ведомства.
3. При заканчиваемом в настоящее время пересмотре положения об управлении заводами морского ведомства, иметь в виду указываемые во всеподданнейшем докладе членов Государственного Совета, производивших обследование, несовершенства действующего положения и принять меры к их устранению.
4. По представлении мне проекта нового положения об управлении центральными учреждениями морского ведомства незамедлительно перейти к окончательной разработке нового положения об управлении военными портами и закончить это дело в ближайший, по возможности, срок.
Пребываю к Вам неизменно благосклонный Николай.
В Царском селе 28 февраля 1911 года'.
Этот рескрипт, утверждавший, что мы, в общем, нашли все в морском ведомстве в должном виде, резко расходился с истиной: Наш доклад был секретен и публика должна была думать, что мы либо не смогли разобраться в деле, либо не имели мужества раскрыть перед государем печальную истину о действительном состоянии морского ведомства! Я был возмущен, что государя упросили подписать эту ложь! Вернее всего, что впечатление от нашего доклада Воеводский успел сгладить указанием на то, что все указанные нами беспорядки являются делом прошлого, что они были вызваны действительно тяжелым положением флота, что меры к их устранению уже принимаются и пр.; когда же через четыре недели цель была достигнута, он ему дал подписать рескрипт.
В день объявления рескрипта, 1 марта, было общее собрание Совета; там я встретил Дмитриева, он также был возмущен и уже перешел от слов к делу: тотчас по прочтении в газетах рескрипта он поехал в Государственную канцелярию, потребовал там все имевшиеся оттиски доклада (их было около двадцати) и разослал их от себя лицам, интересовавшимся делом, в том числе и Гучкову. Ввиду секретности доклада он поступил незаконно, но Дмитриев говорил, что он должен был это сделать, чтобы спасти свое доброе имя.
В общем, рескрипт произвел весьма неблагоприятное для Морского министерства впечатление, которое еще усилилось, когда публика стала узнавать истинное содержание нашего доклада.
Один из членов Думы, Звегинцев, бывший моряк и один из критиков Морского министерства, взял у меня наш доклад для прочтения и после того писал Мне: 'С сердечной благодарностью возвращаю Вам Ваш отчет. С жадностью я его прочел и должен сказать, что ничего хоть сколько-нибудь к нему подходящего по строгости критики морского ведомства с трибуны Государственной думы не производилось'.
Воеводскому рескрипт не помог: через две недели, 15 марта, Григорович сообщил мне, что Воеводский отказался от должности, и что он сам назначается министром.
Воеводский был чудный человек: честный, доброжелательный, чрезвычайно мягкий, притом умный,
