поместье. Снова взвалив своего вонючего спутника на спину, я, прежде чем опять тронуться в путь, ориентируюсь. Дом передо мной, дорога слева... Иду влево... Пройдя сотню метров под вековыми деревьями, выхожу к дороге. Меня от нее отделяет только решетка забора. Я прислоняю Одеревенелого к стволу дерева и перевожу дух после стольких усилий... Транспортировка прошла на пять баллов. Теперь главное - не допустить промашку. Все тихо. Я боялся, что мне испортит праздник брех собаки, но ничего такого не произошло. В общем, мне повезло! Беру маленький мешочек, привязанный к моей руке, вынимаю из него лежащие там мелочи. Зажигалку, сигареты и ключи сую в левый карман пиджака... Так, готово... Спичечный коробок во внутренний кармашек... Бумажник в правый внутренний... Отлично! Оставшееся - платок, карандаш и ножик - в левый карман штанов... Все в ажуре. Засовывая последние мелочи в штаны поляка, я через ткань касаюсь пальцами его ляжки. Я всегда испытывал отвращение от прикосновения к мужским ляжкам, что доказывает ортодоксальность моих нравов, но то, что я испытываю от прикосновения к ляжке мертвого мужчины, не опишешь никакими словами! Еле справляюсь с сильным желанием блевануть... Два-три глубоких вдоха на некотором расстоянии от благоухающего покойничка позволяют мне прийти в себя. Я вызываю себя для маленькой проповеди, подходящей к данным обстоятельствам. 'Сан- Антонио, сокровище мое, если у тебя бабья натура, бросай службу и занимайся вышиванием...' А вообще было бы забавно виртуозу обращения с автоматом и 'кольтом' с подпиленным стволом закончить жизнь за пяльцами! Я критическим взглядом окидываю моего жмурика. Прислоненный к дереву, он напоминает негритянский тотем. Ладно, все готово... Черт! Мой взгляд упал на колеса Блашена... Великолепно начищенные, они блестят в лунном свете! Я испытываю маленькое злорадное удовлетворение от мысли, что большой босс, думающий обо всем, не сообразил, что ботинки человека, прошедшего по траве и земле, не могут так блестеть... Я отхожу немного подальше, беру комок земли и пачкаю его колеса. Я мажу подошвы, набиваю немного земли в дырочки для шнурков... Таким образом мой Одеревенелый становится похожим на большого ходока! Теперь я могу действовать... Отступаю шагов на десять, вытаскиваю пушку с глушителем, тщательно целюсь поляку между глаз и спускаю курок. Шума не больше, чем от пука зайца. Подхожу оценить работу. В темноте никогда нельзя быть уверенным, что все сделал хорошо, но я доволен своим талантом стрелка... Маслина вошла как раз в то место, куда я целился, и снесла половину котелка... Так что мой пшек стал неузнаваемым... Абсолютно неузнаваемым. Довольный, я награждаю себя комплиментом... Разумеется, кровь из него не идет, но я хочу, чтобы все выглядело так, будто смерть наступила несколько дней назад, а поскольку в последнее время шло много дождей, никто не удивится отсутствию крови. Я толкаю Одеревенелого на траву... Еще секунду прислушиваюсь. Вокруг полная тишина. Все хорошо... Проделываю тот же путь в обратном направлении, перелезаю через забор в том же месте и медленно иду к 'опелю'. Он спокойно стоит, прикрытый ветками. Я их снимаю, влезаю в тачку и тихо уезжаю. Десять минут спустя я еду в сторону деревни... Проезжая мимо французского поста, замечаю картежников и любителя вина. Все занимаются тем же. Если бы не стойкий запах дохлятины, я мог бы подумать, что ничего не было... Ночь безмятежная, как на Рождество. Затягивавшие небо облака разлетелись, и поблескивают звезды. Я останавливаюсь перед постом. Тот, кто не играет в карты, подходит к машине. У него на рукаве сержантские нашивки. Принимаю свой самый сладкий вид. - Видите ли,- объясняю я,- я еду из Штутгарта во Фрайбург. Между Фрейденштадтом и этой деревней есть большое поместье, обнесенное толстой решетчатой загородкой... Сержанту хочется спать, и он часто моргает глазами. - Ну и что?- ворчит он. - Я остановился возле этого поместья справить малую нужду, и мне показалось... Я... Мое смятение сыграно превосходно, раз в глазах собеседника появляются интерес и нетерпение. - Да говорите!- ворчит он. Я понижаю голос: - Я думаю, там... - Что? - Поту сторону решетки лежит труп... - Труп? - Да... Я... Там так отвратительно пахло... Запах тления! Я чиркнул спичкой, и мне показалось, что на траве в поместье, возле одного из деревьев, лежит труп... Сержант скребет голову. - Вам это показалось?- настаивает он. - Я просто неудачно выразился. Я в этом уверен... Высокий мужчина... часть головы у него снесена. Сержант начинает свистеть - Эй, вы!- кричит он оставшимся в караульном помещении.- Слышали, что случилось? Тут один тип утверждает, что видел труп в поместье Бунксов. Он возвращается в домик, кивком приглашая меня следовать за ним. Я прищуриваю глаза от света. В помещении сильно пахнет табаком, а еще сильнее - красным вином, запах которого является как бы символом Франции. Четыре солдата смотрят на меня, сжимая в руках карты, колеблясь между интересом и беспокойством, которое им доставляет мое появление. - Надо известить лейтенанта,- говорит из них. Сержант соглашается и приказывает: - Жиру, сбегай за ним! Потом смотрит на меня с осуждающим видом. - Если вы ошиблись, я вам не завидую. Лейтенант не любит, когда его беспокоят из-за ерунды. - Я не ошибся. Приходит лейтенант. Это вовсе не тот молодой элегантный офицер, какого вы себе представляете при слове 'лейтенант'. Нет, этот уже не юноша. Низенький, толстый, из ушей торчат пучки волос. - Что тут случилось?- рявкает он. У сержанта от волнения перехватывает дыхание. - Этот человек утверждает, что нашел труп... - Ну да,-фыркает лейтенант. Он меряет меня придирчивым взглядом, чтобы понять, не бухой ли я. Еще немного, и попросит дохнуть. - Чей труп?- спрашивает он. - Мужчины,-отвечаю. - Француза или немца? Мною овладевает злость, но я с ней справляюсь... Нельзя забывать, что я должен играть роль, а для этого надо не поддаваться эмоциям. - Мне это неизвестно,- говорю.- Если у убитого снесено полчерепа, то определить его национальность очень трудно, если только он не негр и не китаец. - Вы немец?- спрашивает офицер. - Нет, чему очень рад. Кажется, мои слова доставили ему невыразимое удовольствие. Он улыбается, что, должно быть, происходит с ним не очень часто. - Француз? - Нет, швейцарец. Он немного насупливается. - Но у меня много друзей во Франции,- торопливо добавляю я. - Как вас зовут? - Жан Нико. - У вас есть документы? - Разумеется. Я протягиваю ему липовые бумаги, которые мне дали в Страсбуре, и он их внимательно изучает. ~ Вы торговый агент?- спрашивает он. - Да. - И где вы нашли тот труп? - В поместье Бунксов,- отвечает за меня сержант. - Что вы делали в это время в поместье Бунксов? - Я был не в, а перед поместьем! Справлял нужду, потому что дольше терпеть не мог. Повторяю то, что рассказал сержанту. Лейтенант слушает и ерошит волосы. - Странно, странно,- бормочет он.- Что труп может делать у Бунксов? - Этого я не знаю,- уверяю я.- И кто такие Бунксы - тоже не знаю. - Вы не знаете, кто такие Бунксы91 - Понятия не имею. Он смотрит на меня с недоверчивым видом. - Бунксы,- объясняет он сочувствующим тоном,- крупные промышленники в угледобывающей области... Неужели не слышали? Поскольку врать мне не привыкать, я совершенно серьезно отвечаю: - Нет!
Глава 3
После нескольких новых глупых вопросов и таких же глупых замечаний лейтенант решает связаться с капитаном, который без колебаний звонит майору. Поскольку майор собирается поставить в известность полковника, я говорю себе, что успею хорошенько выспаться, пока дойдут до генерала, и прощаюсь с военными, заверив, что отправляюсь в местную гостиницу, куда они могут прийти утром и взять у меня свидетельские показания. Хозяин собирается закрывать свою лавочку, когда являюсь я. Это толстяк с тройным подбородком и взглядом, выразительным, как дюжина устриц. - Комнату,- прошу я,- но сначала плотный ужин с надлежащим орошением. Он суетится. Прямо трактирщик из оперетты. Не хватает только вязаного колпака в полосочку. Он открывает дверь на кухню и начинает орать: - Фрида!.. Фрида! Появляется служанка. Симпатичная фарфоровая куколка, пухленькая, как перина, с пышными грудями, светлыми глазками, белобрысая и глупая как огурец. Я заигрывающе подмигиваю ей, и она отвечает мне коровьей улыбкой. Хорошее начало. Я никогда не упускаю мимолетную любовь. Я горячий сторонник сближения с массами и сейчас только и хочу сблизить свою массу с ее. Вы слышали об усталости бойца? Тип, придумавший этот термин, знал психологию отдыхающего воина как свои пять пальцев. Мои похождения вызвали у меня голод и натянули нервы, как струны. А ничто так не снимает нервное напряжение, как хорошенькая куколка. Не верите обратитесь к своему врачу. Фрида приносит мне тарелку ветчины шириной с щит гладиатора. Я глажу ее по крупу, потому что это обычное обхождение с кобылами и служанками. Хотя оно не совсем соответствует правилам хорошего тона, зато всегда дает хорошие результаты Фрида награждает меня новой улыбкой, еще шире, чем первая. - Францюз?- спрашивает она. - Да,- отвечаю я по-немецки. Все гретхен питают к нашим парням особую склонность, а наши парни, даже исповедующие интернационализм, имеют в трусах достаточно патриотизма, чтобы быть на высоте своей репутации. Назначить этой куколке свидание в моей комнате - детская игра для человека, завалившего в жизни столько девок, что надо нанимать бухгалтера и дюжину секретарш, чтобы их всех пересчитать! Я проглатываю ветчину, осушаю бутылку и дружески прощаюсь с хозяином. Через пять минут Фрида скребется в мою дверь. У нее явно свербит. Когда у девчонки свербит, она всегда чешет дверь. Причем дверь мужчины... Я не заставляю ее ждать. Сказать, что дело идет успешно,- значит сильно преувеличить. Фрида напоминает телку даже в любви. Пока вы ведете с ней большую игру, она остается статичной, как увесистый брикет масла. Я просыпаюсь около
