Берюрье. - Еще бы! Предположи на секунду, что стрелок из дома напротив выпустил очередь по тому, кто сидел за столом. - Ну и что? - Возможно, часть пуль попала в бюро. Так же возможно, что жертва упала со стула и запачкала кровью ковер. - Неплохое рассуждение,- оценивает Толстяк, охотно воздающий Цезарю то, что причитается его консьержке.- У тебя сегодня здорово работают мозги. Не хочу тебя хвалить, но ты в отличной форме. Эта похвала идет прямо мне в сердце. Мы прощаемся с дражайшим Пинюшем в тот момент, когда он начинает чувствовать зуд в заднице. Комиссар отсутствует, но его секретарь принимает нас со всем почтением, подобающим нашему рангу. Это маленький человечек, близорукий и образованный, если судить по полоскам на его галстуке. - А!- говорит он.- Дело стекольщика? Банальный инцидент, ставший - увы!причиной смерти одного из наших ажанов. - Вы допросили персонал консульства Алабании? - Слугу, находившегося в комнате. Стекольщик был человек уже немолодой, довольно неловкий. Он встал на ненадежный стул, чтобы заменить стекло. Ножка стула сломалась под его весом, и этот болван вылетел из окна. - Вы видели этот стул? - Да. Стул эпохи Наполеона Третьего, черного дерева, с перламутровыми инкрустациями. Было безумием вставать на столь хрупкую вещь. По-моему, секретарь комиссара несколько манерничает, а? - Обычно,- продолжает он,- стекольщики пользуются стремянками. - А он какой-то хренотой,- смеется Толстяк, на которого изысканность выражений и манер нашего собеседника не производит никакого впечатления. Он хлопает меня по спине: - Вывод: это просто несчастный случай. Я морщусь. - Твой вывод несколько поспешен, Берю. Беру телефон и звоню в больницу, где лежит Пино. Медсестра справляется о моих желаниях, и я умоляю ее сходить спросить Пинюша, как выглядел стул, на который он вставал. Она, кажется, удивлена, но мое звание комиссара полиции и мой бархатный голос кладут конец ее колебаниям, и она идет к раненому. - Ты прям как святой Фома,- хихикает Жирный. Через две минуты медсестра возвращается и передает, что Пино залез на кухонный стул, любезно принесенный слугой консульства. Довольный, я кладу трубку. У Берю, позволившего себе взять отводной наушник, морда напоминает сушащееся после стирки бельишко бедняка. - Как ты догадался? - Пино слишком осторожен, чтобы доверить свою жизнь стулу эпохи Наполеона Третьего,- говорю я. - Что это значит? - Что парни из консульства столкнули его и пожертвовали ножкой антикварного стула, чтобы подкрепить версию о несчастном случае. Возвращается секретарь, любезно предоставивший нам в полное пользование телефон. - Что-то не так, господин комиссар? - Наоборот,- отвечаю.- Лучше и быть не может. В машине Берю задает мне не дающий ему покоя вопрос: - Согласен, это инсценировка, но как они могли выбросить Пинюша из окна, если слуга находился в двух метрах от него? - Стул стоял на ковре, и слуге было достаточно дернуть ковер за край. Или сзади незаметно подкрался кто-то еще... Возможностей полно. - А как по-твоему, почему они захотели избавиться от папаши Пинюша? - Потому что никто в консульстве не вызывал стекольщика. Его приход показался им более чем подозрительным. Мое объяснение не полностью удовлетворяет Бугая. - Это не выход. Кокнув его, они только усложняли дело, подумай сам. Это усиливало наши подозрения и давало полиции официальный повод посетить помещения консульства. Аргумент меня поражает. То, что говорит Толстяк, совсем неглупо. В конце концов, чем они рисковали, позволив заменить стекло? Стоило ли из-за этого идти на убийство? - Ты при пушке, Толстяк? - Да, она в кобуре. А что? - Ты нанесешь официальный визит в консульство. - Ладно. А что я скажу алабанцам? - Что ты полицейский, которому поручено провести дополнительное расследование, потому что стекольщик пришел в себя и заявил, что его столкнули. Посмотришь, как они среагируют... Толстяк веселится. - Ага. - Не дрейфишь? Он вмиг становится фиолетовым и злым. - Слушай, Сан-А, ты когда-нибудь видел, чтоб я мандражировал? Дай мне только свободу рук, и, можешь поверить, они расскажут мне столько, что хватит на всю первую страницу 'Паризьен либере'! - Ты все-таки не слишком там расходись, Берю, ладно? - Я очень ловкий человек. Тебе об этом расскажут все дамы. - И главное, не намекай им на возможно имевшую место пальбу. - Нет, честное слово, ты принимаешь меня за последнего идиота!возмущается мой доблестный помощник.- Я знаю свою работу. Ты мог бы уже давно это заметить!
Глава 5
- Я вам не помешал, месье Морпьон? Кажется, я впервые назвал учителя его прозвищем вслух. Я прикусываю губу, но Мопюи даже глазом не моргнул. Он привык. - Нисколько, мой юный друг. - Вы были дома, когда стекольщик... - Да, но, увы, не у окна. Я услышал глухой удар, крики и гул толпы. Когда я выглянул, это уже произошло... -Я снова попрошу у вас бинокль. Театр напротив продолжается. Утренний спектакль мы видели, сейчас начнется вечерний. Он находит бинокль во временно пустующем помойном ведре и протягивает его мне. Я прячусь за разорванной занавеской. Жалюзи напротив опущены. Надеюсь, Толстяк сумеет заставить их поднять. С каким наслаждением мой острый взгляд устремится тогда в это дипломатическое логово! Те из вас, кто потупее, конечно, спрашивают себя, почему я сам не отправился с визитом в консульство, раз оно вызывает у меня такое любопытство. В порядке исключения признаю, что их удивление оправданно. Но запомните, гиганты мысли, что я появляюсь, когда без меня не обойтись. Сан- Антонио это элитное подразделение, суперзвезда. По пустякам он силы не расходует. Наставив на нужное окно бинокль, я жду. - Выпьете со мной чашку какао?- шепчет Морпьон. - Охотно,- рассеянно отвечаю я. Напротив жалюзи поднимаются, и я вижу объемную физиономию Толстяка. Месье Берюрье ведет диалог с типом в черном, в котором я узнаю описанного Пинюшем секретаря. Я оставляю их, чтобы осмотреть комнату. В сером полумраке я различаю министерское бюро с потускневшей бронзой. Мрачноватый столик! Покрывающая его шаль придает ему вид катафалка. Зато, вопреки сказанному нашим прыгуном из окон, под бюро находится совершенно целый ковер. Я снова навожу бинокль на Берю и его собеседника. Они оживленно беседуют. Если бы на улице не стоял такой шум, я бы услышал их слова. Беседа длится добрую четверть часа, после чего Толстяк откланивается. - Вот ваше какао!- сообщает любезный Морпьон и сует мне в руки чашку с дымящейся жидкостью. Я без предосторожностей отпиваю. - Вы уверены, что это какао, учитель?- бормочу я. Морпьон делает глоток и спокойно качает головой. - Нет, я ошибся. Это льняная мука, но какая разница? Главное утолить голод, мой юный друг, а гурманство - это форма обуржуазивания. - Может быть,- соглашаюсь я.- А вам никогда не приходила мысль делать лечебные отвары, например, из бананов? И после этой малопочтительной реплики я бегу присоединиться к Толстяку. Берю сидит в машине, более задумчивый, чем статуя Будды. Его фиолетовый нос похож на клубнику, получившую на сельскохозяйственной выставке первую премию, да так и забытую там. - У тебя недовольный вид, Берю,- прямо говорю я. - А я недоволен,- так же прямо отвечает он. - Почему? - Потому! Прямота, точность и лаконизм ответа ясны всем. Меня так он просто ослепляет. - Ты великолепно владеешь языком, Берю,- восхищаюсь я,- всеми его тонкостями и нюансами. Ты владеешь им столь же виртуозно, как безрукий теннисной ракеткой... Как бы я хотел создать оду в честь твоего слога. Почему у меня нет одной десятой твоих талантов, чтобы воспеть оставшиеся у тебя девять! Это немного опьяняет Берю. Его лоб, и так узкий, как лента пишущей машинки, сужается еще больше. Налитые кровью глаза кровенеют сильнее. - Если ты считаешь, что сейчас время пороть чушь, я не возражаю,- брюзжит Жирдяй.- В этом деле мне нет равных. Я сдаюсь без сопротивления: - Ну, Толстяк, как твой дипломатический визит? -А никак! Эти макаки обвели меня вокруг пальца. Сильны они брехать! Ой сильны! - Объясни... - Сначала они мне сказали, что никогда не вызывали стекольщика. Каково, а? - Да уж, сильны. - Во, и я о том же. Во-вторых, они мне объяснили, что Пино встал на кухонный стул, чтобы подготовить раму. Потом он спустился вырезать стекло, а когда полез его вставлять, ошибся и встал на другой стул, оказавшийся поблизости: Это объяснение снимает наши возражения. Я же говорил, что они сильны! - Ты сказал, что стекольщик утверждает, что его столкнули? - Еще бы! - И что они ответили? - Это их рассмешило. Парень в черном, о котором рассказывал Пино, мне сказал, что стекольщик, должно быть, был пьян и что он может подать жалобу, если ему хочется. Знаешь, он выглядел чертовски уверенным в себе... - Расскажи мне о кабинете. - Шаль по-прежнему лежит на бюро, зато под него положили новый ковер. Я хотел поднять шаль, но секретарь начал орать, что я нахожусь на алабанской территории и не имею права выходить за рамки моих полномочий. Я предпочел замять это дело, тем более ты мне посоветовал... - О'кей, малыш! Ты правильно сделал. Последняя формальность, и на этом пока закончим. - О чем речь? -Деликатно расспросить консьержку консульства, здесь ли живет консул или тут у них только служебные помещения. Берю покорно удаляется снова. Он как хорошая собака, которой можно бросать мячик столько раз, сколько хочешь: будьте уверены, принесет. - Ваш вывод?- спрашивает Старик. Время девять часов вечера. Для начальников вокзалов уточняю: двадцать один час. Босс выглядит немного уставшим. Мне кажется, ему надо изредка выбираться на природу, хотя бы просто проветрить легкие. Спорю, он не видел траву лет двадцать. Мир для него - это картотеки, досье, полицейские... Надо быть Данте, чтобы описать то, что происходит в его голове. - Ваш вывод?- повторяет он своим чарующим голосом, похожим на скрип спички о коробок. - Неофициальный вывод, господин директор,- уточняю я. - Естественно. - По-моему, на днях было совершено покушение на
