толпу порции масла, а Мактурк открыл бак с кипятком для младших классов, некоторых ошпарило кипятком и они непритворно плакали. Четвертый и третий классы затянули школьную песню «Vive la Compagnie», сопровождая ее стуком ножей, а младшие классы издавали звуки, похожие на писк летучих мышей и таскали друг у друга еду. Двести пятьдесят мальчишек в возбужденном состоянии в поисках света превращаются в настоящих исследователей.
Когда по отвратительному запаху газа стало понятно, что его подачу возобновили, Сталки с расстегнутыми до пояса пуговицами уже сидел за столом, жадно поглощая четвертую чашку чая.
– Ну вот, все в порядке, – сказал он. Привет! – Помпониус Эго на месте.[129]
От стола старост к ним подошел главный староста – простой, недалекий парень, но основа футбольной команды, и сухим, официальным голосом пригласил троицу зайти к нему в комнату на полчаса. «Собрание старост! Собрание старост!» – пронеслось над столами и некоторые стали изображать варварскую расправу с использованием ясеневой трости.
– Как будем развлекаться с ними? – спросил Сталки, полуобернувшись к Жуку. – На этот раз твоя очередь!
– Послушай, – был ответ, – я хочу только лишь, чтобы вы не смеялись. Я хочу обвинить Талки в безнравственности а ля Кинг, но это должно быть серьезно. Если вы не можете не смеяться, не смотрите на меня, а то я не выдержу.
– Понятно, хорошо, – ответил Сталки. Мышцы худощавого Мактурка напряглись, и он полуприкрыл глаза. Это был сигнал начала военных действий.
Восемь или девять старшеклассников с застывшими, строгими лицами сидели на стульях у Карсона в его филистерски обставленной комнате. Талки был не очень популярной личностью среди них, и они боялись, что он может выставить себя на посмешище... Но честь шестого необходимо было поддержать. Поэтому Карсон торопливо начал:
– Послушайте, ребята. Я... мы позвали вас, чтобы сказать, что вы слишком нагло себя ведете с шестым классом... или, во всяком случае, вели... и мы... мы это терпели до поры до времени, а теперь выясняется, что сегодня на дороге в Байдфорд вы нахамили и обругали Талки, и мы хотим заявить вам, что это недопустимо. Вот и все.
– Вы абсолютно правы, – сказал Сталки, – но дело в том, что и у нас есть кое-какие права. Вы не можете просто так, только потому что вас назначили старостами, отчитывать старшеклассников и читать им нравоучения, как преподаватели. Мы не малолетки, Карсон. Это еще может пройти со средними классами, но с нами не пройдет.
– Мы бы уже давным-давно были бы старостами, если бы не задвиги Праута. Вы это знаете, – сказал Мактурк. – И это абсолютно бестактно.
– Подождите, – сказал Жук, – о собрании старост необходимо сообщать ректору. Я хочу знать, поддерживает ли ректор Талки в данном случае?
– Ну... ну, это не совсем собрание старост, – сказал Карсон. – Мы позвали вас только, чтобы предупредить.
– Но все старосты здесь, – настаивал Жук. – В чем разница?
– Ничего себе! – воскликнул Сталки. – Ты хочешь сказать, что ты просто позвал нас, чтобы отчитать... после того как подошел к нам за чаем перед всей школой, и все подумали, что будет собрание старост? Елки-палки, Карсон, тебе это так просто не пройдет.
– Хотите все обтяпать втайне.... – сказал Мактурк, покачал головой. – Ужасно подозрительно.
Талки уже три раза устраивал собрание старост за два семестра, пока ректор не сообщил шестому, что вообще-то предполагается, что они поддерживают дисциплину сами, не используя его фигуру в качестве устрашения. Теперь было очевидно, что они ошиблись с самого начала, хотя любой другой послушный ученик был бы подавлен и напуган официальным собранием и судом. Протест Жука был явным проявлением «наглости».
– Да вас, парни, выпороть давно пора, – не сдержавшись, заорал Нотен.
Тут уже Жук закипел благородным негодованием.
– За то, что я вмешался в амурные дела, Талки, да? Талки залился пунцовой краской.
– Нет, нет, не надо. Но Жук продолжал:
– Так, все, хватит с вас. Нас позвали за то, что мы хамили и ругались, и теперь вы нас отпустите с предупреждением! Так? А теперь вы послушайте.
– Я... я... я... – начал Талки. – Не давайте этому поганцу говорить.
– Если у вас есть, что сказать, вы должны вести себя прилично, – сказал Карсон.
– Прилично? Хорошо. Теперь послушайте. Когда мы шли в Байдфорд, мы встретили это украшение шестого... это прилично?.. который болтался на дороге с безумным блеском в глазах. Мы не знали... тогда не знали... почему он нервно остановил нас... но... без пяти четыре, когда мы подошли к магазину Йо, мы увидели, как Талки среди бела дня в ученической фуражке целует и обнимает женщину на панели. Вы считаете – это прилично?
– Я ничего не делал... этого не было.
– Мы видели тебя! – сказал Жук. – Я буду соблюдать приличия, Карсон... Ты украдкой сорвал ее поцелуи (не зря Жук изучал современных поэтов), и они еще горели на твоих губах, когда ты, дабы защитить честь шестого, побежал созывать собрание старост, которое вовсе и не собрание старост. – Неожиданно небеса озарили его новым неожиданным ходом. – А откуда мы знаем, – закричал он, – откуда мы знаем, сколько еще человек из шестого замешаны в этой гадкой любовной интрижке?!
– Да, именно это мы и хотели бы знать, – произнес Мактурк с чувством собственного достоинства.
– Мы собирались прийти к тебе и тихо обо всем поговорить, Карсон, но ты устроил собрание, – сочувственно сказал Сталки.
Шестой класс ошеломленно молчал. Потом осторожно, подражая риторике Кинга, Жук продолжил атаку, удивляясь сам себе:
– Это... это не вопрос циничной безнравственности, а скорее некое демонстративное неприличие, вот что ужасно. Насколько мы понимаем, невозможно отправиться в Байдфорд, чтобы не наткнуться на амурные непристойности какого-нибудь старосты. И ничего тут нет смешного, Нотен. Не хочу делать вид, что я много об этом знаю... но мне кажется, что человек довольно глубоко погряз в пороке (это было цитата из речи школьного капеллана), если... если он обнимает свою Прекрасную Даму (а это уже был Хаклайт) на глазах у всего города (что-то из Мильтона). По крайней мере, чтобы соблюсти приличия... а мне кажется, ты авторитет в области приличий... он мог бы дождаться наступления темноты. Но он не сделал этого. Ты не сделал этого! Эх, Талки. Ты... ты просто несдержанное животное!
– Подожди, помолчи минуту. В чем дело, Талки?
– Я, послушайте... мне ужасно неловко. Я не думал, что Жук начнет об этом говорить.
– Потому что ты вел себя непристойно, ты решил, что я буду молчать. – выкрикивал на одном дыхании Жук.
– Решил, что все будет шито-крыто, да? – спросил Сталки.
– Это прямое оскорбление нас троих, – сказал Мактурк. – Какие у тебя грязные мыслишки, Талки.
– Так, ребята, если вы будете продолжать в подобном тоне, я отправлю вас за дверь, – сердито сказал Карсон.
– Это доказательство тайного умысла, – заявил Сталки с видом невинного мученика.
– Я... я шел по улице... клянусь, – закричал Талки, – и... мне очень неловко... подошла женщина и поцеловала меня. Клянусь, я ее не целовал.
Наступила пауза, в которой раздался тихий свист Сталки, демонстрирующий презрение, удивление и насмешку.
– Честное слово, – задыхаясь, проговорил обвиняемый. – Остановите его.
– Очень хорошо, – вмешался Мактурк. – Мы вынуждены принять твое заявление.
– Черт! – заорал Нотен. – Не ты здесь старший староста, Мактурк.
– Ну, хорошо, – ответил ирландец, – ты знаешь Талки лучше меня. Я говорю только от нашего имени. Мы верим слову Талки. Но я могу сказать, что если бы меня застукали в подобной ситуации, и я бы дал такие же объяснения, как и Талки, интересно... интересно, что бы вы сказали? Тогда это означает, если верить
