– Д-да, – сказал Терциус, содрогнувшись. – Помнишь лицо Сталки, ноздри раздуваются, он так выглядел, когда издевался над малышней? Очаровательный вечерок был.
– Мы собрались на военный совет прямо там, над телом Эверетта. Сталки сказал, что племена малотов и хай-хиинов прекратили свои междоусобные кровопролития и стали воевать с нами. Те люди, которых мы видели на той стороне ущелья, были хай-хиины. Они находились от нас на расстоянии выстрела, то есть чуть меньше километра; они построили хунгары,[142] чтобы спать там и ждать, пока нас выгонит голод. Малоты, сказал он, были рассеяны где-то впереди. За фортом было открытое пространство, иначе они добрались бы и туда. Сталки сказал, что малоты беспокоят его гораздо меньше, чем хай-хиины. Он сказал, что малоты предатели. Чего я не мог понять, так это – почему две банды не могут объединиться и вместе напасть на нас. Их должно было быть не менее пятисот человек. Сталки сказал, что они не очень доверяют друг другу, потому что они у себя на родине потомственные враги, и единственный раз, когда они пытались напасть, он смог спровоцировать взаимные обвинения, и это их немного охладило.
Было уже темно к тому времени, как мы закончили совет, и Сталки, спокойный как всегда, сказал: «Теперь ты принимай командование. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я предприму некоторые действия, которые сочту необходимыми для пополнения запасов форта?» Я ответил: «Конечно нет», а потом погасла лампа. Поэтому мне и Терциусу пришлось спуститься по ступеням башни (мы не хотели оставаться с Эвереттом) и вернуться к своим людям. Сталки исчез... ушел подсчитывать запасы, как я думал. В общем, мы с Терциусом остались дежурить на случай нападения (они часто стреляли по нам), сменяя друг друга до самого утра.
Наступило утро. Сталки нет. Никаких признаков жизни. Я поговорил с его старшим офицером из местных – благородного вида пожилым человеком с седыми бакенбардами – Раттон Сингх из Джалан-дхара.[143] Он только ухмыльнулся и сказал, что все в порядке. Сталки до этого уже дважды покидал форт. Он сказал мне, что Сталки вернется невредимым, и дал понять, что Сталки неуязвим, – некоторым образом гуру. Тем не менее я посадил всю команду на половинный паек и приказал им сидеть у бойниц и смотреть. Весь день была пурга, и противник прекратил стрельбу. Мы ответили тем же, поскольку нам очень не хватало боеприпасов. Мы делали примерно пять выстрелов в час, но главным образом мы берегли людей. И во время разговора с Раттоном Сингхом, я увидел, как Сталки спускается со сторожевой башни, у него были опухшие глаза, а овчина покрыта ледяной коркой кроваво-красного цвета.
«Не доверяю я этому снегу, – сказал он. – Я тут выскочил ненадолго, чтобы узнать, что можно достать для тебя. Сейчас между хай-хиинами и малотами возникли трения».
Я послал Терциуса с двадцатью патанами, и они пробрались по снегу до некоего подобия лагеря метрах в двухстах от форта, у костра было всего несколько человек и полдюжины овец. Они прикончили мужчин, забрали овец и зерна столько, сколько смогли унести. Похоже, что вокруг никого не было, только густо валил снег.
«Совсем неплохо, – сказал Сталки, когда ужин был готов, и он приступил к бараньему кебабу с шомпола. – Нет смысла рисковать людьми. В начале ущелья идут переговоры между хай-хиинами и малотами. Думаю, едва ли коалиция принесет им пользу».
– И знаете, что сделал этот сумасшедший? Мы с Терциусом потихоньку заставили его рассказать. Под сторожевой башней было подземное зернохранилище, и когда пробивали дорогу, Сталки пробил дыру с одной стороны этой башни для себя и положил тело бедного Эверетта прямо на лестнице, которая вела из сторожевой башни к этому проему. Ему приходилось каждый раз отодвигать и укладывать на место труп, когда он пользовался этим проходом. Сикхи, конечно, и близко не подходили к этому месту. Затем как-то ночью во время снегопада он спустился по обрыву, добрался до самого дна расщелины, пересек вброд нуллу,[144] которая наполовину замерзла, забрался вверх по тропинке, которую он разыскал, и вышел к правому флангу хай-хиинов. После этого – послушайте! – он перелез через бруствер, который шел параллельно их линии расположения, и вышел слева туда, где ущелье сужается и где между лагерями малотов и хай-хиинов есть постоянная тропа. Это было около двух часов ночи, и, как оказалось, один человек заметил его... из хай-хиинов. Поэтому Сталки его тихо убрал и оставил у него на груди метку малотов, такую же как и у Эверетта.
«Я старался вести себя как можно тише, – сказал нам Сталки. – Если бы он закричал, меня бы убили. Я уже один раз такое делал, но на этой тропе я был впервые. Знаете, это очень практично для пехоты».
– А как это случилось в первый раз? – спросил я.
«А, это случилось на следующую ночь после убийства Эверетта; я отправился искать пути отступления для своих людей. Меня обнаружил человек. Я убрал его
– Знаете, как Сталки обычно говорит, роняя слова по одному.
– Боже! – бурно отреагировал Мальчик, когда до него дошла вся глубина этой стратегии.
– Потрясающе! – восторженно проурчал Мактурк.
– Сталки был верен себе, – сказал Терциус. – Вот и все.
– Нет, – сказал Дик Четверка. – Ты не помнишь, как он говорил, что только испытывает свою удачу? Не помнишь, как Раттон Сингх выразил свое почтение, упав перед ним в снег, и как кричали наши люди.
– Никто из наших патанов не верил, что это была всего лишь удача, – сказал Терциус. – Они убеждены, что Сталки должен был родиться индусом... А помнишь, как чуть не завязалась драка в форте, когда Раттон Сингх сказал, что Сталки индус? Боже, как старикан разозлился на моего джемадара![146] Но лишь Сталки погрозил пальцем, они тут же замолчали.
Старый Раттон Сингх уже наполовину вытащил свою саблю и клялся, что будет сжигать каждого убитого хай-хиина и малота. Это совершенно вывело джемадара из себя, потому что он готов был сражаться против людей своего вероисповедания, но лишить брата-мусульманина шансов попасть в рай он не мог. Потом Сталки начал болтать то на пушту, то на пенджабском. А где он, черт побери, научился говорить на пушту, Жук?
– Да хватит про язык, Дик, – сказал я. – Расскажи лучше всю историю.
– Я горжусь тем, что, когда могу обратиться к патанам при случае, но, дьявол, я не могу шутить на пушту или украшать свои истории неприличными анекдотами, как он. Он играл с этими двумя старыми вояками, как будто на концерте. Сталки сказал (и подтвердили, что хай-хиины и малоты решили этой ночью организовать объединенную атаку на нас, и тем самым подтвердить добрые намерения по отношению друг к другу. Но у них ничего не получилось бы, потому что ни одна сторона не верила другой в связи с этими, как выразился Раттон Сингх, мелкими инцидентами. Предложение Сталки состояло в том, чтобы выдвинуться с наступлением сумерек со своими сикхами, пройти по этой жуткой горной тропе, которую он нашел, и выйти в тыл к хай-хиинам, а затем в несколько длинных бросков подойти к малотам, когда они начнут атаку: «Это отвлечет их и внесет растерянность, – сказал он. – Потом выступаете вы, выметаете остатки, и мы встречаемся у входа в ущелье. После этого можно вернуться в лагерь Мака и чего-нибудь там съесть».
– Это ты был командиром? – спросил Мальчик.
– Я на три месяца старше Сталки, и на два месяца – Терциуса, – ответил Дик Четверка. – Но мы все были из одного колледжа и, по-моему, мы – единственные, кто не завидовал друг другу.
– Мы не завидовали другу другу, – вмешался Терциус, – но там произошла еще одна ссора между Гул Шер Ханом и Раттоном Сингхом. Наш джемадар сказал, и был абсолютно прав, что ни один сикх ни черта не стоит как разведчик и что сахибу Корану, то есть Коркрану, лучше взять патанов, которые знают, как ходить по горам. Раттон Сингх ответил на это, что сахиб Коран достаточно осведомлен о том, что каждый патан в душе дезертир, а каждый сикх – это джентльмен, даже если он не умеет ползать на брюхе. Тут вмешался Сталки и отпустил какую-то шутку про женщин, и они оба засмеялись. Он сказал, что сикхи и патаны могут разобраться со своим отношением к хай-хиинам и малотам позднее, но он, чтобы лазать по горам, собирается взять своих сикхов, потому что сикхи умеют стрелять. Они тоже могут. Дайте им по мулу
