Раздается грохот. Это Толстяк, спеша навстречу новостям, наступил на свои подтяжки и растянулся в полный рост.
- Что здесь за бардак? - интересуется он. Командир поворачивается к нему и скупо информирует:
- Харакири.
Берю хватает его руку и энергично трясет ее.
- А я-Бенуа-Александр, рад познакомиться!
Затем Толстяк переводит взгляд на мертвеца в его импровизированном тесном склепе.
- Что с этим чуваком,-спрашивает меня Громила,- он страдает запором? Я строгим взглядом велю ему приткнуться.
- Это самоубийство. Мы должны не допустить паники среди пассажиров. Эти очаровательные демуазели дадут нам одеяло, в которое мы завернем беднягу и отнесем его в багажный отсек.
- Вот те на!. Похороны с утра пораньше! - ухмыляется Бугай-Чего только не вычудят эти...
Еще один испепеляющий взгляд Сан-А. Берю захлопывает варежку. Командир Лохояма-модмото трогает меня за руку.
- У нас есть одна свободная кабина, это лучше, чем багажный отсек.
- Хорошо. Ни о чем не беспокойтесь, командир. Лучше отвлеките пассажиров рассказом о пейзажах под крылом самолета.
- Не знаю, как вас благодарить, месье. Это возмутительное происшествие так неожиданно...
- Увы...
Он уходит. Одна из нежных лотосоликих приносит одеяло, другая показывает мне пустую кабину, о которой говорил командир.
Я советую стюардессам во главе с командиром пойти развлечь пассажиров. После их ухода мы с Берю заворачиваем дорогого покойника в саван.
- Что за блажь пришла в башку этому фраеру делать себе кесарево сечение в воздушном сортире? - интересуется Берю.
Я шепчу, продолжая тщательно обшаривать карманы мертвеца:
- В определенном смысле в его смерти виноват я. Толстяк.
- Что ты несешь?
- Он-тот убийца, которого мы искали. Он прочитал записку, которую я оставил на его кресле. В ней я написал, что все раскрыто. Ты ведь знаешь японцев: путь славы и чести, человек-торпеда и прочая мура. Он не захотел смириться со своим поражением и поэтому поспешил к своим предкам.
- Но делать это в сортире-совсем не поэтично,-замечает Берю, которого даже в самые мрачные минуты жизни не покидает способность оценить красоту окружающего мира.
Я заканчиваю осмотр карманов усопшего. Мне удается установить его личность. Его имя Фузи Хотьубе, он живет в Кавазаки (извините за простоту произношения, на самом деле это звучит намного сложнее и поэтичнее), местечке, которое, как знает каждый, находится между Токио и Иокогамой. В его бумажнике я нахожу французские франки, доллары и иены. Я также обнаруживаю конверт с надписью на японском, японскую марку-все это, естественно, из японской бумаги. Странно, что этот конверт пуст и находится в целлофановом пакете. Я определяю его в свой бумажник, дав себе обещание перевести адрес, после чего водворяю бабки и кентухи (10) чувака па место. У него при себе также классические аксессуары: расческа, ключи, перочинный ножик, пилочка для ногтей, сигареты и зажигалка. Это не представляет интереса.
Толстяк, который наблюдает за мной, прислонившись к перегородке, спрашивает:
- Ну как, закруглился? Можно приступать к упаковке месье?
- Давай!
Мы переносим труп в маленькую кабину рядом с туалетами и кладем его на кушетку.
- Послушай,- шепчет - Толстяк,- ведь если он покончил с собой, то правосудие уже бессильно, верно? Значит, нам можно смело сделать пересадку в следующем аэропорту и вернуться домой.
Я обдумываю его проницательное предложение и отвечаю, играя оттенками своего красивого голоса:
- Ты прав, о, мудрейший из мудрейших, можно. Но мы этого не сделаем.
- Почему?
- У меня такое предчувствие, что мы держим в руках звено цепи. Нужно размотать всю эту цепь!
- Твое звено уже порвалось,- возражает Грубиян,- но раз уж ты так чувствуешь, давай попробуем!
Одна из маленьких хозяек неба моет пол в туалете. Я обращаюсь к ней с улыбкой number one (11), от которой начинает завиваться цикорий.
- Работка не из чистых, да, моя прелесть?
Она возвращает мою улыбку, так как ее честность не позволяет ей принять такой дар. Какая же милашка эта очаровашка! Она поднимается, и я отвожу ее в сторону, сделав знак Берюрье, чтобы он вернулся на свое место.
- Я думаю, моя прелесть, что нам следует сходить за багажом покойника. Я хорошо знаком с подобными делами. Когда самолет приземлится, полиция сразу начнет следствие, а мы облегчим им работу.
Она соглашается. Я помогаю ей вынести черный чемодан харакирщика.
- А теперь не мешает заглянуть в него,-говорю я.
- Зачем?-пугается прелестное дитя (ее лицо принимает цвет чайной розы).
- Чтобы посмотреть, что в нем. Человек, который убивает себя в самолете, наверняка ненормальный. А у ненормального человека не может быть нормальный багаж, разве вы так не думаете, дорогая? Кстати, как ваше имя?
- Йо.
- Восхитительно! А что это значит?
- Ласточка, летящая в сияющие солнечные дали.
- С таким именем вам сам Бог велел быть стюардессой!
Развлекая ее приятным разговором, я обследую чемодан покойника. Это багаж честного человека: два костюма, белье, халат, набор туалетных принадлежностей. Я открываю его. Оттуда исходит исключительно восточный запах. В наборе - уйма маленьких флакончиков с духами и порошками, для купания. Послушайте, ребята, не станете же вы утверждать, что у легавых отсутствует нюх?! Так вот, вместо того, чтобы с чистой совестью закрыть набор, ваш бесподобный Сан-Антонио открывает флакон за флаконом и нюхает. Добравшись до последнего, я замечаю, что у него слишком толстое дно и стенки. Я открываю и разглядываю его. Он содержит желтоватую жидкость. И тут ваш славный Сан-Антонио, который знает буквально все, вдруг понимает, что это нитроглицерин. Въезжаете?
- Кажется, вы чем-то обеспокоены?-замечает очаровательная и проницательная стюардесса.
- Есть с чего, красавица. Позовите, пожалуйста, командира.
Малышка-японка смотрит на меня с таким удивлением, как если бы я был китайской тенью, но тем не менее выполняет просьбу.
Лохоямападмото являет свою афишу, а точнее, золотистую бульёнку в два притопа три прихлопа.
- Что-то еще случилось? - спрашивает он.
Я показываю ему флакон. Он протягивает руку, но я отстраняю её.
- С этим нельзя шутить, командир! Если вы прольете хоть каплю этой жидкости, то через секунду встретитесь с вашими предками!
- Почему?
- Потому что это нитроглицерин!
- Вы уверены?
- Абсолютно. Я не собираюсь вам доказывать это при помощи опыта, но можете поверить мне на слово.
- Что это значит?
Вместо ответа я смотрю на чемодан Фузи Хотьубе. К ручке прикреплены четыре бирки. На одной из них фамилия пассажира, а вот на трех остальных одна и та же надпись крупными буквами 'Не кантовать!' на французском, английском и, как я полагаю, на японском.
Я, Сан-Антонио, прекрасно отдаю себе отчет в том, на что способна эта взрывчатка. Фузи Хотьубе запасся ею, чтобы замести следы. Мне представляется это так: в случае авиакатастрофы он хочет быть
