– Привет! А что вы здесь делаете, ребята? – на повороте тропинки они лицом к лицу столкнулись с Талки – старшим старостой в корпусе Кинга, – маленьким белокурым мальчиком из тех, которых назначают за сообразительность и которые потом обращаются к ректору, чтобы он поддержал их авторитет, когда рвение начинает опережать благоразумие.
Троица не обратила на него никакого внимания: они ничего не прогуливали. Талки с жаром повторил свой вопрос еще раз, поскольку он часто страдал от пренебрежительного отношения к нему пятой комнаты и решил, что теперь-то поймал их на месте преступления.
– Какого дьявола тебе нужно? – спросил Сталки со сладкой улыбкой.
– Послушайте, я не собираюсь... не собираюсь выслушивать никаких оскорблений от пятой комнаты! – прошипел Талки.
– Тогда заткнись и объяви собрание старост, – сказал Мактурк, зная слабость Талки.
Староста не мог ни слова произнести от ярости.
– Не стоит кричать на пятую комнату, – сказал Сталки. – Это очень плохая привычка.
– Скажи уже что-нибудь, голубок! – тихо сказал Мактурк.
– Я... я хочу знать, что вы делаете за пределами территории? – спросил он, размахивая тростью из ясеня.
– А-а, – сказал Сталки. – Ну, теперь нам понятно. А почему ты раньше не спросил?
– Я спрашиваю сейчас. Что вы здесь делаете?
– Мы восхищаемся тобой, Талки, – сказал Сталки. – Мы думаем, что ты просто отличный парень, правда?
– Правда! Правда! – неподалеку проехала коляска с девушками, и Сталки в точно выбранный момент опустился перед Талки на колени. Талки покраснел.
– У меня есть основания считать... – начал он.
– Да! Да! Да! – заорал Жук на манер Байдфордского глашатая. – У Талки есть основания полагать! Троекратное ура Талки!
Приветствие прозвучало.
– Это потому, что мы бесконечно восхищаемся тобой, – сказал Сталки. – Ты знаешь, как мы любим тебя, Талки. Мы так тебя любим, что считаем, что ты должен отправиться домой и умереть. Ты слишком хорош для этой жизни, Талки.
– Да, – добавил Мактурк. – Сделай нам одолжение – умри. Подумай только, как прекрасно будет выглядеть твое чучело!
Талки с нехорошим блеском в глазах быстро пошел от них по дороге.
– Это абсолютно точно означает собрание старост, – сказал Сталки. – Задета честь шестого и все прочее. Талки будет сегодня писать жалобы, а завтра после чая нас вызовет Карсон. Они это дело так не оставят.
– Ставлю шиллинг, что он будет следить за нами! – воскликнул Мактурк. – Он любимчик Кинга, и им обоим нужны наши скальпы. Мы должны быть целомудренны.
– Тогда я должен отправиться напоследок к мамаше Йо. Мы должны ей около десяти шиллингов. И потом, Мэри будет рыдать, когда узнает, что мы уезжаем.
– Она мне так дала по башке в прошлый раз... эта Мэри, – сказал Сталки.
– А ты голову убирай, – сказал Мактурк. – Хотя обычно она в ответ целует. Пойдем к мамаше Йо.
В начале узкой боковой улочки стоял грязновато-темный двухсотлетний домик: полумолочная, полуресторан с окнами, заставленными бутылками. Они постоянно ходили туда еще малолетками, и в доме их принимали как друзей.
– Пришли заплатить по долгам, матушка, – сказал Сталки, обнимая хозяйку заведения за огромную талию. – Заплатить по долгам и сказать прощай... и... и мы ужасно голодны.
– Ай-яй! – воскликнула мамаша Йо. – В любовники захотел! Я стесняюся!
– Ничего бы мы тут и не удумали бы, есля бы тут была Мэри, – сказал Мактурк с густым северодевонширским акцентом, которым мальчишки обычно пользовались в своих вылазках.
– Кто тут мое имя называет всуе? – внутренняя дверь раскрылась, и в комнату с кринкой сметаны в руках вошла белокурая, синеглазая, румяная, как яблочко, Мэри. Мактурк поцеловал ее, за ним, демонстрируя смирение, последовал Жук. Оба соответственно получили по подзатыльнику.
– Никогда не целуйте служанку, если можно поцеловать хозяйку, – сказал Сталки, нахально подмигивая мамаше Йо и одновременно изучая полку с банками варенья.
– Я так пойму, что не все тут хочут получить по башке! – заманчиво пропела Мэри.
– Не-а! Думаю, что могу и так все получить, – сказал Сталки, отворачиваясь.
– От меня-то не дождесся... тоже мне сокровище!
– Не проси ее. Есть дявицы в Нортхеме. Ага... и в Эпплдоре, – в ответ раздалось полупрезрительное, полузадумчивое невоспроизводимое фырканье.
– Ай-яй! Ничо из тебя хорошего ня выйдят. Зачем смятану нюхашь?
– Да плохая, – сказал Сталки. – Чё-то пахнет. Мэри опрометчиво решила, что с ней торгуются:
– Хорошо, один поцелуй.
– Отлично, – сказал Сталки, принимая его без побоев.
– Ты... ты... ты... – Мэри давилась от смеха.
– Нет, в Нортхэме лучше... попышнее, просили нас прийти опять, – говорил он, пока Мактурк торжественно вальсировал с задыхающейся мамашей Ио, а Жук сообщил Мэри печальные новости, когда они уселись за стол, на котором стояла сметана, варенье и горячий хлеб.
– Ага. Не увидишь ты нас больше, Мэри. Станем пасторами и миссионерами.
– Внимание, буйволы![122] – сказал Мактурк, глядя в окно через занавеску. – Талки следит за нами. Идет сейчас по улице.
– Никонда не оставят в покое вас, – сказала мамаша Ио. – Пойду посчитаю, мои хорошие. – Она выкатилась в другую комнату, чтобы составить счет.
– Мэри, – неожиданно произнес Сталки голосом, полным трагизма. – Любишь ли ты мяня, Мэри?
– Во дает! Я те говорила это, когда ты вот такого росточку был! – ответила девица.
– Вишь того, на улице? – спросил Сталки, показывая на ничего не подозревающего Талки. – Ни одна девица никода в жизни не целовала его, Мэри. Жалко ведь!
– А я-то тут при чем? Думаю, все будет, конда природа захотит, – она задумчиво закивала головой. – Ты ведь никогда не будяшь целоваться, если не захотишь?
– Дам те полкроны, если поцелуешься с ним, – сказал Сталки, доставая монету.
Полкроны было более чем достаточно для Мэри Ио, да и шутка была ничего, но...
– Ты боишься, – сказал Мактурк, психологически точно выбрав нужный момент.
– Да-а! – отозвался Жук, зная ее слабое место. – В Нортхеме ни одна девица и думать бы не стала. А ты ведь такая красавица!
Мактурк поставил ногу к двери, чтобы мамаша Ио не вернулась в неподходящий момент, поскольку по лицу Мэри видно было, что она решилась. В результате Талки обнаружил, что путь ему перегородила высокая дщерь Девоншира... графства, под солнцем которого легко раздаются поцелуи и наслаждения. Он вежливо отодвинулся в сторону. Она на секунду задумалась, а затем положила тяжелую руку ему на плечо.
– Куда ж ты собрался, сладкий?
Через платок, который Сталки прижимал ко рту, он видел, как мальчишка стал пунцовым.
– Дай я тя поцелую! А вас этому в колледже не учат?
Талки обомлел и покачнулся. Торжественно и уверенно Мэри дважды поцеловала его, и незадачливый староста убежал.
Она вошла в магазин, и в глазах ее было написано искреннее недоумение.
– Поцеловала его? – спросил Сталки, отдавая ей деньги.
– Да, конечно! Но, господи мой, он как будто не из колледжа, чуть не расплакался.
– Ну мы-то плакать не будем. Не заставишь нас плакать таким образом, – сказал Мактурк. – Попробуй.
После чего Мэри всех наградила подзатыльниками.
